Рахиль плачет
Не надо завтракать с незнакомыми, вот не надо. Особенно с теми, кто с утра в слезах и начинает разговор за столом фразой:
- У меня есть старшая сестра, мы совсем непохожи, неделю назад была моя свадьба.
- Где же счастливый муж?
- Он перепутал нас с сестрой в брачную ночь, - отвечает она, чуть дергается и застывает, словно кто-то нажал на «паузу»...
Вот же...Ведь утро как раз и начиналось с нежелания завтракать за столом с незнакомыми. Со знакомыми тоже.
Хотелось невозможного - проснувшись в стандартном номере отеля, оказаться дома на кухне, и сварить кофе. И, непричесанной, неодетой, с нечищенными зубами, выпить плавный переход от сна к яви. Потому что кофе в замороченный зубной пастой рот - невкусно, нет и нет, но что делать, я не дома, я стою посреди зала для завтраков в Holliday Inn, уже с чашкой остывающего черного без сахара, и выбираю столик. Чтобы без людей. И чтобы потом никто не подсел. И чтобы у окна. И нахожу.
Стол густо заставлен по красной скатерти белыми тарелками с остатками еды, чашками, стаканами - его не успели убрать. Усаживаюсь, расчищаю себе уголок - пока грязная посуда здесь, я смогу быть одна.
Пью кофе и пытаюсь нащупать себя в окружающем пейзаже. Получается плохо.
Я в Хельсинки, по делу, но до вечера свободна, можно не спешить, выпить этот кофе, задумать другой, посидеть, предощутить вкус сыра и ветчины, или мюсли и йогурта…нет, только не мюсли - ну всё, пора, нужно поднять себя и отправить к стойке с едой. Там люди, да, ничего страшного, иди уже, социофобка, иди. Возьми сразу большую тарелку из стопки. И наберись наконец смелости - отрежь от большого вкусного хлеба на доске с прорезями для крошек, а то сколько завтракаешь в отелях, столько берешь всегда готовую хлебную нарезку убитого вкуса.
И масло - смотри, тут несколько сортов, выбери спокойно, вот это - светлое, натуральное, а не спред. Соленый лосось дразнит оранжевым лоском - положи на тарелку, сделаешь бутерброд с рыбой, нальешь себе чай. Да-да, повертишь головой и увидишь откуда наливают то, что не-кофе. Да, умница, сообразила, что чай в пакетиках, а для кипятка есть просто другая кнопка, там же где кран с кофе. Видишь, это совсем не страшно. Сейчас ты найдешь и мёд, не стоит пить с сахаром, если есть мёд… Да, эти нарезанные сыры не то, не то - мягкие и пластилиновые на вкус - мимо, мимо, стоп. Вот это неплохо - творожный сыр с укропом, как раз к тому хлебу, что ты отпилила ножом, слабея коленками от смущения, вот этот кусок камамбера возьми, и вот этой ветчины. Ладно, можешь отправляться к себе за стол. Но потом вернешься за оладьями, и польёшь их кленовым сиропом. Как раз к завершающей чашке кофе. А фруктовый салат лучше не брать - консервный микс, ничего особенного.
Теперь можно отвернуться к окну, и отключиться от всего и всех.
…на самом деле я далеко от себя
я очень, очень далеко - настолько,
что еще немного движения по этой орбите - и снова сольюсь с собой.
только со спины
и не вижу этого, лишь потому что смотрю в ту сторону, куда когда-то ушла…
Кому, кому мне написать письмо, что начиналось бы так: «Я все чаще думаю о том, что связь с ним была таким позором…»
Таким позором, каким бывает стыд во сне, когда вдруг обнаруживаешь себя голой среди одетых людей, и укрытия тебе нет…
Таким позором, когда ты протянула руку вытащить из ямы, а тебя втянули в нору, где жирный тусклый свет, алкогольный угар, гнойные слова. «Это и есть реальность, ты, фря».
Вот только не надо плакать, плакать только не надо, возьми вот со стула газету, отвлекись сейчас же.
«Влюбленная пара, обвиненная в адюльтере, была забита камнями до смерти в северной афганской провинции Кундуз по инициативе движения Талибан.
Мужчина и женщина были казнены на переполненном людьми рынке, куда их специально для этого привезли. За убийством наблюдала толпа людей, рассказал один из местных чиновников.
По словам очевидцев, с помощью громкоговорителей, установленных на мечети, талибы призвали местных жителей придти посмотреть на казнь.
Старейшина одного из племен сообщил Би-Би-Си, что мужчина и женщина тайно сбежали от своих супругов. Женщина была помолвлена, а мужчина женат».
Какое утоляющее зрелище, должно быть, для обманутых сторон - для жениха и жены. Враги, причинившие им жгучие раны, забиты камнями до смерти, о-о-о-о…
А, может, и не утоляющее вовсе… Но так не бывает, чтобы хоть кому-то расправа не была в кайф… Бедные, закрытоглазые мы, скованные незримыми кодами свыше, которые от страха разгадываем не так, но истово применяем….
И тут я понимаю, что за моим столом кто-то сидит. Кто-то не_очень_другой_чем_я.
Да, не другой, потому что ощущается лишь минимум вторжения в мое пространство.
Поворачиваюсь и вижу девушку. Она смотрит туда же, куда я так часто смотрю - в никуда. И плачет.
У меня отключается социофобия, когда рядом оказывается кто-то более беспомощный.
Протягиваю ей салфетку.
Тупо шучу про утреннюю росу на ресницах, интересуясь, что ей такое снилось, раз такие слёзы с утра - машинально спрашиваю по-английски, оказывается впопад.
Говорю «вот, почитай, я пока принесу тебе кофе» и кладу перед ней газету с заметкой о казненных любовниках. Девушка качает головой, промокает желтой салфеткой под глазами, под носом. Улыбается. Вот и славно, все любят скорых на утешение плачущих, всё правильно, молодец, как тебя зовут? Рейчел? Захватить тебе апельсинового сока, Рейчел? Рейчел…это Рахиль. Раша, еще, Раха, и можно Рая. Райская девушка, на выезде. Или в изгнании.
***
- У меня есть старшая сестра, мы совсем непохожи, - говорит Рахиль, выпив апельсиновый сок залпом, - неделю назад была моя свадьба.
- Где же счастливый муж?
- Он перепутал нас с сестрой в брачную ночь, - отвечает она, чуть дергается и застывает, словно кто-то нажал на «паузу».
Кто там балуется с пультом, отдайте его мне, хватит уже.
- Он был пьян? - спрашиваю я, и Рахиль вздрагивает.
- Какая разница…какая к черту разница?! Он семь лет ждал этой свадьбы, семь лет работал на моего отца, ради согласия на наш брак. Этот день настал. Свадьба. И он переспал с моей сестрой в нашу первую брачную ночь. Не со мной.
А мы с ним никогда до этого не…He didn’t believe in sex before marriage. Или он боялся отца… Слушай, меня тошнит от слёз, я не хочу больше плакать, не надо сейчас вопросов, давай напьемся? - Рейчел прикасается к моему запястью, умоляя.
Я смотрю на ее лицо, на руки. Непохоже, что она пила всю эту неделю. Вид истощенный, кожа сухая, но, похоже, если она и принимала что-то, то лишь транквилизаторы. Назначенные, наверное, вежливым домашним доктором - щадящие дозы - перед сном, дорогая моя, запивая теплым молоком с мёдом - пижама с мишками, носочки для сна, мягкие тапочки… Так, стоп, тебя несёт, а рядом человек, ждет ответ, надо ей дать хоть какую-то версию произошедшего с ней. И чем страннее - тем лучше.
- Я не могу сейчас напиться, у меня вечером дела, и я очень мало пью. Рейчел?
- Что?
- Про то, что муж переспал с твоей сестрой в первую же брачную ночь - есть такая болезнь, прозопагнозия - лицевая слепота. Обычно, человек запоминает других людей по лицам. С прозопагнозией это невозможно, приходится отличать по другим физическим признакам.
- По другим физическим признакам… странно, что ты заговорила о таком. Ты врач?
- Нет.
- А кто ты? Ты вообще откуда? Я нарочно села за стол с неубранной посудой, чтобы ко мне никто не подсел! Почему ты оказалась рядом? Кто тебя подослал? Мой отец? Сестра?
Кто к кому подсел - это интересно. Неужели я ее не заметила? Или, всё-таки она меня?
Кто я…хороший вопрос, Рахиль, застынь пока - можно и мне поставить тебя на паузу, а заодно и себя.
Кто я, хм … я пишу сбывающиеся тексты, Рахиль, только и всего. Сбывающиеся иногда не с теми о ком пишу - это сбой, да. Но это частности. Хочешь, напишу о тебе. Это ничего, что я сейчас больна - слишком много крови ушло в чернила - я быстро восстанавливаюсь. Последние три года, Рахиль, я писала взрослую жизнь одному недовыросшему мальчику - он заигрался в несчастность, потому что мир его не слушался. Теперь у мальчика сбывается всё. В том числе и невольно прописанное между строк. И потому будет мальчик богат, успешен, и … с беспощадно хорошей памятью о всём, что кому причинил. Такое вот жало в плоть, да, маленький чип, делающий его человеком, очень постепенно, очень.
А ты сейчас плачешь, Рахиль, растянутая на дыбе чужой воли,
и почему та чужая воля так с тобой обошлась - не знаешь ни ты, ни они. Прости им, ибо не ведают что творят, и даже нет, не так - прости им, когда знают что они - твари, и творят что хотят, потому что хотят зла во всякое время, словно кровь их вянет без него, и мозг испаряется без тяжкого веса умысла…
Прости им, Рахиль, в смысле наплюй, потому что бывает, ждешь и ждешь, когда человек поймет, и не думаешь, что жизнь пройдет, а он может так и не понять.
Потому скажи себе: откровенно и голо, как хасид, возлюбивший дзен, я заживу.
И всё заживёт.
А, ты что-то говоришь, Рахиль, прости, я задумалась. Ну-ка что там такое?
- У жены над мужем есть власть, я это знала, как и всякая женщина знает о другой, он вошел к ней и она стала ему женой, и неважно, неважно знал он кто с ним, или не знал, понимаешь?! Только одно имеет значение - что этого не отменить! Это было! Этого не вырезать, понимаешь?! Даже если я попрошу вырезать мне участок памяти, уже ничего не изменить, он запятнался о другую женщину, что хуже - о мою сестру, куда деть эту гору случившегося? Гору! Она подпирает небо…»
Что-то такое я помню про гору, Рахиль, и именно в той стилистике, в какой ты выражаешься…что-то вроде «скажет горе «ввергнись в море»…надо искать море, вот что. Море - больше горы.
- А как зовут твоего ммм… экс-жениха?
- Джейкоб.
- А сестру?
- Леа.
- Вот что мы сделаем, Рахиль. Мы сейчас поднимемся ко мне в номер, и напишем тебе жизнь. Напишем всё, что тебе придет в голову. Ты сама себе ее спланируешь. Потом, мы пошлем текст на один ресурс в сети, где его актуализуют. И всё написанное сбудется.
- Это что - такой копирайтинг теперь? - тревожное любопытство мигом подсушило ей глаза.
***
Чем заполняется время - ведь это немыслимо совершенно, непостижимо: в р е м я…
это невыносимо для сознания - в р е м я,
это его жадное жерло силятся заткнуть звуками, запахами, движением, химическим забытьем - оно вберет всё, оно всеядно.
Это только кажется, что оно прилагается к жизни для удобства измерения, на самом деле - жизнь вся вершится в жертвоприношениях ему, и хорошо если оно тебя принимает. Принятые не терзаются им.
- Копирайтинг такой, Рахиль, да, нарисуем такие узоры, чтобы время насытилось.
***
…Ничего постыднее в моей жизни не было, чем он. Он весь пах той жизнью, той женщиной - своей женой, и самый этот запах был - предательство, потому что всё тесно, тесно в этом мире, надо уметь отказываться от одного ради другого, чтобы не было затхло, чтобы был простор для твоей жизни, без этого убогого теснения другими - подневольного, стыдного, нищего теснения.
Но разве ему есть дело, он ведь пришел взять, а не вникать как там себя ощущает тот, кого берут, при мысли, куда его берут…
Он вообще пришел взять не тебя, а от тебя, а ты думаешь тебя берут в какую-то другую жизнь, королевство где всё ждёт-не дождётся, чтобы ожить и служить вам обоим...
А он всего лишь на время вышел из своей жизни - так выходят в магазин через дорогу - чтобы взять в тебе то, что хочется, а ты думаешь, что вот, пришел за тобой, возьмет за руку и выведет из тревожных сумерек полу-существования ожидания.
А у тебя же паче всего иного есть уникальность твоего тела, твоего вкуса, и это твой уникальный шанс обрести своего мужчину, кто причастившись тебя, скажет «вот, плоть от плоти моей, кость от кости моей, вынутая из меня душа, нашлась». И ребра его разойдутся на миг, чтобы вобрать тебя, и больше не выпускать, и всё, ты - «в домике», «чур! Я в домике!»
- Вот так в точности я и думала, - кивает Рахиль, - а он переспал с моей сестрой в нашу первую брачную ночь.
Выходит, я думала вслух о своем, а Рахиль слышала. Интересно, с какого момента. Впрочем, какая разница.
- А чем занимается твой отец?
- Скотоводство. Джейкоб пришел к нему ни с чем - он иммигрант - но у него светлая голова, но предложил новые виды селекции, и довольно быстро удвоил поголовье. И тогда отец разрешил нам жениться. А познакомились мы во время благотворительной акции. У нас на той вечеринке был очень разный статус - он разносил напитки. А на следующий день пришел к отцу и предложил свой проект - очень дерзкий по идее. Отец впечатлился. И тогда Джейкоб сказал: «А еще я влюбился в Рейчел - с первого взгляда и на всю жизнь». И отец ответил: «Ну, это мы еще посмотрим. Но если за семь лет ты ничего не испортишь, и принесешь столько денег, сколько сулишь, ты получишь Рейчел, если она того захочет».
- А сестра? Она тоже в этом бизнесе?
- Она инвалид. У нее плохое зрение, и она почти никуда не ходит.
- Чем же она занимается?
- Ничем. Хотя теперь уже чем-то. Она живет мою жизнь. Это должна была быть моя история-а-а-а… - Рахиль воет и никнет, никнет, скорчившись в кресле, и давит, давит белыми руками себе на рыжий затылок, словно хочет вмять лицо в колени.
Открываю минибар, беру не глядя крошечную бутылочку, откручиваю, и выливаю струйкой на поникшую голову скулящей Рахили.
Велком, систер, в сообщество женщин, с несбывшейся историей.
…Я хотела жить так, чтобы ступни его - мной вымытые - разминать нежно, и потом баюкать у себя на груди. Я хотела кремом сводить ему волосы там, где сладкая кожа просится под язык, и…
Но это тоже несбывшаяся история, там тоже прежде меня уже была другая женщина - жена. Со всей властью нелюбимой жены над мужем…
Ты еще не знаешь какой мерзкой бывает трусость мужчины, Рахиль, трусость непризнаваемая им самим никогда, и он дает ей высокое имя «жалость» - он, беспощадный к тебе, жалеет другую? Нет, он хочет заставить тебя так думать.
И он ненавидит тебя за то, что ты - угроза его привычному миру, где жена в пейзаже почти неразличима, но и неотделима - «ну что ты о ней всё время думаешь, я о ней вообще не думаю, ну есть и есть, пусть будет, какой от нее вред, она хорошая слабая несчастная».
Он ненавидит тебя за то, что ты не можешь просто покориться и быть вещью доставляющей удовольствие, быть женщиной-в-кармане. Он любит тебя за то, что еще не все в тебе выел, и ненавидит за то, что боится проиграть тебе.
Эта его трусость - яд, и отравляет он - тебя, медленно и тупо, вызывая судороги и приливы, галлюцинации и тошноту - постоянную тошноту…Ты беременна его трусостью, но родить тебе нечего.
- А Джейкоб знал, что у тебя есть сестра? Или семья ее прятала от всех?
- Откуда ты знаешь что мы ее прятали? И - нет, мы ее не прятали, она сама никуда не хотела выходить. Она любила лечиться каким-то странными способами - например, знаешь, настойка кактуса у нее была - заказала через интернет из Мексики - втирала себе в ноги, ступни делались синими. И ладони… И какие-то порошки, порошки - смеси на основе сухого черного шоколада, всё это втиралось в десны и должно было ей исправить косоглазие, и укрепить ноги и рассосать горб.
- Горб?
- Нет, ничего выдающегося, небольшое искривление, в одежде не видно было совсем.
- А, скажи…
- Я устала говорить. Давай сделаем то, что ты предлагала. Это твой ноутбук? Такой старый.
- Старый, ага. Я плохо привыкаю к новому.
Мы пишем Рахили новую историю. А она все равно плачет, пока диктует: ...
____________________
(Продолжение будет)
если это интересно, в чем у меня сомнения, потому что такое время у меня нынче...дурное.
UPD окончание тут laragull.livejournal.com/1686771.html