(no subject)
В общем-то, он был почти обыкновенным котом.
Любил греться на теплой батарее, свежую рыбу - и свое Чудо.
Чудо было смешное и глупое: ненавидело запах рыбы, а в задумчивости имело привычку наматывать прядку волос на левый указательный палец и качать правой ногой.
А еще - у Чуда совершенно по-особенному билось сердце. Конечно, кот не знал такого слова - «сердце». Просто, когда он садился к Чуду на колени (очень неудобные и жесткие, кстати) и совал голову Чуду подмышку - он слышал ЭТО.
Два медленных удара - три быстрых - два медленных - три быстрых... Почему-то от этого стука у кота начиналась веселая щекотка в животе и подушечки на кончиках лап делались теплыми, даже горячими. А иногда Чудо сажало его на стол перед собой и СМОТРЕЛО. И за этот взгляд кот мог отдать...ммм... ну, половину рыбки точно. Потому что взгляд этот был КОШАЧИЙ. Никто из соплеменников Чуда не умел так смотреть - отрешенно, с сознанием превосходства и с искоркой интереса на дне зрачка.
В такие моменты кот не мог решить: рад он тому, что Чудо у него есть - или нет...
Потому что после таких гляделок оно изрекало с неизменным вздохом: «Нет, с этим цветом определенно что-то нужно делать, это же просто неприлично».
Не зря я сказала, что кот был ПОЧТИ обыкновенным. Быть совсем обыкновенным ему не давала шерсть чистейшего василькового оттенка. «Ежику понятно, что при таком окрасе назвать кота Васькой было бы абсолютной пошлостью», - так, смеясь, говорило Чудо всем интересующимся. А никакое другое имя ему, к сожалению, не подходило. Так он и остался - безымянным котом с шерстью цвета летнего неба.
А однажды Чудо заболело. Почти так, как болеют кошки - оно не хотело есть даже свои любимые котлетки из гастронома на углу. Оно лежало, отвернувшись к стене, и разглядывало пятно на обоях в форме кошачьей головы. И сердце у Чуда билось теперь совсем иначе: два медленных - один быстрый - два медленных - один быстрый... От этого стука коту становилось тревожно - до того, что шерсть вставала дыбом. Откуда бралась эта тревога - непонятно, но она росла с каждым днем.
И глаза... Ах да, я забыла вам сказать, что глаза у Чуда были точно такого же цвета, как шерсть у кота - васильковые. А теперь они почему-то стали бледно-голубые, как волосы у старушки с третьего этажа. (Злые языки утверждали, что старушка всю жизнь играла в ТЮЗе мальвин и, уйдя на пенсию, не смогла расстаться с любимым выцветшим париком). От этих старушечье-бледных глаз коту хотелось плакать - но он этого никогда не умел. Он просто ложился рядом - и тогда цвет его шерсти отражался в глазах у Чуда, и они становились немного ярче.
И еще одно изменилось - начала часто приходить Женщина_в_белом_и _в_очках. От нее чем-то вкусно пахло - но кота она не любила и всегда брезгливо смахивала васильковые волоски с подола. Она прикладывала к груди Чуда круглую блестящую штуку - и неприятно поджимала губы. В один из приходов она позвонила куда-то по телефону - и приехало еще двое людей _в_ белом. Они забрали Чудо с собой. А кот остался - не успел выскочить за дверь. Так он и сидел два дня взаперти - голодный и злой. Даже изодрал когтями обивку дивана. А на третий день снова пришла Женщина_в_белом_и _в_очках. Правда, на этот раз она была в черном. Она принесла коту три вареные сардельки и бутылку молока. Погладила его по спинке - чего никогда прежде не делала. Сняла очки - и посмотрела на него усталыми серыми глазами: «Ну что, Васька, пойдешь ко мне жить?..»
Она не знала, что называть кота с такой шерстью Васькой - абсолютная пошлость...
