0.1 Бьянка, животное, заткнись!
Из книги Джона Тейлора Гатто "Подпольная история американского образования", глава Bianca, You Animal, Shut Up!
Перевод мой. Замечания по переводу приветствуются.
Проблема нашего понимания принудительного образования происходит из одного неудобного факта: то, что в нем неправильно с человеческой точки зрения, является правильным с точки зрения системы. Вы можете увидеть это на примере шестилетней Бьянки, на которую я обратил внимание, потому что помощник директора орал на нее перед комиссией: “БЬЯНКА, ЖИВОТНОЕ, ЗАТКНИСЬ!” Как вопль баньши, это был голос школьного рока для Бьянки. Хотя ее тело продолжало трепыхаться, вуду отравило ее.
Не слишком ли много внимания я уделяю тому, что маленькую девочку просто поставили на место? Это, должно быть, случается тысячи раз каждый день во всех школах. Я видел это много раз и, как бы мне ни было больно в этом признаться, я делал это много раз. Предполагается, что школа учит детей знать свое место. Вот почему у нас классы делятся по возрасту. В любом случае, это не была ваша маленькая Дженни или моя.
Большинство из нас молчаливо принимает прагматичные нормы государственной школы, которые позволяют психическое насилие любого рода в адрес Бьянки ради выполнения первичной директивы системы: поставить детей на место. Это называется “социальная эффективность”. Но давайте заглянем далеко в будущее, когда ваша маленькая дочь Джейн, покинув свой уютный дом, просыпается в мире, где Бьянка - ее взбешенный контролер на стоянке, или клерк в паспортном столе, на которую Джейн рассчитывает, потому что у нее на руках “горящий” билет за границу, или странная женщина, живущая по соседству.
Я представляю, что эта Бьянка выросла большой и вредной, та самая Бьянка, которая месяц не ходила в школу после того, как ее маленькие друзья начали шептать: “Бьянка - животное, Бьянка - животное”, когда Бьянка, еще секунду назад такое же человеческое существо, как они, села на свое место и, глотая слезы, пыталась прочесть свой отрывок и понять значения слов.
В моем воображении я представляю Бьянку дьяволом, сформированным школьной системой, который сейчас воспринимает Дженни как орудие мести. В порыве чувств она:
Если бы я попросил вас отдать свой телевизор безымянному приезжему мастеру, которому нужна работа, вы решили бы, что я спятил; если бы я пришел с полицейским, который заставил бы вас заплатить этому мастеру даже после того, как он сломал ваш телевизор, вы пришли бы в ярость. Почему же вы настолько покорны, когда отдаете своего ребенка правительственному агенту, называемому школьным учителем?
Я хочу пролить свет на скрытые аспекты современного школьного обучения, такие, как вызываемое им разложение морали родительства. У вас вообще нет права голоса при выборе ваших учителей. Вы не знаете ничего о их прошлом или их семьях. И государство знает немногим больше вашего. Это настолько важная часть человеческой социальной инженерии, насколько человеческое воображение способно себе представить. Что это означает?
Одна вещь, о которой вы знаете - это насколько маловероятно, чтобы любой из учителей понял индивидуальность конкретно вашего ребенка или что-либо существенное о вашей семье, культуре, религии, планах, надеждах, мечтах. В суматохе школьных взаимоотношений даже учителя, расположенные к этому, не имеют возможности узнать об этих вещах. Как это случилось?
Прежде, чем вы нанимаете подрядчика для строительства дома, вы, как я могу предположить, требуете детальный план, показывающий, как будет выглядеть законченное строение. Выстраивание детского ума и характера - это то, чем занимается школа, то, чем оправдывается раннее разрушение семейного и общинного обучения. Где задокументированное свидетельство, доказывающее предположение о том, что обученные и сертифицированные профессионалы делают это лучше, чем люди, знающие и любящие этих детей? Нет такого.
Стоимость выпуска одного полностью обученного школьника в 2000 году в штате Нью-Йорк составляла $200.000, с учетом потерянной прибыли. Эта сумма, инвестированная на имя ребенка на 12-летний срок, принесла бы миллион долларов на блюдечке каждому ребенку в качестве компенсации за то, что он не ходил в школу. Изначальные $200.000 - это больше, чем стоит среднее жилье в Нью-Йорке. Вы не стали бы строить дом, не представляя себе, как он будет выглядеть в конце, но вы вынуждены позволять компании совершенно незнакомых людей на скорую руку перестраивать мозги и личность вашего ребенка без малейшего представления о том, что они хотят с ней сделать.
Суды и законодатели полностью освободили школьных работников от ответственности. Вы можете подать в суд на врача за халатность, но не на школьного учителя. Любой строительный подрядчик несет материальную ответственность перед потребителями в течение многих лет после постройки дома; но не школьный учитель. Вы также не можете подать в суд на священника, министра или раввина; вот в чем секрет.
Если эти институты не гарантируют вам даже минимальный результат, даже физическую безопасность; если вам не гарантируется ничего, кроме того, что вы будете арестованы, если откажетесь сдавать своего ребенка, тогда что означает “обще-” в общеобразовательной школе?
Что общественного в общеобразовательных школах? Этим вопросом стоит заняться всерьез. Если бы школы были общественными в той же степени, в какой являются общественными библиотеки, парки и плавательные бассейны, как шоссе и тротуары, тогда общественность была бы довольна ими большую часть времени. Вместо этого положение постоянного недовольства длится десятилетиями. Только в оруэлловском новоязе, доведенном до совершенства легендарными пиарщиками двадцатого века, такими как Эдвард Бернейс (Ed Bernays) или Айви Ли (Ivy Lee), или великих рекламных кампаниях есть что-то общественное в общеобразовательных школах.
Перевод мой. Замечания по переводу приветствуются.
Проблема нашего понимания принудительного образования происходит из одного неудобного факта: то, что в нем неправильно с человеческой точки зрения, является правильным с точки зрения системы. Вы можете увидеть это на примере шестилетней Бьянки, на которую я обратил внимание, потому что помощник директора орал на нее перед комиссией: “БЬЯНКА, ЖИВОТНОЕ, ЗАТКНИСЬ!” Как вопль баньши, это был голос школьного рока для Бьянки. Хотя ее тело продолжало трепыхаться, вуду отравило ее.
Не слишком ли много внимания я уделяю тому, что маленькую девочку просто поставили на место? Это, должно быть, случается тысячи раз каждый день во всех школах. Я видел это много раз и, как бы мне ни было больно в этом признаться, я делал это много раз. Предполагается, что школа учит детей знать свое место. Вот почему у нас классы делятся по возрасту. В любом случае, это не была ваша маленькая Дженни или моя.
Большинство из нас молчаливо принимает прагматичные нормы государственной школы, которые позволяют психическое насилие любого рода в адрес Бьянки ради выполнения первичной директивы системы: поставить детей на место. Это называется “социальная эффективность”. Но давайте заглянем далеко в будущее, когда ваша маленькая дочь Джейн, покинув свой уютный дом, просыпается в мире, где Бьянка - ее взбешенный контролер на стоянке, или клерк в паспортном столе, на которую Джейн рассчитывает, потому что у нее на руках “горящий” билет за границу, или странная женщина, живущая по соседству.
Я представляю, что эта Бьянка выросла большой и вредной, та самая Бьянка, которая месяц не ходила в школу после того, как ее маленькие друзья начали шептать: “Бьянка - животное, Бьянка - животное”, когда Бьянка, еще секунду назад такое же человеческое существо, как они, села на свое место и, глотая слезы, пыталась прочесть свой отрывок и понять значения слов.
В моем воображении я представляю Бьянку дьяволом, сформированным школьной системой, который сейчас воспринимает Дженни как орудие мести. В порыве чувств она:
- Выписывает машине Джейн талон прежде, чем закончится время на счетчике.
- Когда Джейн уходит из офиса, выбрасывает в корзину ее анкету на получение паспорта.
- Слушает тяжелый рок за тонкой перегородкой, которая отделяет ее квартиру от квартиры Джейн, в то время как Джейн яростно колотит в стену, требуя тишины.
- Все вышеперечисленное.
Если бы я попросил вас отдать свой телевизор безымянному приезжему мастеру, которому нужна работа, вы решили бы, что я спятил; если бы я пришел с полицейским, который заставил бы вас заплатить этому мастеру даже после того, как он сломал ваш телевизор, вы пришли бы в ярость. Почему же вы настолько покорны, когда отдаете своего ребенка правительственному агенту, называемому школьным учителем?
Я хочу пролить свет на скрытые аспекты современного школьного обучения, такие, как вызываемое им разложение морали родительства. У вас вообще нет права голоса при выборе ваших учителей. Вы не знаете ничего о их прошлом или их семьях. И государство знает немногим больше вашего. Это настолько важная часть человеческой социальной инженерии, насколько человеческое воображение способно себе представить. Что это означает?
Одна вещь, о которой вы знаете - это насколько маловероятно, чтобы любой из учителей понял индивидуальность конкретно вашего ребенка или что-либо существенное о вашей семье, культуре, религии, планах, надеждах, мечтах. В суматохе школьных взаимоотношений даже учителя, расположенные к этому, не имеют возможности узнать об этих вещах. Как это случилось?
Прежде, чем вы нанимаете подрядчика для строительства дома, вы, как я могу предположить, требуете детальный план, показывающий, как будет выглядеть законченное строение. Выстраивание детского ума и характера - это то, чем занимается школа, то, чем оправдывается раннее разрушение семейного и общинного обучения. Где задокументированное свидетельство, доказывающее предположение о том, что обученные и сертифицированные профессионалы делают это лучше, чем люди, знающие и любящие этих детей? Нет такого.
Стоимость выпуска одного полностью обученного школьника в 2000 году в штате Нью-Йорк составляла $200.000, с учетом потерянной прибыли. Эта сумма, инвестированная на имя ребенка на 12-летний срок, принесла бы миллион долларов на блюдечке каждому ребенку в качестве компенсации за то, что он не ходил в школу. Изначальные $200.000 - это больше, чем стоит среднее жилье в Нью-Йорке. Вы не стали бы строить дом, не представляя себе, как он будет выглядеть в конце, но вы вынуждены позволять компании совершенно незнакомых людей на скорую руку перестраивать мозги и личность вашего ребенка без малейшего представления о том, что они хотят с ней сделать.
Суды и законодатели полностью освободили школьных работников от ответственности. Вы можете подать в суд на врача за халатность, но не на школьного учителя. Любой строительный подрядчик несет материальную ответственность перед потребителями в течение многих лет после постройки дома; но не школьный учитель. Вы также не можете подать в суд на священника, министра или раввина; вот в чем секрет.
Если эти институты не гарантируют вам даже минимальный результат, даже физическую безопасность; если вам не гарантируется ничего, кроме того, что вы будете арестованы, если откажетесь сдавать своего ребенка, тогда что означает “обще-” в общеобразовательной школе?
Что общественного в общеобразовательных школах? Этим вопросом стоит заняться всерьез. Если бы школы были общественными в той же степени, в какой являются общественными библиотеки, парки и плавательные бассейны, как шоссе и тротуары, тогда общественность была бы довольна ими большую часть времени. Вместо этого положение постоянного недовольства длится десятилетиями. Только в оруэлловском новоязе, доведенном до совершенства легендарными пиарщиками двадцатого века, такими как Эдвард Бернейс (Ed Bernays) или Айви Ли (Ivy Lee), или великих рекламных кампаниях есть что-то общественное в общеобразовательных школах.