Мнимая нерешительность
В правой среде есть весьма распространённое мнение, имеющее корни в основном в эмигрантской мемуаристике, что Временное Правительство было слабым - в том смысле, что оно не смогло отважиться на крутые меры и разом перевешать всех "сицилистов", которые мутят воду. Бытует представление, что-де достаточно было просто "раздавить" протест кучки недовольных, загнать "шариковых" в стойло - и уж тогда никакой Гражданской Войны, конечно, не было бы, Россия немедленно вышла бы на столбовую дорогу цивилизации, расцвела и заколосилась невиданными плодами свободы и демократии.
Между тем такая постановка вопроса феерически некорректна (в изложенном далее использованы материалы работы Г.А. Герасименко "Народ и власть. 1917" - которую я всячески рекомендую).
Ещё в марте 1917 года, уже на первом шаге выстраивания буржуазной системы управления первый глава Временного Правительства князь Львов столкнулся с проблемой государственного масштаба. Он попытался директивно заменить власть царских чиновников на местах властью комиссаров из буржуазно-помещичьей среды, назначая их из центра. Однако эта инициатива вызвала яростный протест на местах: рабочие и солдаты митинговали, требуя отмены положений указа. Собрание граждан Юрьевецкого уезда заявило: "Передача власти председателям земских управ недопустима и означала бы потерю революционным народом важнейшего из его завоеваний. Циркуляр кн. Львова должен быть немедленно официально отменён". О председателе Вольской управы Мощинском, ставшим уездным комиссаром, крестьяне с возмущением писали, что он «бывший земский начальник и в 1905-1906 годах сулил нам два столба с перекладиной». Собрание солдат одного из полков г. Саратова так обосновало решение об увольнении уездного комиссара: "Мы ему не доверяем, так как он дворянин и ничего не сделает для обновления жизни". Из Наровчатского уезда товарищ министра внутренних дел в ответ на запрос, почему заменили комиссара, назначенного по указу от 5 марта, получил лаконичный ответ: «Мотивы переизбрания комиссара Любимова: землевладелец, бывший земский начальник».
Губернский комиссар Ширяев писал князю Львову: «Население мыслит авторитетный комиссариат не иначе, как в коллегиальной форме, обеспечивающей участие в управлении губернией демократических слоев населения». Ему вторили эксперты государственной думы: "При теперешнем культе народного избрания, назначение не укладывалось в понимание народа". В результате власть Временного Правительство на местах с самого начала оказалась зажатой в тиски народным представительством. К примеру в Перми в комиссариат, созданный для ограничения власть комиссара, вошло 5 человек: три представителя советов (тогда существовали отдельно совет рабочих, совет солдатских и совет крестьянских депутатов), один - от общественного исполнительного комитета и один - от земства. Однако такими мягкими формами сопротивления дело не ограничилось: 10 марта был арестован уездный комиссар в Бугульме Дмитриев из-за «общего негодования его деятельностью». Арест комиссара Наровчатского уезда Лачинова был произведен под руководством двух солдат, вернувшихся с фронта. 14 марта служащие Орловской земской управы телеграфировали кн. Львову: "Сегодня толпа крестьян арестовала комиссара Свербеева... Просим немедленно прислать воинскую силу". Через день пришло сообщение из г. Меленки: "Предводитель дворянства, председатель уездной земской управы, Юдицкий арестован по настоятельному требованию народа". В течение марта случаи арестов комиссаров были в Петроградской, Минской, Владимирской, Витебской, Рязанской, Пензенской, Тверской, Тульской, Воронежской, Самарской, Курской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Черниговской и других губерниях.
По данным Временного правительства, полученным во второй половине апреля, из 55 председателей губернских земских управ, назначенных комиссарами указом кн. Львова, удержали должность лишь 23 человека. По сведениям МВД, полученным во второй половине апреля, из 439 председателей уездных управ, занявших должность комиссара, сохранили ее 177.
Поскольку земельный вопрос решён не был, против новой власти начали выступать крестьяне. Уже 3 мая комиссар Елабужского уезда направил губернскому комиссару телеграмму с настоятельной просьбой «командировать в деревню Лебедевку 20 солдат во главе с офицером для предупреждения беспорядков и насилий на аграрной почве». Затем к губернским властям обратился с аналогичной просьбой комиссар Лаишевского уезда, но он уже требовал 50 человек. В этом уезде против крестьян было брошено 50 милиционеров, но они не справились с ситуацией, понадобилась воинская сила. Такую же заявку направил комиссару представитель Временного правительства в Казанском уезде. Против крестьян бросают солдат и кавалерию власти Вятской, Могилевской, Киевской, Бессарабской губерний, Туркестана и в других местах. Администрация использовала вооружённую силу для подавления народных бунтов. При этом крестьяне вступали в противоборство с представителями власти и иной раз разоружали их. Так, 19 мая 1917 года в селе Городище Саранского уезда крестьяне в ответ на угрозу старшего милиционера применить силу набросились на него с криками: "Вяжи его, на подводу да в Саранск, он провокатор". Аналогичный случай произошел 11 июня 1917 года в селе Копылово Киевской губернии. По требованию комиссара туда была направлена группа вооруженных милиционеров во главе с начальником уездной милиции Кресовичем. Крестьяне отказались выполнить требования Кресовича. Тогда был открыт огонь по безоружной толпе. В ответ крестьяне со всех сторон набросились на милиционеров, обезоружили их и, как говорится в докладе, «подвергли личному задержанию».
Надо отметить, что в правительственном лагере всё же раздавались отдельные здравые голоса. Так, комиссар Лаишевского уезда (Казанской губ.) В.Н. Белькович в письме губернскому комиссару оправдывал крестьян, указывая, что земля помещиков должна перейти в пользование тех, кто обрабатывает ее. Это «непоколебимое и справедливое убеждение... влечет за собой постоянные самочинные захваты земель и другие эксцессы». Он убеждал комиссара, что препятствовать этому движению не следует, так как запрет не даст положительных результатов, а насилие над крестьянами «будет лишь отдалять и власть, и народ от будничного созидательного труда и в то же время разъединит власть с народом». Белькович извещал, что он по своим убеждениям не может препятствовать действиям крестьянам и тем более использовать солдат «в борьбе с указанными эксцессами, хотя бы они и требовали применения таких мep». Он просил принять его отставку. Однако голос таких умеренных сил услышан не был.
После июльских событий по стране прокатилась волна арестов активных членов исполнительных комитетов. В одном только Ельнинском уезде (Смоленской губ.) привлекли к судебной ответственности 14 волостных комитетов, а в целом по стране в июле - августе было арестовано около 2 тысяч членов волостных комитетов.
В Лепсинске после июльских событий состоялись массовые митинги, участники которых по предложению фронтовиков Дегтярева и Черкашина потребовали отстранить от власти уездного комиссара и передать власть специальной комиссии. Этот орган в течение двух недель управлял уездом. Правительство направило в Лепсинск отряд казаков, в городе было введено военное положение; начались обыски, облавы, аресты. Дегтярев и Черкашин были арестованы 13 июля и по дороге в областной центр их убили конвоиры. Даже во второй половине августа военные чины просили областного комиссара вывести из города запасные полки, солдаты которых были сторонниками Дегтярева и Черкашина.
11 августа в селе Тойкине Сарапульского уезда поднялись крестьяне. По вызову уездного комиссара туда прибыла воинская команда и подвергла крестьян жесточайшей экзекуции. Как утверждалось в газете, каратели «избили нагайками около 20 человек, причем некоторые были биты до потери сознания. А шестерых женщин, наказывая, позорно оголяли и секли до испражнений». Крестьяне направили комиссару телеграмму, в которой заявили, что после таких мер «жить стало страшно».
По-настоящему серьёзно жахнуло в Тамбовской губернии. Комиссар Козловского уезда Наумов писал в МВД: "Причиной беспорядков является неопределенная земельная политика, породившая опасность, что землю крестьяне не получат". В Козловский уезд были брошены два эскадрона драгун и 700 пехотинцев. В докладе министру комиссар Тамбовской губернии Шатов сообщал, что восстание началось 10 октября из-за "недоверия крестьян к тому, что аграрная реформа осуществится", и что он немедленно направил на место событий пехоту, но та "оказалась неспособной усмирить беспорядки". Пехотинцы отказались выполнять приказы, не желая мешать крестьянам. Власти направили в деревни кавалерийские части, в губернии ввели военное положение, запретили митинги и приступили к избиению крестьян. Однако искры социального взрыва перекинулись на соседние губернии - Рязанскую, Саратовскую, Пензенскую. Крестьянское восстание охватило 20 губерний, треть всех губерний России, и оно неуклонно расширялось.
В Московской губернии комиссар Павлов писал: «В населении нарастает раздражение. Оно обрушивается на тех, кто несет ответственную работу. Сила убеждения исчерпана, кажется, до конца. Необходимо организовать принуждение». Павлов объяснял военным, что применение силы против крестьян «действует отрезвляюще», но этот способ не всегда удается использовать, поскольку «весь гарнизон не надежен». Он просил направить в Рязань новый отряд численностью до 400 человек, половина которых были бы кавалеристы. Власти бросили в Рязань три эскадрона кавалерии, и репрессии против крестьян усилились. Павлов докладывал министру: «В Данковском уезде погромы развиваются, пехота имела столкновения с крестьянами; двое крестьян убито». В очередном докладе министру Павлов сообщал, что крестьяне убили управляющего имением Петрово-Солово и заявили, что возьмут имение в свое ведение. В губернию прибыл прокурор Московской окружной палаты эсер Стааль с большой группой следователей и в сопровождении крупного военного отряда. Вместе с губернским комиссаром он выехал в самые беспокойные Ранненбургский и Данковский уезды. По пути следования было арестовано и брошено в тюрьму более 200 крестьян.
28 сентября власти ввели в Сердобском уезде военное положение и направили в Сердобск полуэскадрон драгун. ЗО сентября в уезд прибыл еще один отряд в составе 148 казаков и 70 солдат. Но и такие усилия не давали желаемых результатов. Вскоре из Сердобска пришла телеграмма: «Принятые меры военной силой не достигают цели». Солдаты отказывались применять оружие против крестьян и не позволяли этого делать казакам.
Только в сентябре крестьяне разгромили 958 имений (в мае таких случаев было 152, июне - 112, июле - 327, августе - 440). В споре крестьян с помещиками власти использовали последний аргумент вооруженную силу, подкрепленную пулеметами и пушками.
В октябре 1917 года в сообщениях с мест определенно говорится, что крестьяне окончательно вышли из повиновения, а воинские команды отказываются выполнять репрессивные распоряжения. 8 октября комиссар Лукояновского уезда (Нижегородской губ.) писал: "борьба с погромами невозможна, так как уговоры не действуют, а волостные и сельские власти и солдаты, присланные для охраны порядка, нередко сами принимают участие в этих погpoмах". По его мнению: "Надежда одна, на вооружённые отряды, но их мало, переброска затруднительна, необходима немедленная высылка кавалерии".
В условиях царившего классового антагонизма офицеры вооружённых отрядов в ходе карательных операций местами срывались в откровенное зверство. Так, в Пензенской губернии драгуны, направленные на усмирение крестьян, стреляли по ним просто так, ради забавы, и истязали их нагайками. Аналогичным образом: "В Сорминской волости Ядринского уезда, ввиду враждебной толпы команда вынуждена была стрелять... Убито два человека, ранено семь, из них двое умерло". Напротив, когда в Козьмодемьянском уезде навстречу боевым порядкам вышли безоружные женщины, солдаты дрогнули и отказались выполнить приказ.
Комиссар Пермской губернии Туркевич писал министру внутренних дел Никитину: "Необходимо отметить, что применение вооруженной силы вообще является крайним средством и не всегда может рассчитывать на успех. В значительном числе случаев командированные солдаты либо выражают свою солидарность с крестьянством, либо отказывают в повиновении". Так, в Кунгурском уезде, когда против села двинули карательный отряд, жители "становились на колени, выставляли перед собой детей и прочих, предлагая расстрелять сначала их". Эта ситуация потрясла солдат, и они наотрез отказались выполнить приказ.
При углублении конфликта всё чаще солдаты, брошенные против крестьян, демонстративно переходили на их сторону. Так, двинутый 24 октября против крестьян Шутиловской волости воинский отряд из 100 человек, состоявший из одних георгиевских кавалеров, в полном составе примкнул к восставшим; солдаты избили милиционеров и арестовали начальника милиции. Комиссар Лукояновского уезда направил в Нижний Новгород срочную телеграмму: "Сил нет, давайте больше кавалерии". Тревожную телеграмму направил воинским начальникам комиссар Тобольской губернии народный социалист Пигнатти: "Дезорганизованные толпы и безработные готовят разгром продовольственных комитетов. Надежды на местные войска нет. Необходимо немедленно вывести полк. Можно ли рассчитывать на присылку... хотя бы небольшой группы войск".
17 октября в Калугу прибыл отряд карателей с броневиками и пулеметами, под командованием полковника Бранта, с комиссаромом-эсером Галиным и его помощником меньшевиком Трембовельский. В Калуге ввели военное положение, было объявлено о разоружении революционных подразделений и роспуске совета. Совет вызвал для своей охраны 300 вооруженных солдат и начал переговоры с властями, здание совета тут же было оцеплено казаками и обстреляно. На защиту совета поднялись солдаты 26-й пехотной бригады, размещенной в нескольких километрах от города; пока они находились на марше, с советом было покончено. Полковник Брант телеграфировал в Минск: "Ввиду незакономерной позиции, занятой местным советом, к совету после ультиматума комиссара мной было применено оружие. В результате почти весь совет арестован и передан в распоряжение следственной комиссии. В местном гарнизоне вооруженные разрозненные выступления начались в четырех полках. Около 500 человек окапывается, не входя в город; по городу идет стрельба".
Калужский губернский комиссар Циборовский докладывал министру, что "в уездах продолжаются вспышки голодных бунтов крупных размеров... Надежной охраны нет". В Петропавловске (Акмолинской обл.) чиновника публично нахамил в ответ на дороговизну хлеба: "Если дорого, то не покупайте", в результате «его слова подействовали возбуждающе, за ним погнались и избили его». Затем нашли председателя городской продовольственной управы Дмитриева и избили и его тоже. В Семипалатинске погромы начались сразу же после повышения цен на хлеб. Была разгромлена продовольственная управа. Против горожан бросили солдат, но они, по словам комиссара, «вместо противодействия толпе сами принимают участие в беспорядках». Самый крупный продовольственный бунт произошел в Астрахани. В течение нескольких дней многотысячная толпа горожан расправлялась и с продовольственной управой, и с властями, громила магазины. Прямо на глазах солдат был избит исполняющий обязанности губернского комиссара Склабинский.
Уже в середине сентября комиссар Пензенской губернии Федорович писал Керенскому, что он вынужден использовать против крестьян воинские команды, "но этими мерами движение не остановить". Со временем все больше комиссаров приходило к такому выводу. Наиболее определенно по этому поводу высказался комиссар Киевского уезда Шаповалов: "Общее настроение народных масс позволяло думать, что и применение вооруженной силы теперь уже безрезультатно".
30 сентября комиссар Рязанской губернии сообщил министру, что положение в губернии стало угрожающим: "Проявлять твердую власть нет возможности, так как наш 81-й запасный полк постановил не давать солдат для водворения порядка".
Такую же телеграмму направил в Тулу комиссар Богородского уезда Емельянов: «Положение критическое. Солдаты, 77 человек, не повинуются, остальные 22 - деморализованы. 25 драгун распылены, предупреждая погромы. Ликвидация погромов невозможна. Эскадрона нет. Просим силы».
Подвести итог можно с помощью в чём-то даже поэтической телеграммы комиссара Подольской губернии Н.А. Стаховского: «В связи с разыгравшимися событиями ещё больше обозначилось падение и бессилие власти. Не на что надеяться. Идёт смерч, и, очевидно, не будет удержа ему».
Резюмируя: Временное Правительство никак нельзя обвинить в недостатке решимости и жестокости. Оно исправно посылало против крестьян войска, расстреливало и арестовывало советы, преследовало и сажало политических оппонентов. Проблема была не в нехватке жестоких приказов - а в том, чтобы эти приказы кто-то выполнял. С самого начала власти буржуазно-помещичьего Временного Правительства противостояли снизу. Не большевики, а крестьяне и рабочие не дали самочинно навязать себе в качестве "властителей" произвольно назначенных комиссаров. Не большевики, а крестьяне, видя пассивность властей, и справедливо подозревая её в саботаже земельной реформы, начали самочинно делить землю. Не большевики, а солдаты, посланные усмирять крестьян, отказывались стрелять в своих и поворачивали штыки против угнетателей. Фактически в сентябре-октябре 1917-го в стране на молекулярном уровне уже полыхает гражданская война. Благодаря Октябрьской Революции лишь произошла институциализация уже существовавшего конфликта.
Между тем такая постановка вопроса феерически некорректна (в изложенном далее использованы материалы работы Г.А. Герасименко "Народ и власть. 1917" - которую я всячески рекомендую).
Ещё в марте 1917 года, уже на первом шаге выстраивания буржуазной системы управления первый глава Временного Правительства князь Львов столкнулся с проблемой государственного масштаба. Он попытался директивно заменить власть царских чиновников на местах властью комиссаров из буржуазно-помещичьей среды, назначая их из центра. Однако эта инициатива вызвала яростный протест на местах: рабочие и солдаты митинговали, требуя отмены положений указа. Собрание граждан Юрьевецкого уезда заявило: "Передача власти председателям земских управ недопустима и означала бы потерю революционным народом важнейшего из его завоеваний. Циркуляр кн. Львова должен быть немедленно официально отменён". О председателе Вольской управы Мощинском, ставшим уездным комиссаром, крестьяне с возмущением писали, что он «бывший земский начальник и в 1905-1906 годах сулил нам два столба с перекладиной». Собрание солдат одного из полков г. Саратова так обосновало решение об увольнении уездного комиссара: "Мы ему не доверяем, так как он дворянин и ничего не сделает для обновления жизни". Из Наровчатского уезда товарищ министра внутренних дел в ответ на запрос, почему заменили комиссара, назначенного по указу от 5 марта, получил лаконичный ответ: «Мотивы переизбрания комиссара Любимова: землевладелец, бывший земский начальник».
Губернский комиссар Ширяев писал князю Львову: «Население мыслит авторитетный комиссариат не иначе, как в коллегиальной форме, обеспечивающей участие в управлении губернией демократических слоев населения». Ему вторили эксперты государственной думы: "При теперешнем культе народного избрания, назначение не укладывалось в понимание народа". В результате власть Временного Правительство на местах с самого начала оказалась зажатой в тиски народным представительством. К примеру в Перми в комиссариат, созданный для ограничения власть комиссара, вошло 5 человек: три представителя советов (тогда существовали отдельно совет рабочих, совет солдатских и совет крестьянских депутатов), один - от общественного исполнительного комитета и один - от земства. Однако такими мягкими формами сопротивления дело не ограничилось: 10 марта был арестован уездный комиссар в Бугульме Дмитриев из-за «общего негодования его деятельностью». Арест комиссара Наровчатского уезда Лачинова был произведен под руководством двух солдат, вернувшихся с фронта. 14 марта служащие Орловской земской управы телеграфировали кн. Львову: "Сегодня толпа крестьян арестовала комиссара Свербеева... Просим немедленно прислать воинскую силу". Через день пришло сообщение из г. Меленки: "Предводитель дворянства, председатель уездной земской управы, Юдицкий арестован по настоятельному требованию народа". В течение марта случаи арестов комиссаров были в Петроградской, Минской, Владимирской, Витебской, Рязанской, Пензенской, Тверской, Тульской, Воронежской, Самарской, Курской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Черниговской и других губерниях.
По данным Временного правительства, полученным во второй половине апреля, из 55 председателей губернских земских управ, назначенных комиссарами указом кн. Львова, удержали должность лишь 23 человека. По сведениям МВД, полученным во второй половине апреля, из 439 председателей уездных управ, занявших должность комиссара, сохранили ее 177.
Поскольку земельный вопрос решён не был, против новой власти начали выступать крестьяне. Уже 3 мая комиссар Елабужского уезда направил губернскому комиссару телеграмму с настоятельной просьбой «командировать в деревню Лебедевку 20 солдат во главе с офицером для предупреждения беспорядков и насилий на аграрной почве». Затем к губернским властям обратился с аналогичной просьбой комиссар Лаишевского уезда, но он уже требовал 50 человек. В этом уезде против крестьян было брошено 50 милиционеров, но они не справились с ситуацией, понадобилась воинская сила. Такую же заявку направил комиссару представитель Временного правительства в Казанском уезде. Против крестьян бросают солдат и кавалерию власти Вятской, Могилевской, Киевской, Бессарабской губерний, Туркестана и в других местах. Администрация использовала вооружённую силу для подавления народных бунтов. При этом крестьяне вступали в противоборство с представителями власти и иной раз разоружали их. Так, 19 мая 1917 года в селе Городище Саранского уезда крестьяне в ответ на угрозу старшего милиционера применить силу набросились на него с криками: "Вяжи его, на подводу да в Саранск, он провокатор". Аналогичный случай произошел 11 июня 1917 года в селе Копылово Киевской губернии. По требованию комиссара туда была направлена группа вооруженных милиционеров во главе с начальником уездной милиции Кресовичем. Крестьяне отказались выполнить требования Кресовича. Тогда был открыт огонь по безоружной толпе. В ответ крестьяне со всех сторон набросились на милиционеров, обезоружили их и, как говорится в докладе, «подвергли личному задержанию».
Надо отметить, что в правительственном лагере всё же раздавались отдельные здравые голоса. Так, комиссар Лаишевского уезда (Казанской губ.) В.Н. Белькович в письме губернскому комиссару оправдывал крестьян, указывая, что земля помещиков должна перейти в пользование тех, кто обрабатывает ее. Это «непоколебимое и справедливое убеждение... влечет за собой постоянные самочинные захваты земель и другие эксцессы». Он убеждал комиссара, что препятствовать этому движению не следует, так как запрет не даст положительных результатов, а насилие над крестьянами «будет лишь отдалять и власть, и народ от будничного созидательного труда и в то же время разъединит власть с народом». Белькович извещал, что он по своим убеждениям не может препятствовать действиям крестьянам и тем более использовать солдат «в борьбе с указанными эксцессами, хотя бы они и требовали применения таких мep». Он просил принять его отставку. Однако голос таких умеренных сил услышан не был.
После июльских событий по стране прокатилась волна арестов активных членов исполнительных комитетов. В одном только Ельнинском уезде (Смоленской губ.) привлекли к судебной ответственности 14 волостных комитетов, а в целом по стране в июле - августе было арестовано около 2 тысяч членов волостных комитетов.
В Лепсинске после июльских событий состоялись массовые митинги, участники которых по предложению фронтовиков Дегтярева и Черкашина потребовали отстранить от власти уездного комиссара и передать власть специальной комиссии. Этот орган в течение двух недель управлял уездом. Правительство направило в Лепсинск отряд казаков, в городе было введено военное положение; начались обыски, облавы, аресты. Дегтярев и Черкашин были арестованы 13 июля и по дороге в областной центр их убили конвоиры. Даже во второй половине августа военные чины просили областного комиссара вывести из города запасные полки, солдаты которых были сторонниками Дегтярева и Черкашина.
11 августа в селе Тойкине Сарапульского уезда поднялись крестьяне. По вызову уездного комиссара туда прибыла воинская команда и подвергла крестьян жесточайшей экзекуции. Как утверждалось в газете, каратели «избили нагайками около 20 человек, причем некоторые были биты до потери сознания. А шестерых женщин, наказывая, позорно оголяли и секли до испражнений». Крестьяне направили комиссару телеграмму, в которой заявили, что после таких мер «жить стало страшно».
По-настоящему серьёзно жахнуло в Тамбовской губернии. Комиссар Козловского уезда Наумов писал в МВД: "Причиной беспорядков является неопределенная земельная политика, породившая опасность, что землю крестьяне не получат". В Козловский уезд были брошены два эскадрона драгун и 700 пехотинцев. В докладе министру комиссар Тамбовской губернии Шатов сообщал, что восстание началось 10 октября из-за "недоверия крестьян к тому, что аграрная реформа осуществится", и что он немедленно направил на место событий пехоту, но та "оказалась неспособной усмирить беспорядки". Пехотинцы отказались выполнять приказы, не желая мешать крестьянам. Власти направили в деревни кавалерийские части, в губернии ввели военное положение, запретили митинги и приступили к избиению крестьян. Однако искры социального взрыва перекинулись на соседние губернии - Рязанскую, Саратовскую, Пензенскую. Крестьянское восстание охватило 20 губерний, треть всех губерний России, и оно неуклонно расширялось.
В Московской губернии комиссар Павлов писал: «В населении нарастает раздражение. Оно обрушивается на тех, кто несет ответственную работу. Сила убеждения исчерпана, кажется, до конца. Необходимо организовать принуждение». Павлов объяснял военным, что применение силы против крестьян «действует отрезвляюще», но этот способ не всегда удается использовать, поскольку «весь гарнизон не надежен». Он просил направить в Рязань новый отряд численностью до 400 человек, половина которых были бы кавалеристы. Власти бросили в Рязань три эскадрона кавалерии, и репрессии против крестьян усилились. Павлов докладывал министру: «В Данковском уезде погромы развиваются, пехота имела столкновения с крестьянами; двое крестьян убито». В очередном докладе министру Павлов сообщал, что крестьяне убили управляющего имением Петрово-Солово и заявили, что возьмут имение в свое ведение. В губернию прибыл прокурор Московской окружной палаты эсер Стааль с большой группой следователей и в сопровождении крупного военного отряда. Вместе с губернским комиссаром он выехал в самые беспокойные Ранненбургский и Данковский уезды. По пути следования было арестовано и брошено в тюрьму более 200 крестьян.
28 сентября власти ввели в Сердобском уезде военное положение и направили в Сердобск полуэскадрон драгун. ЗО сентября в уезд прибыл еще один отряд в составе 148 казаков и 70 солдат. Но и такие усилия не давали желаемых результатов. Вскоре из Сердобска пришла телеграмма: «Принятые меры военной силой не достигают цели». Солдаты отказывались применять оружие против крестьян и не позволяли этого делать казакам.
Только в сентябре крестьяне разгромили 958 имений (в мае таких случаев было 152, июне - 112, июле - 327, августе - 440). В споре крестьян с помещиками власти использовали последний аргумент вооруженную силу, подкрепленную пулеметами и пушками.
В октябре 1917 года в сообщениях с мест определенно говорится, что крестьяне окончательно вышли из повиновения, а воинские команды отказываются выполнять репрессивные распоряжения. 8 октября комиссар Лукояновского уезда (Нижегородской губ.) писал: "борьба с погромами невозможна, так как уговоры не действуют, а волостные и сельские власти и солдаты, присланные для охраны порядка, нередко сами принимают участие в этих погpoмах". По его мнению: "Надежда одна, на вооружённые отряды, но их мало, переброска затруднительна, необходима немедленная высылка кавалерии".
В условиях царившего классового антагонизма офицеры вооружённых отрядов в ходе карательных операций местами срывались в откровенное зверство. Так, в Пензенской губернии драгуны, направленные на усмирение крестьян, стреляли по ним просто так, ради забавы, и истязали их нагайками. Аналогичным образом: "В Сорминской волости Ядринского уезда, ввиду враждебной толпы команда вынуждена была стрелять... Убито два человека, ранено семь, из них двое умерло". Напротив, когда в Козьмодемьянском уезде навстречу боевым порядкам вышли безоружные женщины, солдаты дрогнули и отказались выполнить приказ.
Комиссар Пермской губернии Туркевич писал министру внутренних дел Никитину: "Необходимо отметить, что применение вооруженной силы вообще является крайним средством и не всегда может рассчитывать на успех. В значительном числе случаев командированные солдаты либо выражают свою солидарность с крестьянством, либо отказывают в повиновении". Так, в Кунгурском уезде, когда против села двинули карательный отряд, жители "становились на колени, выставляли перед собой детей и прочих, предлагая расстрелять сначала их". Эта ситуация потрясла солдат, и они наотрез отказались выполнить приказ.
При углублении конфликта всё чаще солдаты, брошенные против крестьян, демонстративно переходили на их сторону. Так, двинутый 24 октября против крестьян Шутиловской волости воинский отряд из 100 человек, состоявший из одних георгиевских кавалеров, в полном составе примкнул к восставшим; солдаты избили милиционеров и арестовали начальника милиции. Комиссар Лукояновского уезда направил в Нижний Новгород срочную телеграмму: "Сил нет, давайте больше кавалерии". Тревожную телеграмму направил воинским начальникам комиссар Тобольской губернии народный социалист Пигнатти: "Дезорганизованные толпы и безработные готовят разгром продовольственных комитетов. Надежды на местные войска нет. Необходимо немедленно вывести полк. Можно ли рассчитывать на присылку... хотя бы небольшой группы войск".
17 октября в Калугу прибыл отряд карателей с броневиками и пулеметами, под командованием полковника Бранта, с комиссаромом-эсером Галиным и его помощником меньшевиком Трембовельский. В Калуге ввели военное положение, было объявлено о разоружении революционных подразделений и роспуске совета. Совет вызвал для своей охраны 300 вооруженных солдат и начал переговоры с властями, здание совета тут же было оцеплено казаками и обстреляно. На защиту совета поднялись солдаты 26-й пехотной бригады, размещенной в нескольких километрах от города; пока они находились на марше, с советом было покончено. Полковник Брант телеграфировал в Минск: "Ввиду незакономерной позиции, занятой местным советом, к совету после ультиматума комиссара мной было применено оружие. В результате почти весь совет арестован и передан в распоряжение следственной комиссии. В местном гарнизоне вооруженные разрозненные выступления начались в четырех полках. Около 500 человек окапывается, не входя в город; по городу идет стрельба".
Калужский губернский комиссар Циборовский докладывал министру, что "в уездах продолжаются вспышки голодных бунтов крупных размеров... Надежной охраны нет". В Петропавловске (Акмолинской обл.) чиновника публично нахамил в ответ на дороговизну хлеба: "Если дорого, то не покупайте", в результате «его слова подействовали возбуждающе, за ним погнались и избили его». Затем нашли председателя городской продовольственной управы Дмитриева и избили и его тоже. В Семипалатинске погромы начались сразу же после повышения цен на хлеб. Была разгромлена продовольственная управа. Против горожан бросили солдат, но они, по словам комиссара, «вместо противодействия толпе сами принимают участие в беспорядках». Самый крупный продовольственный бунт произошел в Астрахани. В течение нескольких дней многотысячная толпа горожан расправлялась и с продовольственной управой, и с властями, громила магазины. Прямо на глазах солдат был избит исполняющий обязанности губернского комиссара Склабинский.
Уже в середине сентября комиссар Пензенской губернии Федорович писал Керенскому, что он вынужден использовать против крестьян воинские команды, "но этими мерами движение не остановить". Со временем все больше комиссаров приходило к такому выводу. Наиболее определенно по этому поводу высказался комиссар Киевского уезда Шаповалов: "Общее настроение народных масс позволяло думать, что и применение вооруженной силы теперь уже безрезультатно".
30 сентября комиссар Рязанской губернии сообщил министру, что положение в губернии стало угрожающим: "Проявлять твердую власть нет возможности, так как наш 81-й запасный полк постановил не давать солдат для водворения порядка".
Такую же телеграмму направил в Тулу комиссар Богородского уезда Емельянов: «Положение критическое. Солдаты, 77 человек, не повинуются, остальные 22 - деморализованы. 25 драгун распылены, предупреждая погромы. Ликвидация погромов невозможна. Эскадрона нет. Просим силы».
Подвести итог можно с помощью в чём-то даже поэтической телеграммы комиссара Подольской губернии Н.А. Стаховского: «В связи с разыгравшимися событиями ещё больше обозначилось падение и бессилие власти. Не на что надеяться. Идёт смерч, и, очевидно, не будет удержа ему».
Резюмируя: Временное Правительство никак нельзя обвинить в недостатке решимости и жестокости. Оно исправно посылало против крестьян войска, расстреливало и арестовывало советы, преследовало и сажало политических оппонентов. Проблема была не в нехватке жестоких приказов - а в том, чтобы эти приказы кто-то выполнял. С самого начала власти буржуазно-помещичьего Временного Правительства противостояли снизу. Не большевики, а крестьяне и рабочие не дали самочинно навязать себе в качестве "властителей" произвольно назначенных комиссаров. Не большевики, а крестьяне, видя пассивность властей, и справедливо подозревая её в саботаже земельной реформы, начали самочинно делить землю. Не большевики, а солдаты, посланные усмирять крестьян, отказывались стрелять в своих и поворачивали штыки против угнетателей. Фактически в сентябре-октябре 1917-го в стране на молекулярном уровне уже полыхает гражданская война. Благодаря Октябрьской Революции лишь произошла институциализация уже существовавшего конфликта.