рядом с власовым (1)
Воспоминания Сергея Фрелиха (1904-1982), немецкого офицера, приставленного к Власову. Из архива Ю.Торвальда.
Как Фрелих оказался с Власовым.
Я рано заинтересовался участием руccких сил в войне против Советов. Сперва однако исключительно в частном порядке - я ведь наполовину немец, наполовину русский. Вырос в России. Можете себе представить какого рода чувства я питал по отношению к большевизму. Когда началась война против Советов, такие люди как я не могли остаться в стороне. Но хотелось делать что-то полезное - не просто идти в абвер или служить зондерфюрером. Нет, хотелось чего-то большего, лучшего, важного.
Сначала я заинтересовался операцией Цеппелин. Я помогал отыскивать для нее военнопленных. Часть их была направлена за линию фронта в качестве агентов. Неблагонадежные сразу оказывались в партизанских отрядах.
Я занимался этим в Бреслау и там услышал о Власове. Люди в Бреслау интересовались им по долгу службы, я же - в частном порядке. Как гражданское лицо я отправился на Викторияштрассе 10 к Власову. Власова я сперва не увидел, но встретился с Трухиным и Малышкиным. Они сказали мне: "У нас тут есть капитан Штрикфельд". Я сказал: "Кто такой Штрикфельд? Мне нужно с ним переговорить". Тут открылась дверь и вошел Штрик. Это было осенью 1942-го.
Штрик сначала мне не доверял, хотя и знал меня по Риге. Видимо, он спрашивал себя: "Чего этот-то здесь ищет?". Но через несколько недель Штрик скзал мне: "Нам нужен человек. который все время будет находиться при Власове. Вы подходите. Вы поладите с ним и сможете стать главой его канцелярии". Я ответил: "Нет, так не получится, главой канцелярии должен быть русский. Но я могу быть его переводчиком, его управдомом".
Мы составили план. Сам Штрик не мог его осуществить. Но у меня был хороший друг в Риге, в генеральном комиссариате - д-р Вернер Капп (штурмбанфюрер СА). Я отправился в Ригу. Капп принял меня в СА и откомандировал в берлинское отделение СА. Начальником этого отделение был прибалтийский немец бригадефюрер Гиргензон. Он был человеком умным, понял наш замысел и перевел меня в отдел ОКВ/Пропаганда. ОКВ/Пропаганда передал меня Штрику. Теперь никто не мог меня оттуда запросто выставить. Вопрос был лишь в том, какое мне дать звание. У Советов настоящие офицеры начинаются с капитана. Значит и мне полагалось такое звание, т.е. оберштурмфюрер. Но коричневую форму я носить не мог. Жаркое было дельце. Я ни за что не хотел быть ходячей мишенью, когда, к примеру, из десяти человек девять в фельдграу, а я один в коричневом. Лютце дал мне разрешение на фельдграу. В партии я не состоял.
До того, как я въехал на Кибитцвег, я устроил конспиративную встречу с Малышкиным. Если уж мне надо было к Власову, я не хотел быть приставленным к нему с немецкой стороны, хотелось сделать иначе. Надо было как-то свести меня с Власовым. Солидаристы из НТС были мастера в этом деле. Была организована встреча с Малышкиным. Меня оставили с ним наедине. Я сказал ему: "Хочу помочь делу, поэтому меня направляют к Власову". Но я не приму это назначение, если Малышкин имеет что-то против. Малышкин не имел ничего против.
В этот момент Власовкак раз отсутствовал, ездил в Псков, тогда его сопровождал Деллингсхаузен. Он не доверял и своим собственным людям. У меня было впечатление, что он презирал свое окружение. Однажды, он сказал мне: "Это неправильные люди. Когда мы действительно будем на коне, мы наберем других."
Трухина он очень ценил. К Малышкину относился хорошо, но тот не был человеком дела, поэтому мало что мог.
Вокруг Власова было много ничтожеств. Так, ничтожеством был Закутный, человек из ближайшего окружения Власова. Его приблизили, видимо, из-за украинской фамилии, Власову нужен был хоть один украинец. Он говорил пренебрежительно: "Позже я сделаю его инспектором пехотных частей". Закутный был маленьким, приземистым человечком. Он хорошо играл в карты (преферанс). Это было его единственным умением. Он был урожденным украинцем, но не сепаратистом, генералом советской армии. Попал в плен. Его дальнейшая судьба: в Фюссен прибыла смешанная комиссия советских офицеров и спросила его, почему он не хочет возвращаться в Советскую Россию. Он сказал, что не может из-за тяжелых преступлений против Советской России. Советы на это: "Не неси чушь, всех амнистируют". Закутный отправился с ними в Вюрцбург. Оттуда написал письмо своей оставшейся в Фюссене жене. "Приезжай с вещами". Письмо было написано безупречно, но его жена не поняла предупреждения, которое заключалось в тюремно-жаргонном выражении "с вещами". Закутного повесили в Москве.
Впечатление, произведенное Власовым на Фрелиха
Первое, на что я обратил внимание - энергичные и грубые черты лица и бас. Власов был первоклассным актером. Он мог разговаривать и интеллигентно и по простому. С каждым он говорил так, как считал нужным. У него был талант привлекать людей на свою сторону и невероятный шарм, но не инстинктивный, а наигранный. Он понимал, что нужно делать, чтобы сделать человека своим сторонником, даже когда разговор шел через переводчика. Достаточно было свести его с людьми, и дело уже было в шляпе.
Жизнь на Кибитцвег.
Этакий дом среднего чиновника. Простая меблировка. Две комнаты снизу, три сверху. Подвал с кухней.
Сверху в одной комнате спал Власов. в другой Малышкин, в третьей два их адъютанта. Внизу в комнате, выходящей в сад, был кабинет Власова, комната, выходящая на улицу, была столовой. В подвале жило двое денщиков, позже кухарка.
Строгого распорядка дня не было. С утра Власов прогуливался в саду. Потом он слушал сводки, сидя перед большими картами. Его канцелярия получала сводку вермахта и немедленно переводила ее. По радио слушали советские радиостанции, с разрешением или без.
Обед был весьма скромным. Мы действительно жили на продуктовые карточки. Единственным дополнением был суп из полевой кухни в Дабендорфе, который привозили ежедневно. Кроме того периодически удавалось добыть что-то из Риги: сигареты, шнапс, сало и пр. Но в силу русского гостеприимства это все чаще доставалось гостям. Что характерно, всё делилось на всех.
Вечера проходили в ожидании и игре в преферанс.
Упомянутая канцелярия состояла из нескольких молодых людей, набранных среди рижских русских студентов. Сначало их было четверо, весьма националистического воспитания. Они были сотрудниками канцелярии и в то же время охранниками в гражданском. Они вели переписку и несли ночные дежурства. Сидели у телефона с пистолетом в руках. Также они сопровождали Власова при прогулках.
Власов носил бурый, довольно светлый китель с красным кантом, но без знаков различия и черные брюки с тонкими красными лампасами. Его окружение сперва носило русскую форму, позже немецкую форму, но кокарда на фуражке была русской.
Власов предпочитал прогулки в сопровождении своего адъютанта поездкам на автомобиле. При поездках в город, особенно на метро, Власов одевался в гражданскую одежду - сначала простые костюмы, потом от лучших портных Курфюрстендамма. Берлинцы редко его узнавали.
С Дабендорфом поддерживалась постоянная связь. Ежедневно прибывал курьер с почтой и супом из полевой кухни. Из Дабендорфа прибывала и охрана, подчинявшаяся Фрелиху. У Фрелиха был приказ не пускать в дом никого, если нет письменного приказа от вышестоящего ведомства - отдела ОКВ/Пропаганда. Однажды Гестапо-Мюллер ушел от нас, так и не попав в дом.
Был разработан детальный план обороны. Капп был вторым поставщиком оружия. Первым стал один штурмбанфюрер из СД, который украл для Власова автомат и передал его охране. Изначально в доме был всего лишь один пистолет, что было, конечно, весьма легкомысленно.
Итак, благодаря штурмбанфюреру Хансу Кляйнерту из Бреслау мы разжились автоматом и двумя рожками. Потом Фрелих привез из Риги от Каппа шесть советских автоматов и советские ручные гранаты.
Как уже сказано, предписания для охраны были крайне строгими. В дом никого не пускали. Мы не знали, что может случиться со Власовым, кто, возможно, захочет его устранить. Немцы? Советы? Каждый в доме имел при себе оружие, в том числе повар и денщики. На кухне оружие лежало на плите, у каждого были предписания. Так как окно кухни выходило на улицу, повар должен был оборонять передний фронт. Ночью клали заряженные пистолеты на стул у кровати. Проводились проверки и учебные тревоги, все должно было идти как по маслу. Власова очень забавляло, когда по тревоге люди в трусах выскакивали из кроватей.
В саду был построен бункер, полностью защищающий от попадания бомб. Комитет по строительству разрешил использовать нам стройматериал от разрушенного кафе. Мы собрали 25 человек и нашли подводу с лошадью. Удалось набрать много всего. Каждый приложил руку. Так мы построили бункер. Это была особая гордость Власова, он охотно показывал бункер всем посетителям.
Атмосфера в доме на Кибитцвег.
Смесь конспирации и домашнего уюта. Жизнь состояла из ожидания и ожидания.
Вся жизнь проходила в ожидании. Власов все время ждал. Что-то должно произойти! Сперва он ждал терпеливо, потом нетерпеливо. Но на все предложения поступал отрицательный ответ.
К примеру, у Власова трижды был полковник Фрайтаг фон Лорингхофен. Он нашел с ним общий язык, делались различные предложения, например, об использовании людей Власова в абвере II. Власов сказал: "Я понимаю, вы не хотите дать мне группу войск, вы не доверяете мне даже участок фронта, но разрешите мне хотя бы одну наступательную операцию. Если не разрешаете на суше, можно придумать особый вариант. Например, Кронштадт. Я возьму Кронштадт с моря и воздуха, и вы испытаете меня". Но и в этом ему было отказано. Тогда он сказал: "Хорошо, дайте мне разрешение поднять восстание в Сибири. Я умышленно называю Сибирь, а не европейскую Россию, где у немцев свои военные амбиции. Мы поднимем восстание в Сибири". Лорингхофен воспринял предложение с энтузиазмом. Но и тут все закончилось, не начавшись.
В остальное время главным собеседником Власова с немецкой стороны был Штрик, часто и полковник Херре, так как оба хорошо умели поддерживать у Власова интерес к делу. Власов часто говорил им: "Непостижимо. Я знаю Сталина, я знаю его менталитет. но сижу здесь! Я отдал себя в ваше распоряжение, но играю в преферанс!"
Гелен хотел использовать Власова для оценки развертывания войск противника, но и этого не смог добиться.
Почему Власов перешел на немецкую сторону?
Власов носил в нагрудном кармане телеграмму, которую охотно всем показывал. Содержание телеграммы было не вполне ясным. Вроде бы в ней говорилось, что его московская квартира подверглась обыску, уже когда он находился на Волховском фронте. Посланная женой телеграмма гласила: "Были гости." Власов так объяснял последовательность событий: Сталин отправил его как заместителя командующего Северо-Западным фронтом возглавить вторую ударную армию, которая пыталась снять блокаду Ленинграда, попала на узкий перешеек. Решение использовать вторую ударную с точки зрения местности (зимой замерзшее болото, весной непроходимая грязь) было безумием. Но оказалось, что этот гениальный план разработан по личному приказу Сталина. Власов осознал безумие плана и критиковал его. Власову сообщили, что в Москве его критика расценена как трусость, невежество и даже вызов самому Сталину. Власов оказался прав. Пришла весна. Перешеек стал почти непроходим и находился под автоматным огнем. И все же Власов полетел в котел. Там он получил телеграмму об обыске в его квартире. Это стало последней каплей, сформировавшей его позицию. Командующий второй армией Клыков потерял самообладание. Власов отправил его домой и перенял командование в котле. Трижды он получал если не приказ, то как минимум рекомендацию улететь из котла. Но не сделал этого. Сначала за ним присылали У-2, потом к нему должна была прорваться штурмовая группа. Но он не ушел. Он ликвидировал энаквадэшников, давая им невыполнимые приказы, а сам остался в котле, пока его люди не были полностью разбиты.
Характеристика Власова.
Сам по себе Власов был большим педантом. Он действительно, вернувшись из Китая, сделал одну из худших дивизий лучшей. Он добился этого благодаря педантичности, соединенной с колоссальной энергией и любовью к порядку. Эти черты характера объясняют тот факт, что немцы ему импонировали.
Власов был ярким примером русского петровского типа. Он постоянно демонстрировал все качества, которые присутствовали и у Петра Великого. В нем соединялись организаторский талант немца и жестокость русского. У Власова было умение решать проблемы с немецкой педантичностью. Но в своих действиях он был совершенно бесцеремонен в выборе средств, деспотичен на русский манер.
Власов часто повторял: "Немцы два раза взяли меня в плен: в первый раз на фронте, второй раз сейчас, когда я их узнал" (Глядя, к примеру, на крестьянина, который пашет землю: "Черт возьми, он убирает каждый камешек").
В Рупольдинге он удивлялся, видя в крестьянском доме пружинные кровати, шкафы, столы и пр. Потом он встретил на улице старую женщину: "Это немецкая женщина. Я должен бы ее ненавидеть. Но почему я должен ее ненавидеть? Ее сыновья на фронте" Несмотря на тяжелые ситуации и разочарования он любил Германию. Это было не наигранным.
Власов очень страдал от немецких лозунгов про унтерменшей. К примеру, он кричал повару: "Эй, унтерменш, тащи-ка наверх суп".
Власов был невысокого мнения о Гитлере. Игнорирование затем перешло в презрение. Тем не менее он по-прежнему испытывал привязанность к Германии. Эта привязанность ни в коем случае не была персонифицирована. Он уважал немецкую организованность, немецкую промышленность, немецких людей и немецкую армию.
Однажды Власов сказал Фрелиху: "Знаешь, сегодня у меня был ужасный сон. Я был в Москве. Во второй половине дня меня арестовали. Но в то же время я знал, что я в Берлине. Тут я проснулся и понял с облегчением, что я действительно в Берлине".
Краузе как-то спросил Власова, чем занимается в Москве вышедший на пенсию генерал. Власов отвечал: "Бог ты мой, да такого не бывает. Мы либо работаем, либо помираем".
Власов положительно относился к религии. Он часто разговаривал на религиозные темы. При этом к своим собеседникам он относился либерально или лучше, сказать, был толерантен. Во время одной поездки Власов познакомился с митрополитом Сергием, судьба которого была похожа на судьбу самого Власова. Он работал на немцев против большевиков. Власов по доброму вспоминал о Сергие. Сергий тоже погиб при трагических обстоятельствах.
Власов и выпивка.
Распорядок дня на Кибитцвег зависел от возлияний. Уже с утра в спальне Власов крепко прикладывался к бутылке. Сильно пили и вечером за преферансом.
Если Фрелих не хотел дальше пить, Власов каждый раз говорил: "Что, ты больше не хочешь? Ты должен ради дела".
Настроение Власова зависело от успехов и неудач. В Праге у него появилась последняя надежда на то, что все еще обернется к лучшему. К концу он все больше впадал в горький сарказм. Началось движение вниз: алкоголь и женщины.
Если Крегеру было что-нибудь нужно от Власова, он поступал таким образом: шел к Власову со шнапсом. Начиналась попойка. В подпитии Крегер достигал большего, чем иными способами. Тем самым, однако, он тянул власовское дело ко дну.
Адъютант Власова Антонов должен был по решению суда быть расстрелян за мародерство. Крегер не поддержал решение, так как до чистоты рук власовцев ему не было дела, его интерес был скорее противоположным. Было то его личным подходом или инструкцией? Во всей истории с попойками Крегер проявил себя далеко не с лучшей стороны. В Карлсбаде Власов был уже просто опухшим от выпивки.
Власов часто повторял: "В моей жизни все уже было - слава, женщины - прекрасная жизнь".
В предпоследний или последний вечер в Мюнзингене он сказал Херре: "У меня была такая богатая жизнь, что падение уже ничего не значит".
Власов и женщины.
Власов стал популярен. У него появилось много предложений от женщин, и он охотно им пользовался.
У Власова было обширное общение с эмигрантами. Он редко ходил в гости, но многие приходили к нему. Он был очень гостеприимен, приглашал всех подряд. Каждый, кто хотел, мог прийти. Он встречал человека в метро. Если тот заговаривал по-русски, Власов отвечал: "Так поехали вместе с нами". Часто кто-то звонил в дверь. Иногда сам Власов открывал дверь: "Что вам угодно?". К примеру, остарбайтеры или беженцы. Их пускали в дом, через пару дней они являлись снова. Тогда они уже были старыми знакомыми. Если генерал приказывал: пустить! - тогда их пропускали в дом. Среди таковых были и симпатичные женщины.
Власов говорил, что его жена дала ему с собой в армию повариху, чтобы та правильно за ним ухаживала. ее звали Мария Игнатьевна Воронова. Фрелих не слишком в это верит. Мария была чуть старше тридцати, очень кокетлива. Она могла потреблять невероятные количества шнапса, была весьма грязной бабой, хотя действительно хорошей поварихой. Она также находилась в ударной армии и оказалась последней, кто остался с генералом. Предпоследний был ранен и генерал накрыл его своей шинелью со знаками отличия, поэтому и появилось сообщение, что генерал погиб. Когда Власов затем зашел в одну деревню за хлебом, бургомистр арестовал его и посадил в сарай. Затем его доставили к генералу Линдеманну, где он и разлучился со своей поварихой.
Когда Власов затем оказался на Кибитцвег он все время повторял: "Разыщите Марию". Но она исчезла. В 1944-м Фрелих полетел в Ригу, чтобы эвакуировать свою прежнюю фирму. И вдруг в один прекрасный день Мария появляется в его рижском кабинете. Фрелих забрал ее с собой, выдав за служащую фирмы, и она на пароходе отправилась в Германию. В Германию она ехала впервые. Все время путешествия она лежала в каюте и читала детективы. Это показалось Фрелиху престранным. Мария была радостно встречена и расцелована Власовым. Было выпито ужасно много водки. Мария снова стала поварихой.
Примерно через две недели Власов скзала Фрелиху: "Хорошенькую ты кашу заварил. Повариха-то была у партизан. У нее было задание меня отравить". Он, однако, позволил ей работать дальше.
Перед поражением Германии Мария вела себя плохо. Пока Власов разъезжал, она оставалась в Далеме, развлекалась с поваром и шофером и грабила виллу. В самом конце, когда Берлин эвакуировался, Мария все еще была в Германии. Она вышла замуж за шофера. Оба отправились в Россию с немалым количеством чемоданов. Мария говорила: "Со мной? Ничего со мной не сделают, я же была советской агенткой". При этом она сильно ругала Власова. Вероятно, у нее действительно было советское задание, которое она не выполнила. Теперь она ругалась, чтобы сохранить лицо.
Однажды Власов подцепил в метро одну блондинку, примитивную девушку по имени Ильзе. отсутствие воспитания она и не пыталась скрывать. Когла первый дурман прошел, Власов начал над ней подшучивать. "Смотри-ка, какая у нас Катерина Великая". Легенда о том, что Ильзе была подослана гестапо, не соответствует действительности. Но, видимо, ее уже затем заставили работать на СД как информантку. Ильзе немного говорила по-польски.
Затем была история с Хайди Биленберг, начавшаяся в санатории СС в Рупольдинге (старый монастырь на Фалькензее, в трех километрах к северу от Рупольдинга). Госпожа Биленберг была симпатичной, образованной, настоящей европейкой, интересующейся и очень общительной. Она возглавляла санаторий. Она была женщиной неизвестного Власову типа. Новое впечатление. Они ходили вместе гулять. Она пела, играла на пианино и на аккордеоне. Они могли общаться в пределах знания Власовым немецкого. Русского она не знала. Неясно, насколько продвинулся роман до того момента, когда Власов покинул Рупольдинг. Затем она приехала в Берлин и пришла к нему в гости на Кибитцвег. Она устраивала также разные крупные мероприятия, к примеру к Рождеству, в пользу детей остарбайтеров. Фрелих не разрешал ей ездить в одной машине с Власовым. Этого она Фрелиху никогда не простила. У нее были амбиции сыграть роль российской Екатерины. Для него это была скорее привязанность к европейской, к западно-европейской даме. Еще до приема Власова Гиммлером, она уже вела работу для него среди эсэсовцев. Пыталась делать все, что могла. У нее были хорошие отношения с главным управляющим делами Бергера. Она его хорошо знала, а он занимал важный пост. Использовала она для Власова и другие знакомства. Но он ей нравился и как мужчина, она часто приезжала, как уже было сказано, на Кибитцвег. В Карлсбаде Власов и госпожа Биленберг поженились.
После женитьбы в Карлсбаде Власов постоянно был в разъездах. Это уже не было настоящим браком. Власов оставил ей довольно много денег. Его окружение, однако, забрало деньги назад под предлогом, что он нуждается в них, ему надо помочь.
окончание
Как Фрелих оказался с Власовым.
Я рано заинтересовался участием руccких сил в войне против Советов. Сперва однако исключительно в частном порядке - я ведь наполовину немец, наполовину русский. Вырос в России. Можете себе представить какого рода чувства я питал по отношению к большевизму. Когда началась война против Советов, такие люди как я не могли остаться в стороне. Но хотелось делать что-то полезное - не просто идти в абвер или служить зондерфюрером. Нет, хотелось чего-то большего, лучшего, важного.
Сначала я заинтересовался операцией Цеппелин. Я помогал отыскивать для нее военнопленных. Часть их была направлена за линию фронта в качестве агентов. Неблагонадежные сразу оказывались в партизанских отрядах.
Я занимался этим в Бреслау и там услышал о Власове. Люди в Бреслау интересовались им по долгу службы, я же - в частном порядке. Как гражданское лицо я отправился на Викторияштрассе 10 к Власову. Власова я сперва не увидел, но встретился с Трухиным и Малышкиным. Они сказали мне: "У нас тут есть капитан Штрикфельд". Я сказал: "Кто такой Штрикфельд? Мне нужно с ним переговорить". Тут открылась дверь и вошел Штрик. Это было осенью 1942-го.
Штрик сначала мне не доверял, хотя и знал меня по Риге. Видимо, он спрашивал себя: "Чего этот-то здесь ищет?". Но через несколько недель Штрик скзал мне: "Нам нужен человек. который все время будет находиться при Власове. Вы подходите. Вы поладите с ним и сможете стать главой его канцелярии". Я ответил: "Нет, так не получится, главой канцелярии должен быть русский. Но я могу быть его переводчиком, его управдомом".
Мы составили план. Сам Штрик не мог его осуществить. Но у меня был хороший друг в Риге, в генеральном комиссариате - д-р Вернер Капп (штурмбанфюрер СА). Я отправился в Ригу. Капп принял меня в СА и откомандировал в берлинское отделение СА. Начальником этого отделение был прибалтийский немец бригадефюрер Гиргензон. Он был человеком умным, понял наш замысел и перевел меня в отдел ОКВ/Пропаганда. ОКВ/Пропаганда передал меня Штрику. Теперь никто не мог меня оттуда запросто выставить. Вопрос был лишь в том, какое мне дать звание. У Советов настоящие офицеры начинаются с капитана. Значит и мне полагалось такое звание, т.е. оберштурмфюрер. Но коричневую форму я носить не мог. Жаркое было дельце. Я ни за что не хотел быть ходячей мишенью, когда, к примеру, из десяти человек девять в фельдграу, а я один в коричневом. Лютце дал мне разрешение на фельдграу. В партии я не состоял.
До того, как я въехал на Кибитцвег, я устроил конспиративную встречу с Малышкиным. Если уж мне надо было к Власову, я не хотел быть приставленным к нему с немецкой стороны, хотелось сделать иначе. Надо было как-то свести меня с Власовым. Солидаристы из НТС были мастера в этом деле. Была организована встреча с Малышкиным. Меня оставили с ним наедине. Я сказал ему: "Хочу помочь делу, поэтому меня направляют к Власову". Но я не приму это назначение, если Малышкин имеет что-то против. Малышкин не имел ничего против.
В этот момент Власовкак раз отсутствовал, ездил в Псков, тогда его сопровождал Деллингсхаузен. Он не доверял и своим собственным людям. У меня было впечатление, что он презирал свое окружение. Однажды, он сказал мне: "Это неправильные люди. Когда мы действительно будем на коне, мы наберем других."
Трухина он очень ценил. К Малышкину относился хорошо, но тот не был человеком дела, поэтому мало что мог.
Вокруг Власова было много ничтожеств. Так, ничтожеством был Закутный, человек из ближайшего окружения Власова. Его приблизили, видимо, из-за украинской фамилии, Власову нужен был хоть один украинец. Он говорил пренебрежительно: "Позже я сделаю его инспектором пехотных частей". Закутный был маленьким, приземистым человечком. Он хорошо играл в карты (преферанс). Это было его единственным умением. Он был урожденным украинцем, но не сепаратистом, генералом советской армии. Попал в плен. Его дальнейшая судьба: в Фюссен прибыла смешанная комиссия советских офицеров и спросила его, почему он не хочет возвращаться в Советскую Россию. Он сказал, что не может из-за тяжелых преступлений против Советской России. Советы на это: "Не неси чушь, всех амнистируют". Закутный отправился с ними в Вюрцбург. Оттуда написал письмо своей оставшейся в Фюссене жене. "Приезжай с вещами". Письмо было написано безупречно, но его жена не поняла предупреждения, которое заключалось в тюремно-жаргонном выражении "с вещами". Закутного повесили в Москве.
Впечатление, произведенное Власовым на Фрелиха
Первое, на что я обратил внимание - энергичные и грубые черты лица и бас. Власов был первоклассным актером. Он мог разговаривать и интеллигентно и по простому. С каждым он говорил так, как считал нужным. У него был талант привлекать людей на свою сторону и невероятный шарм, но не инстинктивный, а наигранный. Он понимал, что нужно делать, чтобы сделать человека своим сторонником, даже когда разговор шел через переводчика. Достаточно было свести его с людьми, и дело уже было в шляпе.
Жизнь на Кибитцвег.
Этакий дом среднего чиновника. Простая меблировка. Две комнаты снизу, три сверху. Подвал с кухней.
Сверху в одной комнате спал Власов. в другой Малышкин, в третьей два их адъютанта. Внизу в комнате, выходящей в сад, был кабинет Власова, комната, выходящая на улицу, была столовой. В подвале жило двое денщиков, позже кухарка.
Строгого распорядка дня не было. С утра Власов прогуливался в саду. Потом он слушал сводки, сидя перед большими картами. Его канцелярия получала сводку вермахта и немедленно переводила ее. По радио слушали советские радиостанции, с разрешением или без.
Обед был весьма скромным. Мы действительно жили на продуктовые карточки. Единственным дополнением был суп из полевой кухни в Дабендорфе, который привозили ежедневно. Кроме того периодически удавалось добыть что-то из Риги: сигареты, шнапс, сало и пр. Но в силу русского гостеприимства это все чаще доставалось гостям. Что характерно, всё делилось на всех.
Вечера проходили в ожидании и игре в преферанс.
Упомянутая канцелярия состояла из нескольких молодых людей, набранных среди рижских русских студентов. Сначало их было четверо, весьма националистического воспитания. Они были сотрудниками канцелярии и в то же время охранниками в гражданском. Они вели переписку и несли ночные дежурства. Сидели у телефона с пистолетом в руках. Также они сопровождали Власова при прогулках.
Власов носил бурый, довольно светлый китель с красным кантом, но без знаков различия и черные брюки с тонкими красными лампасами. Его окружение сперва носило русскую форму, позже немецкую форму, но кокарда на фуражке была русской.
Власов предпочитал прогулки в сопровождении своего адъютанта поездкам на автомобиле. При поездках в город, особенно на метро, Власов одевался в гражданскую одежду - сначала простые костюмы, потом от лучших портных Курфюрстендамма. Берлинцы редко его узнавали.
С Дабендорфом поддерживалась постоянная связь. Ежедневно прибывал курьер с почтой и супом из полевой кухни. Из Дабендорфа прибывала и охрана, подчинявшаяся Фрелиху. У Фрелиха был приказ не пускать в дом никого, если нет письменного приказа от вышестоящего ведомства - отдела ОКВ/Пропаганда. Однажды Гестапо-Мюллер ушел от нас, так и не попав в дом.
Был разработан детальный план обороны. Капп был вторым поставщиком оружия. Первым стал один штурмбанфюрер из СД, который украл для Власова автомат и передал его охране. Изначально в доме был всего лишь один пистолет, что было, конечно, весьма легкомысленно.
Итак, благодаря штурмбанфюреру Хансу Кляйнерту из Бреслау мы разжились автоматом и двумя рожками. Потом Фрелих привез из Риги от Каппа шесть советских автоматов и советские ручные гранаты.
Как уже сказано, предписания для охраны были крайне строгими. В дом никого не пускали. Мы не знали, что может случиться со Власовым, кто, возможно, захочет его устранить. Немцы? Советы? Каждый в доме имел при себе оружие, в том числе повар и денщики. На кухне оружие лежало на плите, у каждого были предписания. Так как окно кухни выходило на улицу, повар должен был оборонять передний фронт. Ночью клали заряженные пистолеты на стул у кровати. Проводились проверки и учебные тревоги, все должно было идти как по маслу. Власова очень забавляло, когда по тревоге люди в трусах выскакивали из кроватей.
В саду был построен бункер, полностью защищающий от попадания бомб. Комитет по строительству разрешил использовать нам стройматериал от разрушенного кафе. Мы собрали 25 человек и нашли подводу с лошадью. Удалось набрать много всего. Каждый приложил руку. Так мы построили бункер. Это была особая гордость Власова, он охотно показывал бункер всем посетителям.
Атмосфера в доме на Кибитцвег.
Смесь конспирации и домашнего уюта. Жизнь состояла из ожидания и ожидания.
Вся жизнь проходила в ожидании. Власов все время ждал. Что-то должно произойти! Сперва он ждал терпеливо, потом нетерпеливо. Но на все предложения поступал отрицательный ответ.
К примеру, у Власова трижды был полковник Фрайтаг фон Лорингхофен. Он нашел с ним общий язык, делались различные предложения, например, об использовании людей Власова в абвере II. Власов сказал: "Я понимаю, вы не хотите дать мне группу войск, вы не доверяете мне даже участок фронта, но разрешите мне хотя бы одну наступательную операцию. Если не разрешаете на суше, можно придумать особый вариант. Например, Кронштадт. Я возьму Кронштадт с моря и воздуха, и вы испытаете меня". Но и в этом ему было отказано. Тогда он сказал: "Хорошо, дайте мне разрешение поднять восстание в Сибири. Я умышленно называю Сибирь, а не европейскую Россию, где у немцев свои военные амбиции. Мы поднимем восстание в Сибири". Лорингхофен воспринял предложение с энтузиазмом. Но и тут все закончилось, не начавшись.
В остальное время главным собеседником Власова с немецкой стороны был Штрик, часто и полковник Херре, так как оба хорошо умели поддерживать у Власова интерес к делу. Власов часто говорил им: "Непостижимо. Я знаю Сталина, я знаю его менталитет. но сижу здесь! Я отдал себя в ваше распоряжение, но играю в преферанс!"
Гелен хотел использовать Власова для оценки развертывания войск противника, но и этого не смог добиться.
Почему Власов перешел на немецкую сторону?
Власов носил в нагрудном кармане телеграмму, которую охотно всем показывал. Содержание телеграммы было не вполне ясным. Вроде бы в ней говорилось, что его московская квартира подверглась обыску, уже когда он находился на Волховском фронте. Посланная женой телеграмма гласила: "Были гости." Власов так объяснял последовательность событий: Сталин отправил его как заместителя командующего Северо-Западным фронтом возглавить вторую ударную армию, которая пыталась снять блокаду Ленинграда, попала на узкий перешеек. Решение использовать вторую ударную с точки зрения местности (зимой замерзшее болото, весной непроходимая грязь) было безумием. Но оказалось, что этот гениальный план разработан по личному приказу Сталина. Власов осознал безумие плана и критиковал его. Власову сообщили, что в Москве его критика расценена как трусость, невежество и даже вызов самому Сталину. Власов оказался прав. Пришла весна. Перешеек стал почти непроходим и находился под автоматным огнем. И все же Власов полетел в котел. Там он получил телеграмму об обыске в его квартире. Это стало последней каплей, сформировавшей его позицию. Командующий второй армией Клыков потерял самообладание. Власов отправил его домой и перенял командование в котле. Трижды он получал если не приказ, то как минимум рекомендацию улететь из котла. Но не сделал этого. Сначала за ним присылали У-2, потом к нему должна была прорваться штурмовая группа. Но он не ушел. Он ликвидировал энаквадэшников, давая им невыполнимые приказы, а сам остался в котле, пока его люди не были полностью разбиты.
Характеристика Власова.
Сам по себе Власов был большим педантом. Он действительно, вернувшись из Китая, сделал одну из худших дивизий лучшей. Он добился этого благодаря педантичности, соединенной с колоссальной энергией и любовью к порядку. Эти черты характера объясняют тот факт, что немцы ему импонировали.
Власов был ярким примером русского петровского типа. Он постоянно демонстрировал все качества, которые присутствовали и у Петра Великого. В нем соединялись организаторский талант немца и жестокость русского. У Власова было умение решать проблемы с немецкой педантичностью. Но в своих действиях он был совершенно бесцеремонен в выборе средств, деспотичен на русский манер.
Власов часто повторял: "Немцы два раза взяли меня в плен: в первый раз на фронте, второй раз сейчас, когда я их узнал" (Глядя, к примеру, на крестьянина, который пашет землю: "Черт возьми, он убирает каждый камешек").
В Рупольдинге он удивлялся, видя в крестьянском доме пружинные кровати, шкафы, столы и пр. Потом он встретил на улице старую женщину: "Это немецкая женщина. Я должен бы ее ненавидеть. Но почему я должен ее ненавидеть? Ее сыновья на фронте" Несмотря на тяжелые ситуации и разочарования он любил Германию. Это было не наигранным.
Власов очень страдал от немецких лозунгов про унтерменшей. К примеру, он кричал повару: "Эй, унтерменш, тащи-ка наверх суп".
Власов был невысокого мнения о Гитлере. Игнорирование затем перешло в презрение. Тем не менее он по-прежнему испытывал привязанность к Германии. Эта привязанность ни в коем случае не была персонифицирована. Он уважал немецкую организованность, немецкую промышленность, немецких людей и немецкую армию.
Однажды Власов сказал Фрелиху: "Знаешь, сегодня у меня был ужасный сон. Я был в Москве. Во второй половине дня меня арестовали. Но в то же время я знал, что я в Берлине. Тут я проснулся и понял с облегчением, что я действительно в Берлине".
Краузе как-то спросил Власова, чем занимается в Москве вышедший на пенсию генерал. Власов отвечал: "Бог ты мой, да такого не бывает. Мы либо работаем, либо помираем".
Власов положительно относился к религии. Он часто разговаривал на религиозные темы. При этом к своим собеседникам он относился либерально или лучше, сказать, был толерантен. Во время одной поездки Власов познакомился с митрополитом Сергием, судьба которого была похожа на судьбу самого Власова. Он работал на немцев против большевиков. Власов по доброму вспоминал о Сергие. Сергий тоже погиб при трагических обстоятельствах.
Власов и выпивка.
Распорядок дня на Кибитцвег зависел от возлияний. Уже с утра в спальне Власов крепко прикладывался к бутылке. Сильно пили и вечером за преферансом.
Если Фрелих не хотел дальше пить, Власов каждый раз говорил: "Что, ты больше не хочешь? Ты должен ради дела".
Настроение Власова зависело от успехов и неудач. В Праге у него появилась последняя надежда на то, что все еще обернется к лучшему. К концу он все больше впадал в горький сарказм. Началось движение вниз: алкоголь и женщины.
Если Крегеру было что-нибудь нужно от Власова, он поступал таким образом: шел к Власову со шнапсом. Начиналась попойка. В подпитии Крегер достигал большего, чем иными способами. Тем самым, однако, он тянул власовское дело ко дну.
Адъютант Власова Антонов должен был по решению суда быть расстрелян за мародерство. Крегер не поддержал решение, так как до чистоты рук власовцев ему не было дела, его интерес был скорее противоположным. Было то его личным подходом или инструкцией? Во всей истории с попойками Крегер проявил себя далеко не с лучшей стороны. В Карлсбаде Власов был уже просто опухшим от выпивки.
Власов часто повторял: "В моей жизни все уже было - слава, женщины - прекрасная жизнь".
В предпоследний или последний вечер в Мюнзингене он сказал Херре: "У меня была такая богатая жизнь, что падение уже ничего не значит".
Власов и женщины.
Власов стал популярен. У него появилось много предложений от женщин, и он охотно им пользовался.
У Власова было обширное общение с эмигрантами. Он редко ходил в гости, но многие приходили к нему. Он был очень гостеприимен, приглашал всех подряд. Каждый, кто хотел, мог прийти. Он встречал человека в метро. Если тот заговаривал по-русски, Власов отвечал: "Так поехали вместе с нами". Часто кто-то звонил в дверь. Иногда сам Власов открывал дверь: "Что вам угодно?". К примеру, остарбайтеры или беженцы. Их пускали в дом, через пару дней они являлись снова. Тогда они уже были старыми знакомыми. Если генерал приказывал: пустить! - тогда их пропускали в дом. Среди таковых были и симпатичные женщины.
Власов говорил, что его жена дала ему с собой в армию повариху, чтобы та правильно за ним ухаживала. ее звали Мария Игнатьевна Воронова. Фрелих не слишком в это верит. Мария была чуть старше тридцати, очень кокетлива. Она могла потреблять невероятные количества шнапса, была весьма грязной бабой, хотя действительно хорошей поварихой. Она также находилась в ударной армии и оказалась последней, кто остался с генералом. Предпоследний был ранен и генерал накрыл его своей шинелью со знаками отличия, поэтому и появилось сообщение, что генерал погиб. Когда Власов затем зашел в одну деревню за хлебом, бургомистр арестовал его и посадил в сарай. Затем его доставили к генералу Линдеманну, где он и разлучился со своей поварихой.
Когда Власов затем оказался на Кибитцвег он все время повторял: "Разыщите Марию". Но она исчезла. В 1944-м Фрелих полетел в Ригу, чтобы эвакуировать свою прежнюю фирму. И вдруг в один прекрасный день Мария появляется в его рижском кабинете. Фрелих забрал ее с собой, выдав за служащую фирмы, и она на пароходе отправилась в Германию. В Германию она ехала впервые. Все время путешествия она лежала в каюте и читала детективы. Это показалось Фрелиху престранным. Мария была радостно встречена и расцелована Власовым. Было выпито ужасно много водки. Мария снова стала поварихой.
Примерно через две недели Власов скзала Фрелиху: "Хорошенькую ты кашу заварил. Повариха-то была у партизан. У нее было задание меня отравить". Он, однако, позволил ей работать дальше.
Перед поражением Германии Мария вела себя плохо. Пока Власов разъезжал, она оставалась в Далеме, развлекалась с поваром и шофером и грабила виллу. В самом конце, когда Берлин эвакуировался, Мария все еще была в Германии. Она вышла замуж за шофера. Оба отправились в Россию с немалым количеством чемоданов. Мария говорила: "Со мной? Ничего со мной не сделают, я же была советской агенткой". При этом она сильно ругала Власова. Вероятно, у нее действительно было советское задание, которое она не выполнила. Теперь она ругалась, чтобы сохранить лицо.
Однажды Власов подцепил в метро одну блондинку, примитивную девушку по имени Ильзе. отсутствие воспитания она и не пыталась скрывать. Когла первый дурман прошел, Власов начал над ней подшучивать. "Смотри-ка, какая у нас Катерина Великая". Легенда о том, что Ильзе была подослана гестапо, не соответствует действительности. Но, видимо, ее уже затем заставили работать на СД как информантку. Ильзе немного говорила по-польски.
Затем была история с Хайди Биленберг, начавшаяся в санатории СС в Рупольдинге (старый монастырь на Фалькензее, в трех километрах к северу от Рупольдинга). Госпожа Биленберг была симпатичной, образованной, настоящей европейкой, интересующейся и очень общительной. Она возглавляла санаторий. Она была женщиной неизвестного Власову типа. Новое впечатление. Они ходили вместе гулять. Она пела, играла на пианино и на аккордеоне. Они могли общаться в пределах знания Власовым немецкого. Русского она не знала. Неясно, насколько продвинулся роман до того момента, когда Власов покинул Рупольдинг. Затем она приехала в Берлин и пришла к нему в гости на Кибитцвег. Она устраивала также разные крупные мероприятия, к примеру к Рождеству, в пользу детей остарбайтеров. Фрелих не разрешал ей ездить в одной машине с Власовым. Этого она Фрелиху никогда не простила. У нее были амбиции сыграть роль российской Екатерины. Для него это была скорее привязанность к европейской, к западно-европейской даме. Еще до приема Власова Гиммлером, она уже вела работу для него среди эсэсовцев. Пыталась делать все, что могла. У нее были хорошие отношения с главным управляющим делами Бергера. Она его хорошо знала, а он занимал важный пост. Использовала она для Власова и другие знакомства. Но он ей нравился и как мужчина, она часто приезжала, как уже было сказано, на Кибитцвег. В Карлсбаде Власов и госпожа Биленберг поженились.
После женитьбы в Карлсбаде Власов постоянно был в разъездах. Это уже не было настоящим браком. Власов оставил ей довольно много денег. Его окружение, однако, забрало деньги назад под предлогом, что он нуждается в них, ему надо помочь.
окончание