(no subject)
Вчера в бакалейном прилично поддатый хохол...
Вот, блин.
Вот честное благородное слово - пишу это без капли негатива. Потому что к прилично поддатому мужику любой национальности отношусь без осуждения и брезгливости, но немного с сочувствием (завтра башка будет болеть) и симпатией (сама не без греха)... А слово хохол никогда не несло для меня минусовой окраски.
Оно смешное, задиристое, и очень ловкое, особенно если делать текст в хулиганской/разговорной стилистике...
А теперь вот написала "хохол" и тут же подумала, что все решат, что я такая наци и осуждаю.
А ведь из песни слова не выкинешь, потому что вчера в бакалейном прилично поддатый хохол с прилично поддатым кацапом громко обсуждали, чего б им еще такого по-быстрому хлопнуть, чтоб пустили в метро и чтоб ещё потом "жинка не заругала".
Я слегка волновалась, потому что мужички стояли сразу передо мной, плохо держались на ногах, замысловато пахли и рассуждали (само собой) чуть-чуть о политике и чуть-чуть о бабах. При этом хохол петушился и задирался, нарочито громко размовляя на мове. Я, к сожалению, не разбираюсь в украинских диалектах, но мне показалось, что это больше суржик, чем украинский. И еще показалось, что у него отчаянно чешется мужское нетрезвое эго, потому что всякие "трошки", "жинка", "дивчина", "горилка" и "шо" он вставлял чуть чаще, чем этого требовали конкретные сабж и сеттинг.
Ребята еще долго шарили по карманам, потом наскребли пристойную сумму и наконец-то, оставив баб с политикой на потом, обратились к продавщице - крупной пожилой узбечке.
- Эта... дивчина... подай-ка мне горилки чекушку.
- Чиво чиво падат? - "дивчина" сурово оглядела мужиков и нахмурила черную красивую бровь.
- Горилки дай говорю. Чекушку.
- Какая тебе нужна чикужка? Большая? Маленькая чикужка может нужна...
То есть "горилка" у нее лингвистического диссонанса не вызвала, а "чекушка" смутила.
- Какая большая чеку... тьфу... яка така... тьфу... короче, двести пятьдесят водки дай. И сырков глазированных пять штук, - вздохнул хохол. Посмотрел почему-то на меня и добавил. - Трошки ишо выпьем с дружочком и домой. К жинке. А то тут меня сейчас ЭТИ побьют за то, что я украинец.
Кто ЭТИ? Где ЭТИ? Какие ЭТИ? Он не сказал. Я на всякий случай осторожно огляделась.
Очередь равнодушно молчала. Мужику же явно хотелось поговорить, помуссировать, пожаловаться, почувствовать себя значимым.
- Та вот я украинец я! Хо-хол! И выпимши. И роблю на вас - москалей сраных. И что ж теперь? Меня можно бить? Вот за то, что я вот такой нетрезвый?
Он развёл руками. Замер.
Очередь молчала. Пацаны гопнического вида глумились над какими-то фотками в мобиле. Красивая еврейка лениво разглядывала маникюр. Старушка щурилась, разбирая ценник на молоке.
- Ну да! Не русский я! Не русский...
- Слышь. Ну хватит тебе. Пойдём. - подал голос кацап.
Они повернулись и двинули к выходу. Вместе с чекушкой и сырками. "И никто... никто... никому не нужен... только вот жинке", - причитал несчастный хохол.
На меня нахлынуло сострадание такой силы, что захотелось догнать мужика и, например, обозвать его бандеровцем. Или алкоголиком. Или вырвать из рук чекушку, выпить ее одним глотком и сожрать все сырки. Мне передалась его горькая обида за то, что вот он тут ТАКОЙ НЕ ТАКОЙ, а всем плевать... Но я сдержала порыв. Повернулась к продавщице, чтобы попросить сигарет.
- Чикужку им... Куда еще им чикужка? Пияны казлы. Тьфу! Все мужики - казлы...
Клянусь, это был момент истины.
Вот, блин.
Вот честное благородное слово - пишу это без капли негатива. Потому что к прилично поддатому мужику любой национальности отношусь без осуждения и брезгливости, но немного с сочувствием (завтра башка будет болеть) и симпатией (сама не без греха)... А слово хохол никогда не несло для меня минусовой окраски.
Оно смешное, задиристое, и очень ловкое, особенно если делать текст в хулиганской/разговорной стилистике...
А теперь вот написала "хохол" и тут же подумала, что все решат, что я такая наци и осуждаю.
А ведь из песни слова не выкинешь, потому что вчера в бакалейном прилично поддатый хохол с прилично поддатым кацапом громко обсуждали, чего б им еще такого по-быстрому хлопнуть, чтоб пустили в метро и чтоб ещё потом "жинка не заругала".
Я слегка волновалась, потому что мужички стояли сразу передо мной, плохо держались на ногах, замысловато пахли и рассуждали (само собой) чуть-чуть о политике и чуть-чуть о бабах. При этом хохол петушился и задирался, нарочито громко размовляя на мове. Я, к сожалению, не разбираюсь в украинских диалектах, но мне показалось, что это больше суржик, чем украинский. И еще показалось, что у него отчаянно чешется мужское нетрезвое эго, потому что всякие "трошки", "жинка", "дивчина", "горилка" и "шо" он вставлял чуть чаще, чем этого требовали конкретные сабж и сеттинг.
Ребята еще долго шарили по карманам, потом наскребли пристойную сумму и наконец-то, оставив баб с политикой на потом, обратились к продавщице - крупной пожилой узбечке.
- Эта... дивчина... подай-ка мне горилки чекушку.
- Чиво чиво падат? - "дивчина" сурово оглядела мужиков и нахмурила черную красивую бровь.
- Горилки дай говорю. Чекушку.
- Какая тебе нужна чикужка? Большая? Маленькая чикужка может нужна...
То есть "горилка" у нее лингвистического диссонанса не вызвала, а "чекушка" смутила.
- Какая большая чеку... тьфу... яка така... тьфу... короче, двести пятьдесят водки дай. И сырков глазированных пять штук, - вздохнул хохол. Посмотрел почему-то на меня и добавил. - Трошки ишо выпьем с дружочком и домой. К жинке. А то тут меня сейчас ЭТИ побьют за то, что я украинец.
Кто ЭТИ? Где ЭТИ? Какие ЭТИ? Он не сказал. Я на всякий случай осторожно огляделась.
Очередь равнодушно молчала. Мужику же явно хотелось поговорить, помуссировать, пожаловаться, почувствовать себя значимым.
- Та вот я украинец я! Хо-хол! И выпимши. И роблю на вас - москалей сраных. И что ж теперь? Меня можно бить? Вот за то, что я вот такой нетрезвый?
Он развёл руками. Замер.
Очередь молчала. Пацаны гопнического вида глумились над какими-то фотками в мобиле. Красивая еврейка лениво разглядывала маникюр. Старушка щурилась, разбирая ценник на молоке.
- Ну да! Не русский я! Не русский...
- Слышь. Ну хватит тебе. Пойдём. - подал голос кацап.
Они повернулись и двинули к выходу. Вместе с чекушкой и сырками. "И никто... никто... никому не нужен... только вот жинке", - причитал несчастный хохол.
На меня нахлынуло сострадание такой силы, что захотелось догнать мужика и, например, обозвать его бандеровцем. Или алкоголиком. Или вырвать из рук чекушку, выпить ее одним глотком и сожрать все сырки. Мне передалась его горькая обида за то, что вот он тут ТАКОЙ НЕ ТАКОЙ, а всем плевать... Но я сдержала порыв. Повернулась к продавщице, чтобы попросить сигарет.
- Чикужку им... Куда еще им чикужка? Пияны казлы. Тьфу! Все мужики - казлы...
Клянусь, это был момент истины.