Когда зимой звонят соседи по саду - это всегда не к добру: наверняка что-то случилось. Кузьмовна, заранее ожидая от разговора с Ананьевной одного только расстройства, держа истошно верещавшую трубку в руке, подобралась с телефоном поближе к аптечному шкафчику. Егорыч, сидевший у компьютера, втянул голову в плечи по самую макушку: один хохолок торчал над краем футболки с изображением перекошенного музыкальной страстью черного лица в бейсболке козырьком назад. От звонка Ананьевны жди беды почище, чем от звонка Модестовны, классной руководительницы Егорыча. Впрочем, Кузьмовна на все так реагирует - возраст одних располагает к спокойствию, а других к панике.
Ну что может случиться с их дачей? Сгорела? Да гори она, гори синим пламенем, старый курятник. Забрались в нее воры? И что им там брать - старую, ободранную, скрипучую мебель, ящики, битые ведра, банки, старую одежду, детские игрушки Робертовны, которые у Кузьмовны не подымалась рука выбросить, хотя Егорыч в них играть не хотел? Ее же школьные тетрадки? Да понеси их леший, кому они нужны!
Когда Робертовна пришла с работы и сидела за кухонным столом за чаем, глядя осоловевшими глазами в одну точку, Кузьмовна уже отошла немного, отпилась каплями, от запаха которых даже Егорыч необычно притих, не тряс башкой в такт музыке из своих наушников. «Что делать-то будем? - вопрошала Кузьмовна дочь. - В милицию пойдем? Так это ты иди, я не могу, у меня давление! А что сказать, на Ананьевну сослаться? Она тоже боится. А вдруг они узнают и отомстят? В ее дом залезут. Он у нее - не нашему чета». «Кто?» «Ну, эти… Откуда ж я знаю - кто? Слушай, а, может, ты на работе попросишь кого-нибудь из мужиков, чтоб съездил с тобой? Мы бы заплатили!»
Кузьмовна прекрасно знала, что дочь ее слова только расстроят. Робертовна работала в женском коллективе, только начальник был мужчина, так неужели просить его за некую мзду съездить с подчиненной на дачу, потому что она, видите ли, боится.
А бояться было чего: Ананьевна с соседней линии сказала, что сама видела - над трубой маленького дачного домика, который выстроил когда-то Роберт, Царствие ему Небесное, подымается дым, а к участку, регулярно обновляясь, ведет цепочка следов - да не одиноких, случайных, а целая тропинка. Пока дачники зимовали в городе, в их садовом домике в деревне Бочарово, завелись какие-то посторонние жильцы. Видела Ананьевна и людей. Какая-то странная компания, а может, семья. Мужчина там, вроде, один, и с ним три женщины, а еще мальчишка и кот. Кота они все время на руках носят, может, больной какой. Одеты все странно. Может, бродяги, бомжи какие…
Был бы жив Роберт - какие проблемы - он-то бы съездил. Уж что-что, а разговаривать он умел, со всеми. Бывало, как разойдутся соседи-пьяницы, заорут на весь подъезд - сразу за Робертом идут, просят: поговори! Любую скандалящую компанию он мог разнять, не прибегая к крику или брани. Тихим, высоким голосом, миролюбивым тоном, слегка заикаясь, он начинал задавать спорщикам какие-то вопросы, на первый взгляд не казавшиеся важными, но одна мысль об их предмете лишала ссору смысла. Он запросто мог подойти к дерущимся, озлобленным, потерявшим голову от ненависти людям - и все уладить. Ему бы ничего не стоило поехать на дачу, приветливо поздороваться с незваными гостями, и уговорить их уйти из домика.
Но, увы.
Робертовна была не глупее отца, и не менее его стремилась уладить ссоры миром. Но она не умела так говорить. Она вообще не любила говорить.
Из-за этого и просидела всю жизнь, как таракан запечный, - так говорила Кузьмовна.
Да, запечный бухгалтер. Никакой не главный, рядовой. Много таких сидит по разным отделам да конторам за компьютерами и что-то считает. Вроде бы и нужны они, но жизнь их веселой, интересной и сладкой не назовешь. Кузьмовна мечтала, что ее дочь будет работать в какой-нибудь фирме, как, к примеру, сноха Ананьевны. Но для этого же нужно уметь себя подать, а как это сделать, если говорить не любишь и не умеешь? Вот и сиди за печкой… И муж Егор - убежал, заскучал, утонул в ее вечном молчании. Ушел от Робертовны. Егорыч как-то показывал на компьютере фотографию новой семьи Егора. Жена у него теперь эффектная, яркая, не запечной Робертовне чета. Вот так и сиди сиднем, дура, даже бродяг с дачи выгнать некому.
Кузьмовна растравила себя этими мыслями едва не до приступа. И была очень удивлена, когда дочь ее решительно позвонила куда-то и узнала, когда в сторону деревни Бочарово будет первый автобус завтра утром, в субботу. Да, очень рано. Ну и что? Робертовне было не трудно вставать затемно, как и отцу ее когда-то. Без будильника обходилась все детство и юность. Робертовна сложила рюкзак, оставила на кухонном столе термос, чтобы заварить в нем утром перед дорогой чай. Она приготовила, вывесив на спинку стула, свой старый, еще студенческий растянутый мохеровый свитер, длинный - почти до колен, толстые рейтузы, валенки, старый пуховик с толстым-претолстым подолом, куда постепенно ушел, провалился весь пух, отцовы кожаные рукавицы.
Решительность дочери испугала Кузьмовну. Она вдруг подумала, что с нею будет, если с Робертовной что-то случится. Пусть она пилит ее, неудачницу, с утра до вечера, пусть она ходит в магазины, готовит и присматривает за Егорычем, но все равно - все в их доме держится на Робертовне - молчаливой, тихой, сдержанной.
«А может, мне с тобой поехать?» - предложила Кузьмовна.
«Не надо. У тебя давление», - ответила Робертовна.
И следующим утром, еще затемно, уехала…
Продолжение следует