Золотые окна. Продолжение.
в начало
4. Шотова - Карпогоры. Петрович.
Турнир по минифутболу Сашкиной памяти - это тоже уже шестилетняя традиция. Его одноклассники решили так вот увековечить его память. Я слегка посмеиваюсь, но не над турниром - в конце концов, пацан, играющий на футбольном турнире памяти Александра Южанинова, рано или поздно спросит, а кто это такой. Собственно, это и есть цель. Меня восторгает серьезность подхода к этому и Петровича, и организаторов. Они с пеной у рта определяют правила, пытаются пригласить именитых судей, а корпоративные команды получают суточные и командировочные. Петрович знает уже фаворитов поименно, кто на какой минуте пробил, кто отбил, а кто нечестно играл. Я не особо люблю футбол, но присутствую там, и за эти шесть лет даже дважды его открывал - шанс рассказать, в память о ком это действо. А возвращаясь каждый раз после турнира вечером, знал, о чем мы с Петровичем будем под рюмочку говорить. Под рюмочку? В мой приезд летом Петрович не пил - испугался. Не за себя, за Людмилу Сергеевну. Вдруг он запьет, а как же она со своим недугом? Но потом подумал, пожалел себя…Он строил этот дом в Шотовой, еще когда уходил на пенсию. Мечтал, что уж на заслуженном отдыхе он уж точно наездится на охоту, рыбалку, нанянчится внуков, будет жить-поживать.
- Знаешь, я когда работал на заводе (на СевМаше, рентгенологом. Ага. Это люди, которые с рентгеновским аппаратом в руках проверяют качество сварных швов кораблей и лодок), я мечтал о пенсии. Ничего подобного. Я на заводе чаще ходил в лес, чем здесь. Это тогда еще. Сначала дом построй (а он построил огромный - внуков то много - дом сам, сам выбирал делянки, вытаскивал лес, сам рубил, сам печи клал - все сам), хозяйство заведи… А теперь вот. Козы, собаки… А Люду не оставить ведь одну. Да и не с кем теперь в лес-то ходить, нет никого из друзей. Один я остался. Знаешь, я решил, что можно выпить. Я же знаю, сколько могу. Я тут выпил на бриллиантовой свадьбе у Поликарпыча, на утро в бане проснулся. Как дошел? А смотрю - козы на месте, молоко в кастрюле - подоил ведь. До дома не дошел, а козу подоил.
Он наливает мне рюмку.
- Я ведь сильный. Меня в детстве медвежонком звали. Когда ехал из армии в поезде, ко мне шпана пристала. Вышли в тамбур. Я вижу - поезд ход сбавил, достал нож, да как всадил одному..
- Как это «всадил»? Куда?
- Да в жопу. В другое-то место - убить ведь можно. А так - запомнит. И спрыгнул. - Разошелся что-то Петрович. Впрочем, я и сам знаю, что он двужильный. Тут вся Шотова рассказывала, что взял Петрович свой короб заплечный, и пошел на болото за ягодой. С мужиком, которому пятьдесят пять. Тот с ведром, а у Петровича короб на 30 литров. Мужик ведро набрал, глядит, а у Петровича короб-то полон. «Не донесешь ведь!» - «Это ты не донесешь», - огрызнулся Петрович. И донес. А мужик полведра по пути высыпал.
Так вот и уговорили мы с ним пол-литра. А футбол-то он долго смотрел, а потом отмечал, еще до моего прихода… Тяжело Петрович встал, держась двумя руками за край стола, посмотрел слегка помутневшим глазом и вышел во двор. Коз загнать и подоить. Собакам дать еды. А потом вернулся в дом и упал на кушетку, уснув тяжелым пьяным сном.
А на утро встал чуть свет. Поздоровались.
- У меня сок есть. Холодный. Будешь?
- Да мне не надо.
- Не похмеляешься? Никогда не похмеляйся. Последнее дело.
5. Дорога в Суру. Илья.
В Суру мы поехали втроем, Михаил Дмитриевич, я и Илья. Илья и в Шотовой появился чуть позже нас. Он вообще-то из Каргополя. У него там живут родители, и сам он там жил - не тужил. Но есть и увлечение. Он кровельщик от Бога. Железо - его стихия. Гнутые крыши, маковки, купола и закомары. Он радуется, как ребенок, когда увидит старый замОк на листовой кровле позапрошлого века, кованые квадратные гвозди… Хотя подрабатывал всем - и проводником в Кенозере, и программистом. Да и сейчас делает любую интересную работу. Тут вот конкурс в Архангельске выиграл по фотографии. Первый приз - огромный фотоаппарат с офигенным объективом. Но тогда, шесть или семь лет назад, молва в Каргополь принесла весточку. В Шотовой решили восстановить Храм. А он ведь без куполов! И Илья пошел в Шотову. Пришел. Сказал Михаилу Дмитриевичу: «Ты только железо купи. Все остальное сделаю». Взял и сделал. Да так и остался. Нашел жилье в Карпогорах (вот ведь, проблема - столько брошенных домов, а квартира в райцентре стоит как в Подмосковье, и дом построить - целое бюрократическое предприятие). Какое там жилье - 16 квадратных метров. И сортир через дорогу. Традиционный, системы прямого падения. Женился. Там их уже четверо - двое детишек. «Народились». У него все такое «на-», своеобразное. Детишки народились. Грибы наросли. Он их собрал, а они в том же месте снова наросли. И не испугался он, а «страху натерпелся».
- Да я готов и дальше в храме работать. Я же хочу, у меня от этого душа поет. Только как мне тогда квартиру -то или дом какой? Дети растут же…
Дорога долгая, говорим обо всем. Рассказываю о Грузии, о льготах для начинающих бизнес.
- Эхх, - говорит Илья. Взял бы кто калькулятор, и посчитал бы, сколько денег тратится на всех этих контролеров, и сколько украсть можно. Доверять-то экономически выгодней!
По пути, уже около Суры, заезжаем к источнику «Святителя и Чудотворца Николая». Вот тоже явление. Никольский источник был известен еще во времена Иоанна Кронштадтского. В 2003 местные жители сделали к нему дорогу (километров восемь там) и построили купель. Любят жители Николу-ручей. Миша купается…
6. Сура. Матушка Митрофания
Еще в Архангельске, в краеведческом музее, мне посоветовали поговорить с матушкой Митрофрнией. У них часто проводятся чтения Иоанна Кронштадтского, матушка там бывает, рассказывает, что да как. Еще есть фонд Иоанна Кронштадтского, вообще, этот святой сейчас удивительно любим и северным людом, и властями одновременно. Редкое для нашего времени сочетание. А наш Шотовский Храм Покрова ведь отец Иоанн закладывал, 500 рублей пожертвовал. Если и не в тему, то общаться все ж надо. Едем сначала на край села, к Никольскому храму. Он совершенно белоснежный, восстановленный и свежевыкрашенный
Стоило нам выйти на площади, как нас окликнули. Женщина, представилась «хранительницей всего», пока нет кого-то из главных.
- Пойдемте, келейный корпус покажу.
- Нам бы в храм сначала…
Храм внутри такой же белоснежный. Впечатляет, ведь известно, что от него были лишь стены.
Но в углах следы подтеков.
- Тут раньше молдаване работали. Теперь питерская фирма. «Парнас».
- А кто финансирует?
- Да я не знаю. Есть «Парнас». Есть Отец Николай (священник Иоанновского монастыря - это потом мы вычислили). Они и строят.
- А матушка? Монастырь в Суре ведь женский, есть настоятель…
- Матушка приходит… Я не знаю ничего… Где найти ее - знаю, но зачем она вам? - зря время потеряете. Пойдемте, я вам келейный корпус покажу, это Парнас построил
В углу храма стоит свежий деревянный гроб.
- А это что?
- Копали траншею для кабеля. Изнутри выкопали, а снаружи, прямо у стены, 16 скелетов. Монашки, прямо у стены храма.
- Расстреляны?
- Не знаю, сами смотрите. - С этими словами она приподнимает крышку. Снимки есть. Публиковать не буду.
Рядом с храмом свежеотреставрированный келейный корпус
и старая пекарня.
Рядом с келейным корпусом - часовенка над могилой родных отца Иоанна
Из уважения осматриваем гипсокартонный келейный корпус, с унитазами и душевыми кабинками.
- Так где же найти Матушку?
- Ох, настырные. Зачем она вам? Ну ладно. Вон фургончик…
- На нем эмблема и надпись «Благотворительный фонд Прииди и Виждь»?
- Да. Он как раз у дома Матушки.
- А фонд? Он финансирует? Это фонд Иоанна Кронштадтского?
- Нет. Нет. Нет. Фонд - это Пригожин. Строит Пригожин. Иоанн это…
- Стоп, стоп. До свидания… - При прощании показалось, что у нашей «хранительницы» слегка алкогольное дыхание, но мы не Гаишники. Бог с ней.
Снова накрапывает дождь. У дома матушки пусто. Стучим в дверь. Потом в окно. Откуда-то из глубины доносится мужское: «Слушаю Вас». Как нас можно слушать через череду дверей? «Есть кто живой?» И снова «Слушаю Вас. Что Вам угодно?».
- Мы хотели бы поговорить… О Суре, о Монастыре, о его финансировании…
- О, это не к нам. До свидания.
- Вы не поняли. Нам не надо ничего. - После этого «до свидания» вдруг стало ясно, что человека просто достали дурацкими вопросами. - Нам просто обменяться, кроме совета, от Вас ничего не нужно. - Откуда-то из глубины сеней появляется мужчина. Сергей. Миша его знает, передавал в Шотовой в его фургончик нехитрую детскую одежду.
- У нас в Шотовой Храм. Он Покровский, но его закладывал и освящал отец Иоанн. Его сейчас восстанавливают всем миром. Вот и хотели понять, а как Суру восстанавливают. Может, можно как-то вместе? - Сергей явно оттаял.
- Вы проходите в дом. Я сейчас матушке скажу, она вас примет.
- Может, она занята, устала… Давайте мы с вами просто поговорим.
- Вы знаете… Вы не отказывайтесь. Матушка - она сегодня здесь. И вы здесь. Просто поговорите, попейте чаю. Может, потом вспоминать будете.
Забегая вперед. Буду. А настроение перевернулось. Вот только что была стена, и вдруг нас не отпускают, настаивают на встрече, которой мы пять минут назад хотели, а три минуты назад смирились, что ее не будет.
- Матушка ждет.
Матушка Митрофания - женщина в годах. Трудно оценить возраст, но я думаю, ближе к 70-ти. Только есть в ней что-то особенное. Представьте себе питерскую интеллигентную женщину, театралку, с дворянской, полной достоинства, осанкой. Очень приятными чертами лица, по недоразумению лишенного косметики. Одетую в простую монашескую одежду, белого цвета и платочек, закрывающий волосы на голове полностью. И потрясающей глубины глаза.
- Попейте чайку сначала. Попейте, попейте, не отказывайтесь - голос настолько ласков и доброжелателен, что и вправду, нет сил отказаться. И как-то само собой, мы начинаем рассказывать свою историю, про то, что есть такая Шотова, а в ней храм, что заложил отец Иоанн, и что теперешние жители его в меру сил и умения пытаются восстановить, но не знают, что, как, в каком порядке делать, что денег на все не хватает, но мы не жалуемся, просто опыт ваш… у вас же есть средства на Суру? Матушка вздыхает.
- Нет у нас ничего. Но это не страшно. Давайте про вас. Батюшка вам нужен, в Шотову.
- Да мы… мы просили Владыку. Тихона, царствие ему…
- К Даниилу идите, он после Тихона уже девять месяцев. Сходите, сходите. И не через кого-нибудь -она внимательно посмотрела именно на меня. - Позвоните напрямую. И просто объясните. Он поймет. Поверьте, он доступный, он сразу вас поймет.
- А вот мы с Тихоном договорились… Веркола возьмет нас…
- У Веркольского монастыря знаете сколько забот? Им не до вас. Вам надо, чтобы службы начались.
- У нас бывают молебны…
- Молебен - это треба, не служба. Вам нужен настоятель.
- А мы же его не прокормим, у нас 20 человек приходят на молебен-то…
- Двадцать человек. Двадцать человек. Вы не понимаете, как это много. Поймете. А о том, как прокормить батюшку - вы не думайте. Меня благословили сюда приехать из Питера, я села и поехала. А тут все само образовалось. Где жить, что есть. Если есть благословение, Господь не оставит.
- А службы у нас отец Алексей из Карпогор ведет, может, нам попросить Владыку, чтоб его дал?
- Что выпрошено - то выброшено. Запомните это. Никогда не просите. Что выпрошено - выброшено.
- А еще у нас много чего не готово. Не сделан ремонт во всем храме, есть только… - и мы честно перечисляем что есть. - Можно ли подавать прошение сейчас?
- Когда человек умирает, его куда везут? В больницу, в реанимацию. Надо, чтобы сердце забилось. А одежду всегда купите. Вот телефон помощника Даниила. Позвоните ему. А потом мне. Обязательно позвоните мне и расскажите, как все прошло. Обязательно.
- Матушка, а еще скажите. Люди к вам идут? Ну сами, на субботники, там, или просто помочь?
- Еще Отец Иоанн говорил, что везде его принимают и жертвуют, и только на Родине, в Суре, ждут жертв от него. Приходят. Но больше за деньги и по приказу. И это везде так и всегда. Да и люди не в Храм идут, а к батюшке. Каков поп... Не печальтесь.
Мы вышли на улицу и в нерешительности остановились у калитки. Что-то еще осталось несказанным. Постояли. Вышел Сергей.
- У нас и вправду ведь неважно. Знаете, начиналось все здорово. Отец Николай из Питера собрал у себя настоятелей храмов Иоанна Кронштадтского, их больше полутора сотен приехали, решили возродить его Родину, создали фонд. Начались работы. А потом пришел Благодетель. И сказал, чтоб мы не беспокоились, что он все сделает сам. И вправду начал делать. А потом что-то у него произошло. И он все прекратил. А мы у разбитого корыта. Столько всего начато - и ничего, остановка. И Батюшки обиделись. Нет, не обиделись, просто отошли в сторону. Без них же все сделают. Вот Матушка и старается объяснить им, что без них никак. А знаете, спасибо вам. Мне Матушка сказала, что вы ей очень помогли.
- Мы?
- Ну да. У нас ведь много чего было, а теперь не стало. Вот мы и приуныли, не знаем что делать. А у вас ничего и не было. Вы сами все трудитесь, не унываете. Да еще и советов просите. Спасибо вам. От матушки.
Мы уже сели в машину, когда Матушка вышла на крыльцо и помахала рукой. Мы еще остановились в центре, у огромного Успенского собора.
Какая же красота.
Полпути мы ехали молча. Конечно, мои диалоги не отражают и части того, что мы чувствовали в разговоре с Матушкой Митрофанией. До меня вдруг дошло. Я должен сделать так, как она сказала. Просто потому, что никогда еще в жизни не встречал людей такой простоты и глубины одновременно. Еще я подумал, что ничего нового она не сказала. Просто выделила главное, то, что и так было ясно, но почему-то не было на первом месте. А тут… вот это главное - чтоб сердце билось. А еще я вдруг понял, что не спросил ее ни о чем личном - в голову не пришло. Надо вернуться, расспросить о жизни вообще, поговорить о смысле. Так хорошо, когда во всем сумбуре вдруг появляется четкость. Вот это - главное. А если сердце бьется - можно и об остальном. Раздумья прервал Миша.
- Дак, ты мне с чертежами колокольни-то поможешь, а?
7.Все остальное.
Да, я же вам фотки обещал. В 10-12 километрах от Малых Карел дальше, от Архангельска, есть Лявля. Никольская церковь, 1589 год
Это чуть ли не самая старая деревянная церковь Севера. Ей повезло - рядом Малые Карелы. Ее взяли в музей, но оставили на своем месте. И толпы туристов в 10 километрах отсюда. Перед ней действующая каменная Успенская, 1804 год, на средства Андрея Харитонова, купца и судостроителя.
Если с трассы Архангельск - Пинега повернуть в Луковецкий и проехать его насквозь, то попадете к храму Василия Блаженного.
Не храму, конечно. Церкви. 1824 год. Колокольня 1783. А между ними стоял десятиглавый Ильинский храм 1657. Он сгорел в 30-х. Это и Есть Чухчерьма. Это на Северной Двине.
Золотая осень на Севере - и вправду моя любимая пора. Времена года - это как любовь. Когда она взаимная - она как весна, она веселая, радостная и беззаботная, она в предвкушении бесконечного счастья, которое впереди. Как лето. А вот осень - это как любовь безответная, оттого грустная и более острая, потому что не бывает у нее счастливого конца. За золотым и багровым буйством неминуемо наступит слякоть, унылость и беспросветность осени предзимней, серой и голой. В безответной любви, правда, бывают исключения, а вот у осени - нет. Поэтому когда наступает бабье лето, радость от его прихода всегда соседствует с подступающей хандрой,- сейчас все облетит, и нате вам. Как воскресенье в обед - еще и выходные вроде, а мысли уже в буднях. Возможно, поэтому я и придумал себе, что в этот день надо быть на Пинеге. Там-то подступающая сквозь осенние краски хандра утонет в грустной красоте. Грустной от этой горящей золотыми окнами бабьей осени Русского Севера.
ЗЫ. За фотки простите. Фотик остался на стене висеть, вот я и побирался, выпрашивал. А что выпрошено...
4. Шотова - Карпогоры. Петрович.
Турнир по минифутболу Сашкиной памяти - это тоже уже шестилетняя традиция. Его одноклассники решили так вот увековечить его память. Я слегка посмеиваюсь, но не над турниром - в конце концов, пацан, играющий на футбольном турнире памяти Александра Южанинова, рано или поздно спросит, а кто это такой. Собственно, это и есть цель. Меня восторгает серьезность подхода к этому и Петровича, и организаторов. Они с пеной у рта определяют правила, пытаются пригласить именитых судей, а корпоративные команды получают суточные и командировочные. Петрович знает уже фаворитов поименно, кто на какой минуте пробил, кто отбил, а кто нечестно играл. Я не особо люблю футбол, но присутствую там, и за эти шесть лет даже дважды его открывал - шанс рассказать, в память о ком это действо. А возвращаясь каждый раз после турнира вечером, знал, о чем мы с Петровичем будем под рюмочку говорить. Под рюмочку? В мой приезд летом Петрович не пил - испугался. Не за себя, за Людмилу Сергеевну. Вдруг он запьет, а как же она со своим недугом? Но потом подумал, пожалел себя…Он строил этот дом в Шотовой, еще когда уходил на пенсию. Мечтал, что уж на заслуженном отдыхе он уж точно наездится на охоту, рыбалку, нанянчится внуков, будет жить-поживать.
- Знаешь, я когда работал на заводе (на СевМаше, рентгенологом. Ага. Это люди, которые с рентгеновским аппаратом в руках проверяют качество сварных швов кораблей и лодок), я мечтал о пенсии. Ничего подобного. Я на заводе чаще ходил в лес, чем здесь. Это тогда еще. Сначала дом построй (а он построил огромный - внуков то много - дом сам, сам выбирал делянки, вытаскивал лес, сам рубил, сам печи клал - все сам), хозяйство заведи… А теперь вот. Козы, собаки… А Люду не оставить ведь одну. Да и не с кем теперь в лес-то ходить, нет никого из друзей. Один я остался. Знаешь, я решил, что можно выпить. Я же знаю, сколько могу. Я тут выпил на бриллиантовой свадьбе у Поликарпыча, на утро в бане проснулся. Как дошел? А смотрю - козы на месте, молоко в кастрюле - подоил ведь. До дома не дошел, а козу подоил.
Он наливает мне рюмку.
- Я ведь сильный. Меня в детстве медвежонком звали. Когда ехал из армии в поезде, ко мне шпана пристала. Вышли в тамбур. Я вижу - поезд ход сбавил, достал нож, да как всадил одному..
- Как это «всадил»? Куда?
- Да в жопу. В другое-то место - убить ведь можно. А так - запомнит. И спрыгнул. - Разошелся что-то Петрович. Впрочем, я и сам знаю, что он двужильный. Тут вся Шотова рассказывала, что взял Петрович свой короб заплечный, и пошел на болото за ягодой. С мужиком, которому пятьдесят пять. Тот с ведром, а у Петровича короб на 30 литров. Мужик ведро набрал, глядит, а у Петровича короб-то полон. «Не донесешь ведь!» - «Это ты не донесешь», - огрызнулся Петрович. И донес. А мужик полведра по пути высыпал.
Так вот и уговорили мы с ним пол-литра. А футбол-то он долго смотрел, а потом отмечал, еще до моего прихода… Тяжело Петрович встал, держась двумя руками за край стола, посмотрел слегка помутневшим глазом и вышел во двор. Коз загнать и подоить. Собакам дать еды. А потом вернулся в дом и упал на кушетку, уснув тяжелым пьяным сном.
А на утро встал чуть свет. Поздоровались.
- У меня сок есть. Холодный. Будешь?
- Да мне не надо.
- Не похмеляешься? Никогда не похмеляйся. Последнее дело.
5. Дорога в Суру. Илья.
В Суру мы поехали втроем, Михаил Дмитриевич, я и Илья. Илья и в Шотовой появился чуть позже нас. Он вообще-то из Каргополя. У него там живут родители, и сам он там жил - не тужил. Но есть и увлечение. Он кровельщик от Бога. Железо - его стихия. Гнутые крыши, маковки, купола и закомары. Он радуется, как ребенок, когда увидит старый замОк на листовой кровле позапрошлого века, кованые квадратные гвозди… Хотя подрабатывал всем - и проводником в Кенозере, и программистом. Да и сейчас делает любую интересную работу. Тут вот конкурс в Архангельске выиграл по фотографии. Первый приз - огромный фотоаппарат с офигенным объективом. Но тогда, шесть или семь лет назад, молва в Каргополь принесла весточку. В Шотовой решили восстановить Храм. А он ведь без куполов! И Илья пошел в Шотову. Пришел. Сказал Михаилу Дмитриевичу: «Ты только железо купи. Все остальное сделаю». Взял и сделал. Да так и остался. Нашел жилье в Карпогорах (вот ведь, проблема - столько брошенных домов, а квартира в райцентре стоит как в Подмосковье, и дом построить - целое бюрократическое предприятие). Какое там жилье - 16 квадратных метров. И сортир через дорогу. Традиционный, системы прямого падения. Женился. Там их уже четверо - двое детишек. «Народились». У него все такое «на-», своеобразное. Детишки народились. Грибы наросли. Он их собрал, а они в том же месте снова наросли. И не испугался он, а «страху натерпелся».
- Да я готов и дальше в храме работать. Я же хочу, у меня от этого душа поет. Только как мне тогда квартиру -то или дом какой? Дети растут же…
Дорога долгая, говорим обо всем. Рассказываю о Грузии, о льготах для начинающих бизнес.
- Эхх, - говорит Илья. Взял бы кто калькулятор, и посчитал бы, сколько денег тратится на всех этих контролеров, и сколько украсть можно. Доверять-то экономически выгодней!
По пути, уже около Суры, заезжаем к источнику «Святителя и Чудотворца Николая». Вот тоже явление. Никольский источник был известен еще во времена Иоанна Кронштадтского. В 2003 местные жители сделали к нему дорогу (километров восемь там) и построили купель. Любят жители Николу-ручей. Миша купается…
6. Сура. Матушка Митрофания
Еще в Архангельске, в краеведческом музее, мне посоветовали поговорить с матушкой Митрофрнией. У них часто проводятся чтения Иоанна Кронштадтского, матушка там бывает, рассказывает, что да как. Еще есть фонд Иоанна Кронштадтского, вообще, этот святой сейчас удивительно любим и северным людом, и властями одновременно. Редкое для нашего времени сочетание. А наш Шотовский Храм Покрова ведь отец Иоанн закладывал, 500 рублей пожертвовал. Если и не в тему, то общаться все ж надо. Едем сначала на край села, к Никольскому храму. Он совершенно белоснежный, восстановленный и свежевыкрашенный
Стоило нам выйти на площади, как нас окликнули. Женщина, представилась «хранительницей всего», пока нет кого-то из главных.
- Пойдемте, келейный корпус покажу.
- Нам бы в храм сначала…
Храм внутри такой же белоснежный. Впечатляет, ведь известно, что от него были лишь стены.
Но в углах следы подтеков.
- Тут раньше молдаване работали. Теперь питерская фирма. «Парнас».
- А кто финансирует?
- Да я не знаю. Есть «Парнас». Есть Отец Николай (священник Иоанновского монастыря - это потом мы вычислили). Они и строят.
- А матушка? Монастырь в Суре ведь женский, есть настоятель…
- Матушка приходит… Я не знаю ничего… Где найти ее - знаю, но зачем она вам? - зря время потеряете. Пойдемте, я вам келейный корпус покажу, это Парнас построил
В углу храма стоит свежий деревянный гроб.
- А это что?
- Копали траншею для кабеля. Изнутри выкопали, а снаружи, прямо у стены, 16 скелетов. Монашки, прямо у стены храма.
- Расстреляны?
- Не знаю, сами смотрите. - С этими словами она приподнимает крышку. Снимки есть. Публиковать не буду.
Рядом с храмом свежеотреставрированный келейный корпус
и старая пекарня.
Рядом с келейным корпусом - часовенка над могилой родных отца Иоанна
Из уважения осматриваем гипсокартонный келейный корпус, с унитазами и душевыми кабинками.
- Так где же найти Матушку?
- Ох, настырные. Зачем она вам? Ну ладно. Вон фургончик…
- На нем эмблема и надпись «Благотворительный фонд Прииди и Виждь»?
- Да. Он как раз у дома Матушки.
- А фонд? Он финансирует? Это фонд Иоанна Кронштадтского?
- Нет. Нет. Нет. Фонд - это Пригожин. Строит Пригожин. Иоанн это…
- Стоп, стоп. До свидания… - При прощании показалось, что у нашей «хранительницы» слегка алкогольное дыхание, но мы не Гаишники. Бог с ней.
Снова накрапывает дождь. У дома матушки пусто. Стучим в дверь. Потом в окно. Откуда-то из глубины доносится мужское: «Слушаю Вас». Как нас можно слушать через череду дверей? «Есть кто живой?» И снова «Слушаю Вас. Что Вам угодно?».
- Мы хотели бы поговорить… О Суре, о Монастыре, о его финансировании…
- О, это не к нам. До свидания.
- Вы не поняли. Нам не надо ничего. - После этого «до свидания» вдруг стало ясно, что человека просто достали дурацкими вопросами. - Нам просто обменяться, кроме совета, от Вас ничего не нужно. - Откуда-то из глубины сеней появляется мужчина. Сергей. Миша его знает, передавал в Шотовой в его фургончик нехитрую детскую одежду.
- У нас в Шотовой Храм. Он Покровский, но его закладывал и освящал отец Иоанн. Его сейчас восстанавливают всем миром. Вот и хотели понять, а как Суру восстанавливают. Может, можно как-то вместе? - Сергей явно оттаял.
- Вы проходите в дом. Я сейчас матушке скажу, она вас примет.
- Может, она занята, устала… Давайте мы с вами просто поговорим.
- Вы знаете… Вы не отказывайтесь. Матушка - она сегодня здесь. И вы здесь. Просто поговорите, попейте чаю. Может, потом вспоминать будете.
Забегая вперед. Буду. А настроение перевернулось. Вот только что была стена, и вдруг нас не отпускают, настаивают на встрече, которой мы пять минут назад хотели, а три минуты назад смирились, что ее не будет.
- Матушка ждет.
Матушка Митрофания - женщина в годах. Трудно оценить возраст, но я думаю, ближе к 70-ти. Только есть в ней что-то особенное. Представьте себе питерскую интеллигентную женщину, театралку, с дворянской, полной достоинства, осанкой. Очень приятными чертами лица, по недоразумению лишенного косметики. Одетую в простую монашескую одежду, белого цвета и платочек, закрывающий волосы на голове полностью. И потрясающей глубины глаза.
- Попейте чайку сначала. Попейте, попейте, не отказывайтесь - голос настолько ласков и доброжелателен, что и вправду, нет сил отказаться. И как-то само собой, мы начинаем рассказывать свою историю, про то, что есть такая Шотова, а в ней храм, что заложил отец Иоанн, и что теперешние жители его в меру сил и умения пытаются восстановить, но не знают, что, как, в каком порядке делать, что денег на все не хватает, но мы не жалуемся, просто опыт ваш… у вас же есть средства на Суру? Матушка вздыхает.
- Нет у нас ничего. Но это не страшно. Давайте про вас. Батюшка вам нужен, в Шотову.
- Да мы… мы просили Владыку. Тихона, царствие ему…
- К Даниилу идите, он после Тихона уже девять месяцев. Сходите, сходите. И не через кого-нибудь -она внимательно посмотрела именно на меня. - Позвоните напрямую. И просто объясните. Он поймет. Поверьте, он доступный, он сразу вас поймет.
- А вот мы с Тихоном договорились… Веркола возьмет нас…
- У Веркольского монастыря знаете сколько забот? Им не до вас. Вам надо, чтобы службы начались.
- У нас бывают молебны…
- Молебен - это треба, не служба. Вам нужен настоятель.
- А мы же его не прокормим, у нас 20 человек приходят на молебен-то…
- Двадцать человек. Двадцать человек. Вы не понимаете, как это много. Поймете. А о том, как прокормить батюшку - вы не думайте. Меня благословили сюда приехать из Питера, я села и поехала. А тут все само образовалось. Где жить, что есть. Если есть благословение, Господь не оставит.
- А службы у нас отец Алексей из Карпогор ведет, может, нам попросить Владыку, чтоб его дал?
- Что выпрошено - то выброшено. Запомните это. Никогда не просите. Что выпрошено - выброшено.
- А еще у нас много чего не готово. Не сделан ремонт во всем храме, есть только… - и мы честно перечисляем что есть. - Можно ли подавать прошение сейчас?
- Когда человек умирает, его куда везут? В больницу, в реанимацию. Надо, чтобы сердце забилось. А одежду всегда купите. Вот телефон помощника Даниила. Позвоните ему. А потом мне. Обязательно позвоните мне и расскажите, как все прошло. Обязательно.
- Матушка, а еще скажите. Люди к вам идут? Ну сами, на субботники, там, или просто помочь?
- Еще Отец Иоанн говорил, что везде его принимают и жертвуют, и только на Родине, в Суре, ждут жертв от него. Приходят. Но больше за деньги и по приказу. И это везде так и всегда. Да и люди не в Храм идут, а к батюшке. Каков поп... Не печальтесь.
Мы вышли на улицу и в нерешительности остановились у калитки. Что-то еще осталось несказанным. Постояли. Вышел Сергей.
- У нас и вправду ведь неважно. Знаете, начиналось все здорово. Отец Николай из Питера собрал у себя настоятелей храмов Иоанна Кронштадтского, их больше полутора сотен приехали, решили возродить его Родину, создали фонд. Начались работы. А потом пришел Благодетель. И сказал, чтоб мы не беспокоились, что он все сделает сам. И вправду начал делать. А потом что-то у него произошло. И он все прекратил. А мы у разбитого корыта. Столько всего начато - и ничего, остановка. И Батюшки обиделись. Нет, не обиделись, просто отошли в сторону. Без них же все сделают. Вот Матушка и старается объяснить им, что без них никак. А знаете, спасибо вам. Мне Матушка сказала, что вы ей очень помогли.
- Мы?
- Ну да. У нас ведь много чего было, а теперь не стало. Вот мы и приуныли, не знаем что делать. А у вас ничего и не было. Вы сами все трудитесь, не унываете. Да еще и советов просите. Спасибо вам. От матушки.
Мы уже сели в машину, когда Матушка вышла на крыльцо и помахала рукой. Мы еще остановились в центре, у огромного Успенского собора.
Какая же красота.
Полпути мы ехали молча. Конечно, мои диалоги не отражают и части того, что мы чувствовали в разговоре с Матушкой Митрофанией. До меня вдруг дошло. Я должен сделать так, как она сказала. Просто потому, что никогда еще в жизни не встречал людей такой простоты и глубины одновременно. Еще я подумал, что ничего нового она не сказала. Просто выделила главное, то, что и так было ясно, но почему-то не было на первом месте. А тут… вот это главное - чтоб сердце билось. А еще я вдруг понял, что не спросил ее ни о чем личном - в голову не пришло. Надо вернуться, расспросить о жизни вообще, поговорить о смысле. Так хорошо, когда во всем сумбуре вдруг появляется четкость. Вот это - главное. А если сердце бьется - можно и об остальном. Раздумья прервал Миша.
- Дак, ты мне с чертежами колокольни-то поможешь, а?
7.Все остальное.
Да, я же вам фотки обещал. В 10-12 километрах от Малых Карел дальше, от Архангельска, есть Лявля. Никольская церковь, 1589 год
Это чуть ли не самая старая деревянная церковь Севера. Ей повезло - рядом Малые Карелы. Ее взяли в музей, но оставили на своем месте. И толпы туристов в 10 километрах отсюда. Перед ней действующая каменная Успенская, 1804 год, на средства Андрея Харитонова, купца и судостроителя.
Если с трассы Архангельск - Пинега повернуть в Луковецкий и проехать его насквозь, то попадете к храму Василия Блаженного.
Не храму, конечно. Церкви. 1824 год. Колокольня 1783. А между ними стоял десятиглавый Ильинский храм 1657. Он сгорел в 30-х. Это и Есть Чухчерьма. Это на Северной Двине.
Золотая осень на Севере - и вправду моя любимая пора. Времена года - это как любовь. Когда она взаимная - она как весна, она веселая, радостная и беззаботная, она в предвкушении бесконечного счастья, которое впереди. Как лето. А вот осень - это как любовь безответная, оттого грустная и более острая, потому что не бывает у нее счастливого конца. За золотым и багровым буйством неминуемо наступит слякоть, унылость и беспросветность осени предзимней, серой и голой. В безответной любви, правда, бывают исключения, а вот у осени - нет. Поэтому когда наступает бабье лето, радость от его прихода всегда соседствует с подступающей хандрой,- сейчас все облетит, и нате вам. Как воскресенье в обед - еще и выходные вроде, а мысли уже в буднях. Возможно, поэтому я и придумал себе, что в этот день надо быть на Пинеге. Там-то подступающая сквозь осенние краски хандра утонет в грустной красоте. Грустной от этой горящей золотыми окнами бабьей осени Русского Севера.
ЗЫ. За фотки простите. Фотик остался на стене висеть, вот я и побирался, выпрашивал. А что выпрошено...