О свободе радости
Манифест эмигранта. Читать надо как белый стих.
мне кажется,
что если есть возможность уехать - нужно уехать.
потому что это - свобода,
и не только навязшая в зубах свобода слова,
но - души
и действий
и поведения
и радости.
свобода радости,
и свобода - возможности.
и унижение - не-порядок жизни
Девушка уже "Там" (в Германии) - и, наверное, знает, что говорит.
И я даже не сомневаюсь, что так оно и есть. СВОБОДА РАДОСТИ.
Есть, кстати, хорошее описание этой свободы радости - пожалуй, лучшее:
Радость! Как можно рассказать о радости?
С перезвоном колоколов, от которого встревоженно взмыли в воздух ласточки, Летний Фестиваль пришел в город Омелас. Город с сияющими башнями у моря. Корабли в гавани украшены яркими флагами. По улицам мимо домов с красными крышами и разноцветными стенами, по дорожкам старинных садов, где земля поросла мхом, по аллеям, укрытым кронами деревьев, движутся праздничные процессии. Кое-где это настоящие торжественные шествия: старики в длинных, тяжелых мантиях розового, лилового и серого цветов; мастера с серьезными лицами; нешумные, но веселые, переговаривающиеся на ходу женщины с маленькими детьми на руках. На других же улицах звучит быстрая музыка гонгов и тамбуринов, люди пускаются в пляс, и вот уже вся процессия превратилась в одну большую пляску...
Ну и о технологии счастья:
В подвале одного из красивых общественных зданий Омеласа или, может быть, в погребе какого-то просторного частного дома есть комната. Комната без окон, за запертой дверью. Пыльный свет едва просачивается туда сквозь щели в дверных досках откуда-то из затянутого паутиной окна в другом конце погреба. В углу рядом со ржавым ведром стоят две швабры с жесткими, забитыми грязью, вонючими щетками. Земляной пол чуть влажен на ощупь, как обычно бывают полы в погребах. Комната имеет три шага в длину и два в ширину, это скорее даже не комната, а заброшенная кладовка для инструмента или шкаф для швабр. В комнате сидит ребенок, может быть, мальчик, может быть, девочка. Выглядит он лет на шесть, но на самом деле ему почти десять. Слабоумный ребенок. Возможно, он родился дефективным или стал таким от страха, плохого питания и отсутствия ласки.
[...]
Люди, стоящие у входа, неизменно молчат, но ребенок, который не всегда жил а кладовке, который еще помнит солнечный свет и голос матери, иногда заговаривает с ними. "Я буду хорошим, - говорит он. - Пожалуйста, выпустите меня. Я буду хорошим!" Люди никогда не отвечают. Раньше ребенок звал по ночам на помощь и часто плакал, но теперь он лишь подвывает, а говорит все реже и реже. Он настолько худ, что икры на его ногах почти не выступают; живот его раздуло от голода; в день ребенок получает только полмиски кукурузной баланды с жиром. Он всегда гол. Его ягодицы и ноги вечно покрыты гноящимися болячками, потому что он постоянно сидит в своих собственных нечистотах.
Они знают, что он тут, все жители Омеласа, все до единого. Некоторые из них приходят посмотреть на него, другим достаточно просто знать. Они знают, что он должен оставаться там. Почему это так, понимают не все. Но все понимают, что их счастье, красота их города, нежность их дружбы, здоровье детей, мудрость ученых, мастерство ремесленников, изобилие на полях и даже благоприятная погода целиком зависят от ужасных страданий одного ребенка.
[...]
Если вывести ребенка из того отвратительного подвала на солнечный свет, если отмыть его, накормить и приласкать, это будет, разумеется, доброе дело, но, если так случится, в тот же день и час иссякнет, исчезнет процветание Омеласа, и вся его красота, и вся радость. Таковы условия. Все без остатка благополучие каждой жизни в Омеласе нужно променять на одно-единственное маленькое улучшение. Все счастье тысяч людей отдать за шанс на счастье для одного. Расплачиваться должен весь город. Условия строги и непререкаемы; к ребенку нельзя даже обратиться с добрым словом.
Русский читатель, разумеется, уже узнал классическую "слезинку ребёнка". Интересно, однако, что сама Урсула Ле Гуин как бы не помнит, "откуда это".
И это очень показательно.
Потому что ребёночек тот - РУССКИЙ. И всё счастье Запада куплено невыносимыми страданиями русских людей.
Россия "сидит в подвале" и ДОЛЖНА ОСТАВАТЬСЯ ТАМ. "Почему это так, понимают не все" (тут нужно иметь соответствующий градус, разумеется). Но то, что это так, понимают - точнее, чувствуют - очень многие.
Кстати, именно по этой причине русскими и НЕ ИНТЕРЕСУЮТСЯ. Интересны китайцы, тибетцы, сомалийцы. Русские не интересны. Потому что - "к ребенку нельзя даже обратиться с добрым словом".
)(
мне кажется,
что если есть возможность уехать - нужно уехать.
потому что это - свобода,
и не только навязшая в зубах свобода слова,
но - души
и действий
и поведения
и радости.
свобода радости,
и свобода - возможности.
и унижение - не-порядок жизни
Девушка уже "Там" (в Германии) - и, наверное, знает, что говорит.
И я даже не сомневаюсь, что так оно и есть. СВОБОДА РАДОСТИ.
Есть, кстати, хорошее описание этой свободы радости - пожалуй, лучшее:
Радость! Как можно рассказать о радости?
С перезвоном колоколов, от которого встревоженно взмыли в воздух ласточки, Летний Фестиваль пришел в город Омелас. Город с сияющими башнями у моря. Корабли в гавани украшены яркими флагами. По улицам мимо домов с красными крышами и разноцветными стенами, по дорожкам старинных садов, где земля поросла мхом, по аллеям, укрытым кронами деревьев, движутся праздничные процессии. Кое-где это настоящие торжественные шествия: старики в длинных, тяжелых мантиях розового, лилового и серого цветов; мастера с серьезными лицами; нешумные, но веселые, переговаривающиеся на ходу женщины с маленькими детьми на руках. На других же улицах звучит быстрая музыка гонгов и тамбуринов, люди пускаются в пляс, и вот уже вся процессия превратилась в одну большую пляску...
Ну и о технологии счастья:
В подвале одного из красивых общественных зданий Омеласа или, может быть, в погребе какого-то просторного частного дома есть комната. Комната без окон, за запертой дверью. Пыльный свет едва просачивается туда сквозь щели в дверных досках откуда-то из затянутого паутиной окна в другом конце погреба. В углу рядом со ржавым ведром стоят две швабры с жесткими, забитыми грязью, вонючими щетками. Земляной пол чуть влажен на ощупь, как обычно бывают полы в погребах. Комната имеет три шага в длину и два в ширину, это скорее даже не комната, а заброшенная кладовка для инструмента или шкаф для швабр. В комнате сидит ребенок, может быть, мальчик, может быть, девочка. Выглядит он лет на шесть, но на самом деле ему почти десять. Слабоумный ребенок. Возможно, он родился дефективным или стал таким от страха, плохого питания и отсутствия ласки.
[...]
Люди, стоящие у входа, неизменно молчат, но ребенок, который не всегда жил а кладовке, который еще помнит солнечный свет и голос матери, иногда заговаривает с ними. "Я буду хорошим, - говорит он. - Пожалуйста, выпустите меня. Я буду хорошим!" Люди никогда не отвечают. Раньше ребенок звал по ночам на помощь и часто плакал, но теперь он лишь подвывает, а говорит все реже и реже. Он настолько худ, что икры на его ногах почти не выступают; живот его раздуло от голода; в день ребенок получает только полмиски кукурузной баланды с жиром. Он всегда гол. Его ягодицы и ноги вечно покрыты гноящимися болячками, потому что он постоянно сидит в своих собственных нечистотах.
Они знают, что он тут, все жители Омеласа, все до единого. Некоторые из них приходят посмотреть на него, другим достаточно просто знать. Они знают, что он должен оставаться там. Почему это так, понимают не все. Но все понимают, что их счастье, красота их города, нежность их дружбы, здоровье детей, мудрость ученых, мастерство ремесленников, изобилие на полях и даже благоприятная погода целиком зависят от ужасных страданий одного ребенка.
[...]
Если вывести ребенка из того отвратительного подвала на солнечный свет, если отмыть его, накормить и приласкать, это будет, разумеется, доброе дело, но, если так случится, в тот же день и час иссякнет, исчезнет процветание Омеласа, и вся его красота, и вся радость. Таковы условия. Все без остатка благополучие каждой жизни в Омеласе нужно променять на одно-единственное маленькое улучшение. Все счастье тысяч людей отдать за шанс на счастье для одного. Расплачиваться должен весь город. Условия строги и непререкаемы; к ребенку нельзя даже обратиться с добрым словом.
Русский читатель, разумеется, уже узнал классическую "слезинку ребёнка". Интересно, однако, что сама Урсула Ле Гуин как бы не помнит, "откуда это".
И это очень показательно.
Потому что ребёночек тот - РУССКИЙ. И всё счастье Запада куплено невыносимыми страданиями русских людей.
Россия "сидит в подвале" и ДОЛЖНА ОСТАВАТЬСЯ ТАМ. "Почему это так, понимают не все" (тут нужно иметь соответствующий градус, разумеется). Но то, что это так, понимают - точнее, чувствуют - очень многие.
Кстати, именно по этой причине русскими и НЕ ИНТЕРЕСУЮТСЯ. Интересны китайцы, тибетцы, сомалийцы. Русские не интересны. Потому что - "к ребенку нельзя даже обратиться с добрым словом".
)(