Клетка - 39 (окончание романа)
18 (окончание главы)
«Самое главное, что мне сейчас надо сделать, - подумал КГ, - это сохранить ясность ума и трезвый расчет. В начале своего судебного дела я думал только об его окончании. Прошел год. Мой судебный процесс завершен. Он закончилось так, как единственно это и могло произойти. Чего я ищу? Какого-то случая, чтобы выскользнуть из рук судьбы? Но тогда дело мое не закончится. И все начнется сначала. Только будет еще хуже. А конец тот же. Все скажут: «Он сам не знал, чего хочет. Вначале мечтал о завершении дела, а потом, после его завершения, решил все начать сначала. Упрямый вздорный глупец». Нет, мне не хочется, чтобы обо мне именно так говорили. Не нужны мне больше чьи-то советы. Я сам скажу себе все, что сочту нужным. Они были правы, эти ребята. Повезло, что сейчас пришли именно они. Тупые, ограниченные, бесчувственные - с ними не надо ничего обсуждать, им не надо ничего доказывать. Именно поэтому у меня сейчас есть возможность принять единственно верное решение».
Милиционер подошел к ним вплотную, открыл было рот, но Борис рванулся вперед и потянул за собой сопровождающих. Они уходили все дальше и дальше, КГ постоянно оборачивался, чтобы убедиться, что милиционер не последовал за ними. Вышли с пустыря, завернули за угол. Ему нравилось, что он сам принял нелегкое решение. Мог устроить этим двоим приключение на их дурацкие головы, но решил не делать этого. Пусть все идет своим чередом. Борис побежал. Бежал привычно легко, и его спутникам, несмотря на одышку и пот, заливающий их холеные лица, пришлось бежать вместе с ним.
Вскоре они оказались на окраине города, на берегу какого-то мутного протока.
Берег напоминал заброшенный пустырь. Доски, металлолом. Неподалеку на боку лежал ржавый гусеничный подъемный кран. Разрозненные останки старинной гранитной облицовки. В самом конце канала на обоих его берегах через муар сумерек можно было рассмотреть две небольшие сторожевые башни в стиле барокко - караульные павильоны со световыми окнами и флагштоками.
«Кроншпиц Трезини, XVIII век, - подумал Борис. - Это Шкиперка. В школьные годы мы здесь с одноклассниками брали лодку напрокат и выходили в заливчик Галерного ковша. Красивые башни. Напоминают о моей прошлой жизни - разумной, удобной и счастливой жизни в прекрасном городе, воздвигнутом гением Петра. А теперь мне остается только захламленный берег. Да еще лоснящиеся туповатые сопровождающие».
Спутники КГ остановились около небольшого сарайчика. По-видимому, они заранее наметили именно это место. А возможно, просто слишком устали после долгого бега. Бориса отпустили, и он стоял, осматривая убогие берега когда-то красиво проложенного канала и ожидая, что же будет дальше. Сопровождающие его судебные исполнители тоже поглядывали по сторонам, сняли свои головные уборы и отирали пот со лба идеально чистыми носовыми платками.
«Готовили их тщательно для этой миссии, - отметил про себя Борис. - Носовые платки выдали сегодня перед выходом на задание. Вот они, мои палачи. Палачи, а как же иначе? Да, палачи мне достались не очень-то фактурные».
Окружающий депрессивный пейзаж был залит Куинджиевским лаком лунного света, внушающим неестественное, почти мертвенное спокойствие.
«Научило ли меня чему-то судебное дело? Ничего ведь не происходило. В чем меня обвиняют, я так и не выяснил. Почему я попал в поле зрения обвинительной инстанции, что это за обвинительная инстанция и где она расположена - я тоже ровно ничего не знаю. Если бы кто-нибудь спросил меня, дали ли мне возможность защищаться, что бы я смог ответить? Нет, не дали - почему, не знаю.
А сколько времени прошло от момента ареста до сегодняшнего вечера? Тоже ничего сказать не могу. Завтра - мой двадцать восьмой день рождения. А эти считают, что прошло тридцать лет. Кто из нас прав? Если они - значит, я всю жизнь прожил в этом кошмаре. И теперь естественно пришел к ее концу.
Можно взглянуть на это и по-другому. Мы с ними живем в разных пространствах и разных мирах. Поэтому и не можем понять друг друга. В суетливой и несвободной жизни работников СИСТЕМЫ метроном тикает в тридцать раз быстрее. Их жизнь уже на излете. А моя, казалось бы, только начинается. Мне бы жить да жить. Велиарам подземного мира не по нутру счастье и жизнеспособность обычных людей. Вот они и приходят к нам. Выслеживают жертву и затягивают ее к себе в преисподнюю. Типа: «Наша жизнь на излете, и тебе тоже не будет больше жизни». Простая логика. И никакого суда не надо. Суд - только лишь видимость.
Но суд ведь есть. И канцелярию их я видел. Чиновников их, следователей, дознавателей. На картинах Людвига - в том числе. И судят они. По своему усмотрению, конечно. По собственному Закону. Который, видимо, пришел из самой далекой глубины веков. Неясно, что древнее - человечество или этот непостижимый и жестокий Закон? Зачем Закону и его судьям быть милосердными, зачем входить в обстоятельства жизни простых смертных? Ведь он живет в вечности и оперирует абсолютными и недоступными для понимания истинами.
Если бы я был верующим, я бы сказал, что Закон должен расчистить провидению захламленную сейчас дорогу к светлому будущему. А на пути здесь и там попадаются грешные людишки. Которых следует непременно смести на обочину истории.
Если бы я встретился с верховным судьей и задал ему свои бесчисленные вопросы, такие как: «В чем меня обвиняют? Почему мне не дали возможность защищаться? Почему не были выслушаны мои объяснения?» Если бы я задал ему эти и многие другие вопросы. На все вопросы... На все без исключения вопросы верховный судья ответил бы мне одинаково. Какие бы ни были вопросы. Он ответил бы мне: «Неужели ты до сих пор не понял? Виновность - твоя, его, чужая - всегда несомненна!»
Спутника КГ подошли к сараю и открыли широкие ворота. Выкатили какой-то лежак на колесиках.
Тот, кого Борис мысленно называл Вованом, подошел к нему и сказал:
- Прошлый раз мы допустили оплошность - не спросили вас, какую меру пресечения вы хотели бы избрать: биометку на лбу или браслеты на запястьях и щиколотках. Мы сочли тогда, что с биометкой вам будет легче перенести этот тяжелый период жизни, чем с металлическими кольцами, которые каждый раз надо куда-то включать. Дело прошлое. Сейчас у вас на лбу уже нет отметин. Поэтому и говорить об этом не приходится. Не о чем уже говорить...
Вован задумался, он, видимо, забыл, для чего начал этот разговор.
- Так мы можем теперь, наконец, пожать друг другу руки и спокойно разойтись с чувством выполненного долга?
Вован ошалело посмотрел на Бориса.
- Как разойтись, почему разойтись? Мы же еще не выполнили свое предназначение.
- Так в чем же дело? Исполняйте. Я здесь, никуда не бегу, что вам мешает?
- Я хотел бы испросить у вас, уважаемый Борис Илларионович, что вы предпочитаете: быстро и болезненно или медленно и сладостно? Нам бы не хотелось, чтобы вы подумали, что мы выполнили свой долг без должного уважения к осужденному.
«Осужденному... Первый раз меня не называют обвиняемым. Это правильно. Я уже совсем не обвиняемый. Просто осужденный. Таков мой приговор», - подумал Борис и спросил:
- Что вы имеете в виду?
Вован позвал того, кого Борис мысленно называл Димоном. Тот раздвинул полы кожанки, расстегнул шерстяной пуловер - на заплечном ремне под его рукой висели ножны. Вынул из них длинный, тонкий, обоюдоострый нож, поднял его и при свете луны попробовал на ногте остроту лезвия.
«Таким ножом, наверное, забивают скотину на мясокомбинате», - подумал КГ.
- По старинке - болезненно, но зато очень быстро - сказал Вован. - Мы рекомендовали бы вам другой вариант - лежак, - и он показал рукой на лежак. - Это долго и отнимет у нас много времени, но для вас такой вариант будет лучше, уж вы мне поверьте. Но решение за вами.
Димон двумя руками бережно передал нож Вовану. Борис понял, что вот сейчас, именно сейчас он должен, он обязан выполнить свой долг перед обществом, снять с властей и СИСТЕМЫ самую неприятную и грязную часть их заранее предопределенной процедуры и работы. Выхватить нож из рук его спутников и самому без их помощи свести счеты с жизнью. Но его мысль так и осталась просто мыслью. КГ словно окаменел, не в силах сделать никакого движения. Мысли путались, тело не слушалось его.
«Нет, это не моя вина. И не моя ошибка. Это вина того, кто рассчитал все так, что у меня нет уже последней капли силы для выполнения моего последнего долга. «Последнего долга» - какие ужасные слова».
Луна выглянула из-за туч, и взгляд Бориса упал на освещенный купол кроншпица. Ему показалось, что из красивой сторожевой башни вышла мама с Фридой, наклонилась вперед и протянула ему свои старческие, морщинистые руки.
- Да делайте уже поскорей то, что наметили, - закричал он. - Мне все равно. Делайте же хоть что-нибудь - лежак, так лежак!
Вован с Димон начали обмениваться вежливыми репликами друг с другом, уточняя правильно ли они понимают распределение своих обязанностей.
Димон двинулся к лежаку и стал укладывать на нем какие-то непонятные приспособления.
Вован тем временем подошел к Борису, помог ему снять пальто, пиджак, галстук и наконец - сорочку. Было холодно, тело КГ покрылось гусиной кожей. Он вздрогнул, а Вован ободряюще похлопал его по плечу. Потом долго складывал вещи на каком-то деревянном щите.
«Такое впечатление, что это еще может мне пригодиться - подумал Борис. - Видимо, он так считает»
Димон все еще возился с лежаком. И тогда Вован взял КГ под руку и стал прогуливаться с ним - видимо, чтобы тот меньше обращал внимания на прохладу осеннего вечера.
- Что это за машина такая? - спросил Борис.
- Это аппликатор... Аппликатор Ляпко, кажется. Вы видите, что лежак покрыт мягким пластиком в дырочку. У пластика широкие края, мы оборачиваем в него ваше туловище. И такой же пластик в дырочку для обеих рук. Очень мягкий и теплый. Так что скоро вы согреетесь.
Внутри каждой дырочки есть иголка, вставленная в маленький электромагнит. Мы запускаем электронное управление лежаком, и оно начинает подавать управляющие импульсы на электромагниты. С каждым импульсом иголка по чуть-чуть выдвигается к выходу электромагнита и вступает в соприкосновение с кожей. Так как это происходит очень и очень медленно, то боли вы почти не ощутите. Только легкое покалывание. Кстати, вы вполне могли бы иметь отношение к этой технике.
- Не понял, как это?
- Дело в том, что аппликатор Ляпко - любимое детище Сокола Александра Архистраховича, помните такого? Некто Ляпко придумал, а товарищ Сокол - и сделал, и до ума довел. А теперь носится с ним как с писанной торбой, совершенствует, совершенствует. Да, вы правы, это не имеет отношения к его прямым обязанностям. Хобби такое. Увлечение. Занимается в свободное от работы время. А аппарат сложный. Часто выходит из строя. Вот товарищ Сокол и хотел вас пригласить, чтобы электронику обслуживать. А вы отказались - э-ээх! Стали бы уважаемым работником СИСТЕМЫ. Тогда бы не пришлось на лежак укладываться самолично. Наблюдали бы себе преспокойненько за участью других, смешной вы человек.
- Нисколько не жалею об этом. И не надо мне таким образом добиваться общественного признания.
- Как знаете. Мы сами творцы своей жизни, вы свой выбор сделали. Кстати, еще не факт, что аппарат исправен. Может, придется вернуться к первому способу - как испокон веков наши отцы это делали. Ну, что скажешь, Димон, система не барахлит? Нет, говорит, вроде, все в порядке. Тогда продолжим.
Каждая иголка имеет внутри два тоненьких канала. По одному из них подается капельками вода, промывающая крошечную ранку, по другому - втягивается воздух, который высасывает из ранки небольшие капли воды с сукровицей и кровью. Так что после окончания процедуры вы остаетесь чистеньким, хотя это вам уже совсем все равно.
Первые четыре часа осужденный живет так, как обычно. Он перестает чувствовать боль и постепенно уплывает... Покидает наш мир.
После четвертого часа наступает просветление мысли. Это какое-то сияние. Оно появляется в глазах, глаза начинают светиться. Потом сияние исходит уже из участков кожи вокруг глаз и постепенно расходится по всему телу. Мы стараемся не пропустить этого момента. Зрелище настолько захватывает, что хочется немедленно занять место обвиняемого на лежаке.
- Ну, хватит уже, приступайте, делайте свое дело.
Спутники Бориса вдвоем долго укладывали его на лежак, оборачивали туловище и руки мягким пластиком. Стягивали руки, ноги и туловище ремнями, чтобы осужденный не дергался, не вздумал шевелиться или, чего доброго, не попытался выбраться из лежака.
Недалеко от берега высилась одинокая стена разрушенного дома. На верхнем этаже в одном из окон неожиданно вспыхнул свет. Из окна высунулся человек, он что-то показывал Борису руками - видимо, пытался подбодрить его. Человек этот располагался где-то очень высоко и далеко от Бориса, казалось, что разглядеть его было практически невозможно. Тем не менее, КГ почудилось, что он отчетливо видит улыбающееся лицо Людвига.
Людвиг, конечно, хочет помочь. Он один? Или их много - тех, кто хочет помочь? Не исключено, что были забыты какие-то дополнительные объяснения и обоснования, которые могли бы его спасти. Логика суда и процесса выстроена и отработана до мелочей, ее не сокрушить никакими аргументами. Каждый, кто попал в жернова СИСТЕМЫ, безвозвратно погиб. Казалось бы. Но человек хочет жить. Это сильнее любой логики. Логика суда не устоит против желания жить.
Машина еще не включена, надо напрячься. Есть еще возможность, надо только вспомнить заветное слово, оно ведь совсем рядом... надо только его вспомнить. И все закрутится в обратную сторону. Все скажут:
- Да, конечно, этого мы как раз и не учли, как же мы сами не подумали...
Вдруг ему показалось - он услышал совсем тихий голос Людвига: «Бойся, не бойся, а смерть у порога».
В момент включения машины Борис почувствовал одновременное прикосновение нескольких тысяч острейших иголок, ему показалось, что его тело вспыхнуло и загорелось.
Глаза КГ потухли. Он еще видел, как Вован и Димон, прильнув почти вплотную к его лицу, наблюдали за развязкой.
Услышал чьи-то слова: «Жил смешно и умер грешно». Последней его мыслью было: «Дураки, дураки, а эпитафию хорошую придумали. Правильней было бы наоборот - “жил грешно и умер смешно”». Но обдумать эту мысль он уже не смог, потому что ленту сознания отрезали и отрезанный кусок остался где-то позади и пропал вместе с его прошлой земной жизнью. А сам он существовал теперь в каком-то другом мире, в другом пространстве. Шел по сиреневым лугам, почти не касаясь босыми ногами теплой степной травы.
«Все-таки я был прав, летящий болид разрушить не так легко. Что-то я, наверное, потерял. Но если потерял только вес тела, к примеру, это даже неплохо».
Неожиданно появились две женские фигуры - Марина и Галя. В ситцевых платьях, почти не закрывавших их красивые ноги. Галя совсем не хромала. Бежали ему навстречу. Улыбались и смеялись. Шахат и Машехит - ангелы смерти, как же я не понял с самого начала? Они знали все заранее и хотели помочь. Подготовить к переходу в мир иной. Они ведь все-таки ангелы. Чудесные ангелы. А вот и друг их Давэр.
Куда меня ведут? Разве это так важно? Здесь тепло, красиво. И здесь точно нет СИСТЕМЫ. Руки коротки. Я знал, я верил... Из клетки, в которую они меня поймали, есть все-таки выход.
Хорошо было бы сообщить об этом в том мире. Он для меня теперь - «тот мир». Скольким людям это поможет упростить жизнь. Но я не смогу, мне не дано. Мой поезд ушел. Марина и Галя, вот эти могли бы, наверное. И даже лейтенант Редько. Но почему-то они не делают этого, им, возможно, не разрешается. Это тайна. Такое смог сделать только один человек. Восхитительный плотник. Он был против тайн. Он все знал и не побоялся сказать нам, что мы рождены для свободы. Призывал быть и оставаться свободными. И ничего не бояться. Потому что есть выход. Свобода внутри нас, сказал он. Но мы ему не поверили. Поверили тем, кто высказывал сомнения. И выбрали вместе с ними другой путь. Вот и построили новое рабство, которое назвали почему-то обществом «всеобщего благоденствия».
Неожиданно Борис увидел впереди своего старого знакомого - крепкого вихрастого парня в кепке, надвинутой на глаза, с сигаретой в руке. Как он сюда попал, этот сын председателя? Кто он на самом деле? Парень внимательно осмотрел группу сопровождения Бориса, затянулся, вынул сигарету изо рта, щелчком отправил ее в небо. Насмешливо подмигнул КГ, выразительно показал на свой лоб, на то место, где раньше у Бориса была наклейка. Отошел в сторону, освобождая дорогу, и внезапно исчез, словно растворился в теплом мареве летнего дня.
19
Борис проснулся. Сегодня его 27-ой день рождения.
Из-под откинутого одеяла рядом с ним видны вмятины на теплой еще постели. Рядом с ним совсем недавно кто-то был. На тумбе для белья лежит открытая книга - «Процесс» Кафки. Мрачная вещь - бррр, не стоит читать на ночь. Надо же, чтобы такое приснилось. Чего и Кафка не выдумал. Комната «торжествующей истины» - она одна чего стоит.
Из кухни донесся звонкий женский голос,
- Борька, вставай, хватит валяться. Завтрак готов. Мой подарок на твой день рождения.
«А-а, это Клара!», - подумал Борис и спросил:
- И это тоже?
- А что, еще что-то было?
- А как же. Сегодня ночью ты мне сделала несколько неплохих подарков.
- Вставай, а то остынет.
- А почистить зубы, а побриться?
- Вначале завтрак.
Борис надел халат, вышел в кухню. Осмотрел нехитрый завтрак на двоих, приготовленные два бокала вина. Обнял и поцеловал веселую, разрумянившуюся Клару.
- Девочка, ты не хочешь перебраться ко мне? Чтобы не мотаться взад-вперед. Насовсем, можно сказать.
- А на что я буду жить? Мне надо техникум закончить, да и вообще...
- Я неплохо зарабатываю, между прочим. Откажись от своей клиентуры. Будем вместе жить. Нам хватит на двоих.
- Ну, ты, Боря, даешь. Переехать к тебе?
- Почему нет? Ты веселая, добрая. Мне нравишься. От тебя не будет никаких подлянок. И вообще... Завязывай-ка ты со своей свободной жизнью. Выходи за меня замуж.
- Ты хоть понимаешь, что говоришь? На таких, как я, не женятся.
- Дурочка, как раз на таких, как ты, и надо жениться.
Раздался звонок во входную дверь. Кто это может быть, Евдокия Прокопьевна, что ли?
У входа стояли двое - пожилые, полные, в помятых кожаных куртках и кепках.
- Кто здесь Кулагин Борис Илларионович? Пройдите в комнату - в эту, эту. Спальня? Значит, - в спальню. Вы арестованы. А вы, девушка, на кухню. У нас к вам нет претензий. Посмотрим документы и, скорей всего, отпустим.
- По какому праву? Кто вы? Ваши документы, ордер на арест...
- Для начала успокойтесь. И послушайте меня еще раз. Вы арестованы - вам же русским языком сказано, вы понимаете русский? А у арестованного нет никаких прав. Никаких гражданских прав. Поэтому спрашивать наши документы, ордер на арест и прочее вы тоже не имеете права. Здесь теперь все зависит только от нас. Пройдите в спальню и ждите, пока решается ваша судьба.