Поэзия Мацуо Басё (Т.И.Бреславец) - Саби [часть2/3] - Макото, Аварэ, Югэн
Первые эстетические представления японского общества определяются понятием макото - «правда», «истина». По свидетельству Хисамацу Сэнъити, этот термин происходит от слова «макото» - «истинное дело» или «макото» - «истинное слово». «Между этими двумя выражениями, - пишет Хисамацу, - существует тесная связь, поскольку на основе веры в душу слов полагали, что дело, высказанное в слове, может осуществиться как дело» [158, с. 7]. В качестве примера можно назвать молитвословия «норито» - обращения к богам. Аналогичными явлениями будут божба, заклинание. Макото отражает древнюю синтоистскую веру в душу слов.
Содержанием макото была реальная красота конкретных явлений окружающей действительности, естественные побуждения и чувства человека. Поэты воспевали то, что непосредственно вызывало их эмоции. Гегель в работе «О некоторых характерных отличиях древних поэтов» писал: «Поразительной особенностью древних является то, что мы называем простотой, которая более чувствуется, чем отчетливо различается. Она состоит именно в том, что писатели точно передают образ предмета, не пытаясь сделать его более интересным для нас при помощи тонких побочных черт... Другим характерным свойством является то, что поэты описывали главным образом бросающиеся в глаза явления видимой природы, с которой они были хорошо знакомы, в то время как мы, напротив, лучше осведомлены о внутренней игре сил и вообще больше знаем причины вещей, чем то, как они выглядят» [21, с. 10]. Это высказывание может быть в полной мере отнесено и к представлениям японцев, связанным с понятием «макото».
Макото нашло выражение в лирических произведениях, входивших в повествовательный материал древних хроник (VIII в.) и этнографо-географических «Записей о землях и правах» («Фудоки», 713 - 735). Макото говорило об изображении действительности такой, как она виделась поэту и ощущалась им, и порождало литературу, наполненную сильным, свежим, но наивным чувством.
В «Манъёсю» наметился переход к более сложному восприятию окружающего. Например, в стихах Отомо Якамоти (718 - 785) обнаруживается стремление к передаче сложных душевных движений. Однако ранняя поэзия антологии в значительной мере несет в себе черты непосредственного переживания, присущего древним хроникам и этнографо-географическим описаниям.
Слово «макото» встречается в историко-мифологическом своде «Кодзики» («Записи о делах древности», 712) и в «Манъёсю», но как термин, определяющий правдивость изображаемого в словесном искусстве, оно впервые обнаружено в Предисловии поэта Ки-но Цураюки (883 - 946) к «Кокинсю» [116, с. 626].
Цураюки выдвинул требование макото, что явствует из той оценки, которую он давал «шести бессмертным поэтам» (роккасэн): «Епископ Хэндзё... Он владел формой песен, но истинного (макото) было в них мало. Его песни - будто женщина, нарисованная на картине: любуешься ею и только напрасно волнуешь свое сердце»
(перевод А. Е. Глускиной) [60, с. 97]. Сущность макото и данном собрании, как отмечает Хисамацу Сэнъити, была сходна с его содержанием, в предыдущей антологии «Манъёсю», т. е. определялась правдивостью, искренностью [158, с. 12]. Из критики Цураюки следует, что произведениям Хэндзё недоставало этой жизненности и они производили впечатление хоть и изящных, но застывших картин.
На основе макото получило развитие эстетическое понятие моно-но аварэ («очарование вещей»). Оно исходит из реальных человеческих эмоций (макото), но воспевает их не как таковые, а в каждом чувстве выявляет его прелесть и очарование. В статье И. А. Борониной, характеризующей представления хэйанцев, отмечается, что «каждому предмету, явлению свойственно особое, только ему одному присущее, „неповторимое" очарование - моно-но аварэ, уникальная эстетическая ценность, которая чаще всего не лежит на поверхности, а скрыта, и ее нужно найти» [90, с. 549]. Утверждение в искусстве такого утонченного восприятия красоты отразила поэзия «Кокинсю».
Как указал Хисамацу Сэнъити, аварэ в значении «аа!» первоначально было междометием [159, с. 5]. Для поддержания своей мысли он заметил, что восемь случаев подобного употребления этого слова можно встретить в «Манъёсю» [159, с. 5].
Цураюки уже использует слово «аварэ» в поэтической критике как оценку дарования поэта, определение достоинств его творчества. Раскрывая своеобразие поэзии Оно-но Комати (IX в.), он пишет: «В ее стихах как будто бы и есть очарование (аварэ), но нет силы. Словом, это прекрасная женщина, которая страдает» [121, с. 101]. Тем самым в Предисловии Цураюки обнаруживаются истоки формирования понятия моно-но аварэ - печального «очарования вещей». Здесь аварэ по-прежнему сохраняет свой смысл как обозначение эмоционального состояния: печали, радости, наслаждения, негодования и других движений души, но печаль уже выделяют из этого ряда и расценивают как исконное чувство.
Вместе с этим аварэ рассматривают как выражение гармонии чувств и очарования, отсюда изящество, утонченность, изысканность выступают характеристиками аварэ. Закономерно, что выбор объектов, которые могут вызвать подобное чувство, ограничен [137, с. 360 - 361].
В конце эпохи Хэйан Фудзивара Сюндзэй обратился к разработке понятия югэн («сокровенная красота»), в котором прекрасное уже связывалось с чувством покоя и отрешенности от мира, что было определено усилением влияния эстетико-религиозных сторон буддизма на японскую литературу. В своем становлении и развитии: саби Басё непосредственно связано с югэн. Югэн как бы содержит в себе саби, являясь необходимым этапом его формирования (см. [112, с. 1 - 3]).
Понятие югэн существовало в китайской классической литературе и философии [59, с. 270]. Оно несло в себе значения: «глубокий», «не раскрываемый до конца», «существенный», «неизменный». Согласно японским источникам [137], впервые для характеристики одной из песен оно появилось в «Кокинсю», в послесловии, написанном камбун (китайская письменность) [121, т. 8, с. 337]. Затем это понятие японизировалось и содержание его несколько изменилось. Югэн приобрел значения: «таинственное чувство», «сокровенное», «красота проникновенная, глубокая», «высшая красота искусства», т. е. установилась преемственность с моно-но аварэ. Начиная с 1166 г. Сюндзэй употреблял это понятие во многих критических работах.
Поэтическим выражением югэн явилось «Синкокинсю» - стихи говорили о сокровенной, таинственной глубине чувств и явлений.
Хисамацу Сэнъити рассматривал югэн как дальнейшее развитие моно-но аварэ, а именно: когда югэн и моно-но аварэ сближаются, усиливается ощущение очарования и красочности; когда югэн отходит далеко от моно-но аварэ, усиливаются чувство покоя и отрешенности от мира и красота изысканной простоты. Свободное выражение чувств сменяется изображением красоты, которая как бы светится изнутри [158, с. 21].
В саби Басё можно видеть югэн, переосмысленный и преобразованный. Саби Басё - результат постепенно эволюции японского представления о прекрасном. Как справедливо отметила Т. П. Григорьева, «аварэ перевоплотилось в югэн, югэн - в саби. («„Колесо вращается, потому что ось неподвижна".) В художественном сознании японских авторов отразилась буддийская идея кармы: красота лишь принимает новый облик. Различны оттенки и способы выражения красоты, но назначение ее неизменно - возвышать душу» [37, с. 264].
Кобаяси Томоаки писал: «У Басё поэзия саби - это мир интуиции, в котором исчезает полярность, затухает сознание. Это не людской мир». В то же время он отмечает и другой аспект: «Однако хайкай не отказывается от вещей этого мира. Хайкай берет свое начало... от простой жизни» [120, с- 204]. Последнее проявляется в том, что саби обращено к действительности, главным образом к природе в ее простых проявлениях. В. Н. Горегляд, анализируя эстетическое содержание хэйанской культуры, отмечает, что эстетические критерии применялись тогда избирательно: «Хэйанцы не искали эстетического наслаждения за пределами определенного круга явлений природы. Поэтому в литературе того времени можно встретить такие замечания: “Дорога не была особенно интересной. И багряных листьев клена еще не было, и цветы уже осыпались, виднелся только один сухой китайский мискант” (“Дневник эфемерной жизни”)» [32, с. 213]. И продолжает: «Только в XIV в., когда широко распространилась практика ухода на природу и практика созерцания, такая избирательность стала отвергаться. Эстетический смысл стали искать и находить в любой частичке природы» [32, с. 214]. Это нашло закрепление в эстетике Басё. Две стороны понятия «саби», отмеченные Кобаяси, существуют в нерасторжимом единстве, что и составляет своеобразие эстетических воззрении поэта.
До Басё саби с наибольшей четкостью нашло отражение в поэзии Сайгё, однако содержание его было качественно иным. «Если проследить историю литературы, в которой отражено саби, - пишет Исида Ёсисада, - и учесть, что говорили об этом такие поэты, как Басё и Синкэй, то не будет сомнения в том, что родоначальником саби, а вернее, начальных форм саби является Сайгё» [112, с. 7]. О взглядах Сайгё на поэзию писал ученик поэта-монаха Мёэ (1173 - 1232) Тэйси Кикай: «Каждый раз, когда приходил монах Сайгё, он начинал рассуждать о стихах. Он говорил: „У меня свой взгляд на поэзию, отличный от других. Хотя и я воспеваю цветы, кукушку, луну - словом, все явления этого мира, но, в сущности, все это одна видимость, которая застит глаза и заполняет уши. Стихи, которые мы сочиняем, разве это истинные слова? Когда пишешь о цветах, ведь не думаешь, что это на самом деле цветы. Когда пишешь о луне, не думаешь о луне. Мы создаем только подобие, что нам хочется, к чему нас влечет... Но только такая поэзия и способна воплотить истину Будды"» (перевод Т. П. Григорьевой) (цит. по [53, с. 397 - 398]).
Отличие во взглядах Сайгё и Басё выявляется из записок последнего - «Дневника из Сага», где поэт говорил: «Человек, плача, делает горе своим господином. Человек, который пьет вино, делает удовольствие своим господином. Когда Сайгё сложил: "В самом деле, было бы печально жить, Если бы здесь не было одиночества" он сделал одиночество своим господином» [131, т. 41, с. 392 - 393].
Здесь же Басё приводит стихотворение Сайгё, в котором выражено стремление уйти от мира:
Ямадзато-э
Дарэ-о мата ко ва
Ёбукодори
Хитори номи косо
Суману то омоуниВ горное селенье
Кого опять зовет
Кукушка?
Я ведь один
Жить хочу
Танка Сайгё, к строкам которой прибегнул Басё своем высказывании о поэте, полностью так звучит:
Toy хито мо
Омоитаэтару
Ямадзато-но
Сабисиса накуба
СумиукарамасиДаже случайные путники
Забыли думать
Об этом горном селенье -
В самом деле, было бы печально жить,
Если бы здесь не было одиночества
Обращаясь к характеристике саби как эстетической категории, Исида Ёсисада считает, что саби - это покой и одиночество, ощущение пустынности и заброшенности, которое испытывает человек, когда он стареет и увядает [112, с. 9]. Подобное настроение одинокости выявляется в приведенных стихах Сайгё.
Цитируется по изданию: Бреславец Т.И. Поэзия Мацуо Басё, ГРВЛ изд-ва "НАУКА", 1981
Подготовка материала: kernell_panic