Jan 04, 2012 15:44
«Вместо убитой радости, так же, как мрак приходит, когда гаснет свет, появилась ненависть. Острая, беспощадная, все видящая, все подмечающая и ничего не прощающая. Она посягала на все; на свой язык она переводила все человеческие дела.
И, странно, на кого обратилась сперва вся острота моих переживаний этого времени: на пустынников и святых первых времен христианства. Их убеждение в каком-то первородном грехе человечества казалось мне кощунственным, а сами они представлялись людьми с тупой, вялой мыслью, лишенными дара радоваться, смеяться, веселиться. Вместо святых, я увидел человеконенавистников, подавленных сознанием неизбежной смерти, с их преступной попыткой убить в человек веру в любовь, в милосердие, в божественное снисхождение.
Потом - против обманщиков. Это было самое больное место в душе. Их, было так много, и они сумели овладеть всем миром и всеми источниками, что нужны человечеству. Наука, литература, искусство, правители, революционеры - все это лгало и враждовало между собой. Церковь уверяла, что она знает Высшее Существо, его намерения, его сущность. Наука продавала себя и служила всему, что от нее требовали. Писатели, не выносившие своей мысли, без огня, без любви к истине, только засоряли сознание человечества. Правители презирали правимых. Но им всем нужно было мое «я», моя вера, мое сознание, моя совесть, моя сила, моя жизнь. От меня требовали повиновения, тащили каждый в свою сторону, угрожали и презирали. Я чувствовал себя охваченным беспощадными, жадными щупальцами.
В молчании я искал виновных. Искал для того, чтобы сорвать гнев взволнованной и больной души. И виновных не находил. Жизнь оказалась так искусно построенной, что те, которые должны были почему-то отдавать здоровье и жизнь, виноватых не находили. Правители прятались за государство, наука объявляла себя нейтральной, церковь заявляла, что она молится лишь о мире всего мира, писатели и художники клялись, что они служат одному искусству. Все открещивались от ужасов, а ужасы были.
И с повязанным горлом я раскладывал пасьянс за пасьянсом, боясь за руку, за жизнь, боясь за собственный рассудок.
От моего беспросветного состояния я не мог даже во сне найти покоя. Видений наяву у меня не было. Но в тот момент, когда дремота переходила в сон, со мной происходило что-то странное. Я словно перевоплощался и существовал в каком-то другом времени и пространств.
Я видел себя в белом бурнусе, сидящим под финиковой пальмой среди безграничной пустыни. В моей руке был повод от стоявшего по близости верблюда. Я смотрел на верблюда, на пустыню... Был полдень: солнце ослепительно сверкало и серебрило пески. И вокруг тишина, спокойствие. У меня не было никакого чувства связи с прошлым. Затем, все исчезало. Я мчался через громадные пространства и, вздрагивая, находил себя на кровати. И это не было сном. Потом не раз я видел себя римским легионером, в полном вооружении. На мне был панцирь, шлем, поножи; в руках я нес тяжелое древко с орлами. И много чего другого мерещилось мне в эти минуты. Целые часы уходили на эти забытья и вздрагивания. Мне казалось, что каждая клеточка моего организма вспоминала и переживала снова то, чем она была раньше у отдаленных предков».
ИСТОЧНИК: Корсак В.В. Плен // Забытая война: сборник литературных произведений: Корсак В.В. Плен, Забытые. Базанов С.Н. За честь и величие России / Составитель Р.Г. Гагкуев. М., 2011. С. 203-205.
сны,
военнопленные,
Первая мировая война,
мемуары,
Р.Г. Гагкуев,
В.В. Корсак,
книги