日本-6
Во время одной из прогулок по Уэно я спросила Минагава-сан, давнего знакомого семьи Ичино, какие места ему нравятся в Камакура, и он, не задумываясь, назвал Хококудзи и его бамбуковую рощу. Я была в Камакура не раз, но название не показалось мне знакомым, и, кстати, я вообще не могу похвастаться тем, что хорошо знаю камакурские храмы, кроме нескольких, о которых я эгоистично умолчу в этот раз, но расскажу в следующий (хотя по тэгу [kamakura] уже накопилось порядочно, и про храмы тоже). Практически всякий раз, когда я приезжаю туда, моё внимание довольно быстро перетягивает на себя море и пляж, где неба не видно из за коршуньих крыльев, так и в этот раз. Но в этот раз мы поехали с Кириллом, фотографом National Geographic, с которым познакомились за пару лет до. О, кстати. Это был чуть ли не первый раз в мои самостоятельные поездки, когда я погнала в Камакуру не одна. Я только сейчас это осознала, потому что с Киром чувствую себя практически как наедине с собой, понимаете, о чём я, да? Это шикарное ощущение внутренней свободы, которое есть, с кем разделить. Самурский не настроен с Японией на одну волну, он ловит тончайшие эманации, а где-то, по-моему, Япония сама на него настраивается, а в итоге мы функционируем совершенно в одной плоскости, в том числе и с внешним миром.
В тот день было всё - и струящиеся вверх бамбуковые стволы, и заполняющий лёгкие морской ветер, и мягкое хлопанье смертоносных крыльев, и стремительно проклёвывающееся, как ростки бамбука, ощущение того, что впереди столько особенного, волнующего и нового, и никаких подсказок, просто жди и готовься.
Свет и тень делают роскошные вещи.
Камакура там, где нет храмов, такая. Почти полдень (не, мы рано выехали, по пока нашлись на станции, пока нашли банк, пока кофе, всё такое), а в таких районах это всегда время сонной тишины и жужжащих мух.
Кир что-то нашёл, а мне лень доставать камеру, и я не знаю, куда выкинуть стакан. Мои друзья-джентльмены, чьи манеры зачастую получше моих, носят мои стаканы до ближайшей мусорки (это часов 6).
А вот и Хококудзи. Это примерно в получасе езды от станции Камакура, можно вроде как доехать на автобусе, но что за день, если ты не прошёл 20 км.
Вход сюда платный, причём, если мне память не изменяет, стоит недешево, в районе 700 йен. Но красивый входной билетик открывает путь к таким пейзажам, что тут же забываешь, что только что лишился двух гипотетических латте в Старбаксе. На соевом. Без кофеина. Тогда полтора.
Хококудзи - относительно новый для Камакуры храм, построенный в 1334 году (а камакурский сёгунат прекратил своё существование в 1333) . Он принадлежит монастырю Кинтёдзи секты Ринзай, и, что интересно, его основателем был монах Бутсудзё-дзэндзи, который, в свою очередь, был учеником основателя Энгаку-дзи, ещё одного очень известного камакурского храма.
Павильоны, конечно, прекрасны, но основная фишка храма - бамбуковая роща, и потому его часто называют Такэ-Дера, что и означает "бамбуковый храм".
Бамбуковые рощи удивительны, и сегодняшний день удивителен. Тяжёлые облака уползли растрачивать остатки дождей над другими землями, и солнце греет освобождённые от курток спины и шеи.
Самая визуально мягкая вертикаль, которую мне доводилось встречать - это круглые бамбуковые стволы, устремившиеся вверх, не следуя параллелям в своей естественности.
Всё хорошее, что есть в тебе, тоже взбирается по стволам вверх.
Раньше на месте бамбуковой рощи находился вспомогательный павильон, где основатель храма писал стихи и проводил свободное время. Не иначе как он дополнительно поспособствовал положительной энергетике этого леса.
Торо, кажется, действительно старый. Конечно, не с тех времён - храм нехило пострадал от Великого землетрясения в 1923, и фонари вряд ли устояли.
Каждый раз думаю, что через фонарную дырку можно увидеть что-нибудь особенное, вроде девятихвостых кицунэ, но пока не получилось. Может, не с той стороны смотрю, или надо в полночь, или типа того.
История бамбукового храма не лишена кровавых подробностей. В то время дети считались совершеннолетними по достижении 13-летнего возраста, и в этот момент они получали новое имя. Имена детей высокопоставленных особ должны были начинаться с того же иероглифа, что и имя сёгуна.
Мотиудзи Асикага, четвёртый губернатор Камакура, так и поступил: в то время имена большинства сёгунов Муромати, правящего клана, начинались с "Yoshi", и когда его губернатора исполнилось 13, он дал ему имя Yoshihisa, однако проигнорировал часть обряда, предварительно не посоветовавшись с самим сёгуном.
Вице-губернатор использовал несоблюдение этой формальности как повод для протеста и покинул Камакуру, уехав в свою родовую провинцию. Мотиудзи Асикага воспринял его действия как восстание против власти, и направил за ним армию. Однако сёгун неожиданно принял сторону вице-губернатора и направил свои войска в Камакуру.
В этом положении у Мотиудзи Асикага был только один выход - сэпукку. Его 13-летний сын последовал примеру отца. Они совершили ритуал на территории храма Хококудзи.
Фонари похожи на выросшие в пещерах грибы, но до них, кажется, не добраться, по крайней мере простым посетителям.
Здесь растёт гигантский бамбук Мосо, самый высокий среди своих собратьев. Верхушки и правда теряются где-то высоко в небе.
В одном из павильонов, Касё-до, каждое воскресенье проходят утренние медитации, на которые может прийти любой. Никакой регистрации не нужно, главное - не опаздывать, и вести себя достойно.
На территории храма захоронены некоторые из воинов, которые пали в кровавом сражении в 1333 году, когда погиб последний сёгун Камакуры.
Здесь есть и сухой сад. Мои объективом его охватить сложновато. :)
Я понимаю, почему Минагава-сан так любит Хококудзи. Пейзажи этих садов выглядят особенно утончённо и благородно, и у них есть некая особая величественность, недоступная городским храмам.
Огромная японская сосна - да, та самая, которую так часто используют для бонсай (белая сосна вроде бы?). Сначала даже не веришь, что эти подушечки из иголок на ветках - не работа садовника, она такая сама по себе.
С другой стороны, одна из особенностей японского сада - настолько тонкий симбиоз природы и человека, что нужно быть большим знатоком сабжа, чтобы увидеть следы человеческих рук. Такое не может быть просто работой, только призванием, и такое отношение тоже сильно влияет на атмосферу в саду.
Мы с Кириллом еще немного восхищённо бродим между бамбуком, и покидаем Хококудзи.
Чей-то дворик.
Натыкаемся на свалку-парковку непонятного происхождения, техника вроде не особо старая и выглядит вполне юзабельной.
Немного ковыряемся, стараясь не производить лишнего шума.
...и в конце концов оказываемся на пляже. Вообще мы чиллим не так уютно, как кажется на картинке. Здесь всегда ветрено, но сегодня самый ветреный день, который только с нами случался, и, кажется, нас плавно сдувает в сторону дороги.
Ветер ветром, но сегодня наконец тепло, и можно пройтись по сухому песку!
Песка уже порядочно надуло во все щели и складки, мы не стали ждать, пока превратимся в два бархана, и сходили за хлебушком в Lawson через дорогу. О, сколько раз этот Lawson у Юигахама выручал меня.
Тут несколько фоток на телефон, да.
На пляже то тут, то там висят плакаты, предупреждающие, что томби (коршуны, то есть) с удовольствием разделят с вами любой приём пищи, независимо от вашего согласия. Очевидно, что в эти холодные и дождливые дни улов их был небольшим, и мне явно рады.
Нужно потренироваться, чтобы коршуны не перехватывали куски, предназначенные воронам. Вороны здесь не рискуют брать еду из рук, чтобы не получить по шапке от более крупных крылатых.
Зато коршуны чувствуют своё превосходство, в том числе и надо мной. Когти-лезвия касаются кожи лишь слегка, но этого достаточно, чтобы капельки крови взлетели в воздух.
Самурский смеётся и говорит, что я мать воронов :D
Друзья потом сказали, что я немного без башни, но это невероятный кайф - пообщаться с дикой природой настолько близко, почувствовать, насколько они быстрее, сильнее, точнее, и как мало у тебя шансов, если они решат, что ты - жертва.
А пластыри и спирт у нас где-то есть. ;)
Наверное, самый крутой кадр в нашей практике, снятый на айфон.
"Ты настолько дикая, что тебя снимают фотографы National Geographic" (с) Кир :D
Ребята обычно оставляют мне несколько полосатых перьев в обмен на печенье.
Здесь мы не выдержали и достали камеру, и какой же нереальный ветер! На половине кадров я человек-волосы :)
В следующий раз надо снимать на ультракоротких выдержках, коршуны поистине молниеносны.
Мать воронов и пластырь. Да, драконы тоже агрились на Дейнерис.
Будь я одна, бродила бы здесь до заката, но я с Кириллом, шило х2, и мы ещё успеваем на Синдзюку, показать ему одно прикольное место. Это шикарно, что я могу показать прикольные места человеку, который ездит в Японию 20 лет и знает всё.
В место мы успеваем, а Синдзюку в сумерках полностью сиреневый: и небоскрёбы, и небо, и сакура.
Фонари превращаются в гигантских жёлтых светлячков на фоне микросхем.
Сакуре тоже тепло, и она радостно распушается круглыми помпончиками над головами прохожих.
И это уже не Синдзюку, это Уэно - я возвращаюсь домой, а вечерняя подсветка в парке всегда хороша.
С такими шумами получается практически плёночный эффект.
Кажется, большие птицы поделились со мной крыльями, я ощущаю их за спиной.
Вместе с температурой окружающей среды теплеют и улыбки, и свет фонарей кажется желтее.
Когда за день происходит столько всего, вечером просто необходимо пройтись с любимыми треками в наушниках, чтобы упорядочить свои впечатления, разобраться в их приятном хаосе и разложить в соответствующие ячейки в мозгу.
Всего пара дней понадобилась этим деревьям, чтобы полностью расцвести.
В воздухе - такой привычный сладкий запах жареной кукурузы.
Сделать музыку погромче, слететь вниз по ступенькам и с размаху вклиниться в толпу перед Бэнтэн-до, чтобы все запахи и блики разом смешались в голове.
Уши заняты, а мозг как будто слышит шипение жарящейся еды и болтовню.
Домой сквозь глянцевый блеск маленьких щупалец и сияние десятков фонарей.
