Чтение жопой и литературные игры
Разумеется, не стоит путать ситуацию, когда текст требует разъяснения, с ситуацией, когда текст его не требует категорически. Не всякий литературный текст рассчитан на то, чтобы быть понятным и доходчивым. Иные нарочно написаны так, что от читателя требуется сделать усилие, чтобы до этого смысла допрыгнуть, и существенная часть эстетического удовольствия от текста именно в том и состоит, чтобы разгадать загадку, загаданную автором. Разжевать и в рот положить в данном случае означает все испортить.
Вот возьмем, например, скальдические висы. (Чорт, мне кажется, я об этом уже писал... впрочем, неважно, все равно никто не помнит). Скальдическая поэзия - штука донельзя формалистическая, смысла там кот наплакал, и выразить его можно обычно одной фразой: "Мы с братом всех убили" или там "Я наблевал в бороду Бьерну". Суть же скальдического искусства в том, чтобы сказать это как можно более замысловато и непонятно. Восприятие скальдической поэзии - это такая же часть скальдического искусства, как и ее создание, слушатель (потому что поэзия эта изначально устная) и автор находятся в одном культурном пространстве, и именно благодаря этому слушатель способен воспринять текст, оценить его по достоинству и расшифровать заложенный в нем смысл. В сагах встречается и ситуация, когда сказанную во всеуслышание и передаваемую из уст в уста вису правильно понимает только один человек, такой же хороший скальд, как и автор, и таким образом виса становится зашифрованным посланием, которое способен понять лишь его адресат (я не помню, где это было, в "Саге о Гисли", что ли?)
Само собой разумеется, что если в наше время публиковать висы как есть, никто ничего не поймет. Поэтому когда в академическом издании исландских саг встречается виса, на этой странице обычно, кроме висы, ничего больше нет: только текст висы и примечание на всю остальную страницу. Примечание к висе выглядит так: сперва виса распутывается и все слова записываются по порядку, а не так, как было (потому что стандартная виса - это нечто вроде "Петух, ворон, собака, свинья, лошадь, мышка, воробей поет, каркает, лает, хрюкает, ржет, пищит, чирикает" - в оригинале это детская песенка; ну, понятно, что в настоящей висе порядок слов посложнее). Потом расшифровываются кеннинги. Потом объясняется по-человечески, что же там имелось в виду. И только после этого виса наконец-то переводится на современный исландский. (Надо будет уточнить, кстати, так ли это, а то вдруг я подзабыл; я как раз дома добрался до коробки с ксероксами...) Потому что древние исландцы в эту игру играть умели, а современный исландец не умеет, ему надо все на пальцах объяснять, ничего не попишешь.
Собственно, этим и определяется необходимость примечания: может ли читатель играть в эту игру или уже нет. Вот у нас эпиграф ко второй главе "Евгения Онегина":
O rus!
Hor.
О Русь!
Простенькая, незамысловатая шутка, понятная любому, кто хоть чуть-чуть знает латынь. Сам написал, сам "перевел", сам поржал. Примитивненько, конечно, но Пушкин никогда не стеснялся плоских шуток. Современникам Пушкина все было понятно (кто же не знает латыни на таком-то уровне!) Советскому школьнику надобно уже перевести и разжевать: Hor. - это Гораций, римский поэт первого века н.э., o rus - это по-латыни "о деревня!"; иначе прикол пропадет втуне. Ну неоткуда, неоткуда ученику восьмого класса московской очень средней школы номер NNN узнать, что значит по-латыни rus, если редактор ему примечания не напишет.
В общем, есть разница между текстом вроде того же Монтеня, этого блогера шестнадцатого века, или там Паскаля, изначально рассчитанным на понимание и недоступным нам просто потому, что мы по культурному уровню до автора не дотягиваем (скажем, вот Монтень мог думать на латыни, а я нет); и литературной игрой в догонялки, где читателю предлагается поймать за хвост ускользающий смысл, как в тех же "Поминках по Финнегану" Джойса. "Поминки по Финнегану" невозможно читать жопой: они сами сплошная жопа, куда ни ткни - не ошибешься, десять процентов смысла уловил - уже молодец. А Паскаля еще как можно прочесть жопой и вычитать там такое, чего автор не клал.
Короче, текст изначально может быть непонятным и не рассчитанным на доступность. Задача издателя - не сделать непонятное понятным; задача его следить, чтобы понятное не стало непонятным, а непонятное оставалось непонятным ровно в той степени, в какой это задумывал автор. Да, сложно; а кто обещал, что будет легко?
Вот возьмем, например, скальдические висы. (Чорт, мне кажется, я об этом уже писал... впрочем, неважно, все равно никто не помнит). Скальдическая поэзия - штука донельзя формалистическая, смысла там кот наплакал, и выразить его можно обычно одной фразой: "Мы с братом всех убили" или там "Я наблевал в бороду Бьерну". Суть же скальдического искусства в том, чтобы сказать это как можно более замысловато и непонятно. Восприятие скальдической поэзии - это такая же часть скальдического искусства, как и ее создание, слушатель (потому что поэзия эта изначально устная) и автор находятся в одном культурном пространстве, и именно благодаря этому слушатель способен воспринять текст, оценить его по достоинству и расшифровать заложенный в нем смысл. В сагах встречается и ситуация, когда сказанную во всеуслышание и передаваемую из уст в уста вису правильно понимает только один человек, такой же хороший скальд, как и автор, и таким образом виса становится зашифрованным посланием, которое способен понять лишь его адресат (я не помню, где это было, в "Саге о Гисли", что ли?)
Само собой разумеется, что если в наше время публиковать висы как есть, никто ничего не поймет. Поэтому когда в академическом издании исландских саг встречается виса, на этой странице обычно, кроме висы, ничего больше нет: только текст висы и примечание на всю остальную страницу. Примечание к висе выглядит так: сперва виса распутывается и все слова записываются по порядку, а не так, как было (потому что стандартная виса - это нечто вроде "Петух, ворон, собака, свинья, лошадь, мышка, воробей поет, каркает, лает, хрюкает, ржет, пищит, чирикает" - в оригинале это детская песенка; ну, понятно, что в настоящей висе порядок слов посложнее). Потом расшифровываются кеннинги. Потом объясняется по-человечески, что же там имелось в виду. И только после этого виса наконец-то переводится на современный исландский. (Надо будет уточнить, кстати, так ли это, а то вдруг я подзабыл; я как раз дома добрался до коробки с ксероксами...) Потому что древние исландцы в эту игру играть умели, а современный исландец не умеет, ему надо все на пальцах объяснять, ничего не попишешь.
Собственно, этим и определяется необходимость примечания: может ли читатель играть в эту игру или уже нет. Вот у нас эпиграф ко второй главе "Евгения Онегина":
O rus!
Hor.
О Русь!
Простенькая, незамысловатая шутка, понятная любому, кто хоть чуть-чуть знает латынь. Сам написал, сам "перевел", сам поржал. Примитивненько, конечно, но Пушкин никогда не стеснялся плоских шуток. Современникам Пушкина все было понятно (кто же не знает латыни на таком-то уровне!) Советскому школьнику надобно уже перевести и разжевать: Hor. - это Гораций, римский поэт первого века н.э., o rus - это по-латыни "о деревня!"; иначе прикол пропадет втуне. Ну неоткуда, неоткуда ученику восьмого класса московской очень средней школы номер NNN узнать, что значит по-латыни rus, если редактор ему примечания не напишет.
В общем, есть разница между текстом вроде того же Монтеня, этого блогера шестнадцатого века, или там Паскаля, изначально рассчитанным на понимание и недоступным нам просто потому, что мы по культурному уровню до автора не дотягиваем (скажем, вот Монтень мог думать на латыни, а я нет); и литературной игрой в догонялки, где читателю предлагается поймать за хвост ускользающий смысл, как в тех же "Поминках по Финнегану" Джойса. "Поминки по Финнегану" невозможно читать жопой: они сами сплошная жопа, куда ни ткни - не ошибешься, десять процентов смысла уловил - уже молодец. А Паскаля еще как можно прочесть жопой и вычитать там такое, чего автор не клал.
Короче, текст изначально может быть непонятным и не рассчитанным на доступность. Задача издателя - не сделать непонятное понятным; задача его следить, чтобы понятное не стало непонятным, а непонятное оставалось непонятным ровно в той степени, в какой это задумывал автор. Да, сложно; а кто обещал, что будет легко?