О заклепках
Под "заклепками" я подразумеваю разные мелкие (и крупные) несоответствия действительности, раздражающие придирчивого читателя (или зрителя, если речь о кино). Соответственно, читатель к этому цепляется, критикует, что, в свою очередь, раздражает автора и других, менее придирчивых читателей. Нет, ну вот серьезно, вы готовы верить в летающих драконов, но при этом не готовы верить в то, что эльфийский доспех выглядит так, а не этак?! У вас с головой-то все в порядке?
На самом деле, все несколько сложнее. Писатель - или автор(ы) фильма, - предлагает читателю игру с определенными правилами. Игру в хейзинговском смысле, серьезную игру, иногда даже священную - но все-таки игру. Мы с тобой, читатель, заранее договорились, что в рамках этого текста все будет именно так, как я сказал. Давай кабута есть драконы, и они летают. Или кабута животные разумны и могут разговаривать. Или кабута прилетели инопланетяне и подарили нам нанороботов, которые полностью обеспечивают наши насущные нужды, вот вообще все. И принимаясь читать книгу, ты на эти правила соглашаешься. Как соглашаешься не открывать глаз, играя в жмурки.
Эта игра, этот негласный уговор с читателем - он есть всегда. Полного "реализма" - то есть чтобы все было в точности как в жизни - в художественной литературе быть не может в принципе. Если нам кажется, что какая-то книга полностью, абсолютно "реалистична", это значит только одно: тамошние правила игры - общепринятые для вашей культуры. Не сам автор их придумал, а все всегда в вашу эпоху на них основываются, открывая любую книгу, ты по умолчанию знаешь, что там будет именно так. Хотя на самом деле эти правила не менее условны, чем говорящий конь или летающие драконы. То, что читатель верит, кабута граф Толстой, сидя за письменным столом, знает, о чем за полвека до этого думал контуженный Николай Ростов, убегая от французов - это точно такая же условность, такая же игра, как то, что на средневековой миниатюре дамы и кавалеры, пришедшие послушать Иоанна Крестителя, одеты по последней моде четырнадцатого века. Просто к первой условности мы привыкли, и она нам кажется "реализмом", а вторая режет глаз, потому что мы привыкли к "историчности" и знаем, что в Иудее первого века люди не носили таких платьев и таких шоссов. А людям четырнадцатого века было как-то пофиг: вам же сказано, что Иоанн одевался в шкуры, и что знатные люди приходили его послушать? Пожалуйста, вот Иоанн, вот шкуры, вот знатные люди - как им еще одеваться, если не по последней моде? А, например, исландцы той эпохи, когда писались саги, реализма Толстого не поняли бы напрочь. То есть как это Ростов думал то-то и то-то? Кому он об этом рассказывал? Ах, рассказывал он потом совсем другое? А тогда откуда вы знаете, о чем он думал? Ах, его и вовсе на свете не было? Ну-у... В саге не существует чувств и мыслей, не доступных наблюдению извне. Мы не знаем и не можем знать, о чем думал Эгиль Скаллагримсон, хороня любимого сына. Мы только знаем, что на нем была одежда в обтяжку, и когда Бедвара опускали в могилу, Эгиль так глубоко вздохнул, что вся одежда лопнула по швам. А уж что он при этом думал и чувствовал - не наше дело, он об этом никому не рассказывал. Зато в саге, например, всегда известно, кто кому что сказал по такому-то поводу. Да, двести лет спустя, слово в слово. Ага, я уже поверил.
Так вот, "заклепки" возникают там, где эта самая игра, эта договоренность между автором и читателем почему-либо нарушается. Самый простой и примитивный случай - и то, что обычно больше всего бесит авторов, - это когда читатель попросту не хочет играть в предложенную игру. Ну мало ли почему. Может, он не хотел читать эту книгу, а его заставили. Или он взялся читать, а ему разонравилось, а бросить жалко, деньги-то уплочены. И вот он, как ребенок, соскучившийся на взрослом спектакле, вместо того, чтобы смотреть пьесу, лезет на сцену и принимается ковырять пальцем декорацию. После чего громогласно возвещает, что замок ненастоящий, а доспехи картонные. "Вот у вашего Толкина написано "Дракон взмахнул крыльями" - а я не верю! Не верю!" - как говорил один мой бывший знакомый. Понятно, что такого читателя хочется немедленно увести и отшлепать, чтобы не мешал.
Частный случай этой же ситуации: когда автора за что-то не любят. Лично. Уж тут найдут, за что придраться. Кому бы другому злосчастную "стрелку осциллографа" давно бы забыли, а то бы и вовсе не заметили (тем более, в общем-то, очевидно, что имелось в виду-то, горная цепь и в самом деле похожа на шкалу осциллографа), а Латыниной до сих пор вспоминают, потому что она Латынина. Есть такое слово: хейтеры. На них можно только плюнуть и забить.
Другой вариант, тоже относительно простой: это когда читатель - специалист в каком-то вопросе, и он не может отвлечься от своих профессиональных знаний. А автор - не специалист, и поленился настолько глубоко разобраться в теме, или просто пофигу ему, как на самом деле лечится чума или рубленая рана. Или как устроен такой-то доспех. Или как там управляется это чертово парусное судно. Тут - ну да, с одной стороны, автор мог бы и получше разобраться, а с другой, если девяноста девяти процентам читателей пофиг, как на самом деле называется эта деталь конской сбруи, они и лошадь-то живую вблизи не видели, то и не пофиг ли вообще? Забудь, махни рукой и читай себе дальше. Не-ет, я не могу, ну вы поглядите, что он пишет!!!111расрасрас - и тред на стопиццот комментов. Но это, можно сказать, законная часть жизни текста. В некоторых случаях почти неизбежная, сколько бы автор ни убивался о технические подробности.
Еще один случай тоже простой, но уж тут автору обижаться на “заклепки” глупо, ибо сам виноват. Это когда автор сам нарушает свои же заявленные правила. Например, когда он в предисловии к историческому роману расписывает, как он много сил и времени уделил тому, чтобы вжиться в эпоху. Сколько источников он одолел, как долго в архивах сидел, как тогдашний быт изучил в мельчайших подробностях, с какими спецами консультировался... Вот не надо так делать, на самом деле. Не надо рассказывать, как вы круто во всем разобрались. Пусть другие скажут. А то, как назло, на первых же страницах какой-нибудь римлянин у вас помянет, что нынче на дворе семьдесят третий год (ну какой-какой - до Рождества Христова, вестимо!) До второго пришествия потом не отмоетесь, будут вам вспоминать этот злосчастный семьдесят третий год и стремена римского всадника.
В чем разница с предыдущим случаем? В том, что предыдущий автор и не обещал доскональной точности. Александр Дюма пишет приключенческий роман, и ему (и его читателям) глубоко фиолетово, что в семнадцатом веке еще не было вина в бутылках, а которое было, стоило столько, что в провинциальных трактирах его точно не наливали. Они привыкли, что вино в бутылках, и им все ок. А во втором случае автор дал себе труд подробно изучить стеклодувную промышленность семнадцатого века, похвастался этим читателям... и торжественно сел в лужу.
И последний случай, самый сложный и неоднозначный - это когда автор без видимой цели нарушает обоснованные ожидания читателя. Те самые молчаливые договоренности своей эпохи. Когда знать мысли героя автор может, а вот обрядить гусара наполеоновских времен в стрелецкий кафтан - нет. При том, что в наше время, на самом деле, очень многое строится на нарушении таких договоренностей, этих самых читательских ожиданий. Потому что от автора требуют оригинальности, и один из самых простых способов эту оригинальность проявить - это вот как раз нарушить правила. И к этому современный читатель тоже, в принципе, готов (если он не совсем тупой - или если он не подписался на произведение конкретного жанра: согласитесь, не очень-то приятно читать детектив, заявленный именно как детектив, где преступник и состав преступления известны с самого начала, а весь сюжет состоит в том, что преступника уговаривают покаяться в содеянном). Да, читатель готов к тому, что под видом исторического романа ему подсунут современную ироническую прозу с современными людьми и их современными отношениями - но у нарушения правил тоже есть свои правила. Желательно, чтобы автор эти свои скрытые намерения хоть как-то обозначил. А то вот довелось моей знакомой переводить исторический роман - двадцать лет прошло, а мы до сих пор вспоминаем (я ей помогал). Роман был про Клеопатру. И с виду нормальный такой исторический роман. Только Антоний там ходил в халате и теплых носках. Персонажи пили чай. Цезарь хранил свой круглый легионерский щит (нет, я нигде не описался) в ящике комода. А доспех у него висел на плечиках в шкафу. Это то, что нам с коллегой запомнилось сильнее всего. И мы до самых последних страниц гадали, что же это было. По идее, это были маркеры авторской иронии. Жирные такие. Прям жирнющие. Но только, видите ли, кроме них, в книге не было ничего, что говорило бы о том, что это ирония. Во всем остальном, кроме таких вот деталей, это был нормальный, даже банальный исторический роман. И, напротив, все говорило о том, что никакая это не ирония. Что автор просто невежествен и тупо не подозревал, что римляне не носили носков, что легионерский щит был прямоугольным и так далее. Если это была ирония, то настолько тонкая, что со стороны ее было вообще не заметно. Этакая невидимая миру фига в кармане. Сам пошутил, сам посмеялся. Дети, если возьметесь когда-нибудь писать книгу - вот так не делайте никогда. Книга - это авторское высказывание, адресованное читателю. Если высказывание не услышано - считайте, что книга не состоялась. (Хотя как сказать: бабло-то автору уплочено, если целью было именно это, тогда, конечно...)
На самом деле, все несколько сложнее. Писатель - или автор(ы) фильма, - предлагает читателю игру с определенными правилами. Игру в хейзинговском смысле, серьезную игру, иногда даже священную - но все-таки игру. Мы с тобой, читатель, заранее договорились, что в рамках этого текста все будет именно так, как я сказал. Давай кабута есть драконы, и они летают. Или кабута животные разумны и могут разговаривать. Или кабута прилетели инопланетяне и подарили нам нанороботов, которые полностью обеспечивают наши насущные нужды, вот вообще все. И принимаясь читать книгу, ты на эти правила соглашаешься. Как соглашаешься не открывать глаз, играя в жмурки.
Эта игра, этот негласный уговор с читателем - он есть всегда. Полного "реализма" - то есть чтобы все было в точности как в жизни - в художественной литературе быть не может в принципе. Если нам кажется, что какая-то книга полностью, абсолютно "реалистична", это значит только одно: тамошние правила игры - общепринятые для вашей культуры. Не сам автор их придумал, а все всегда в вашу эпоху на них основываются, открывая любую книгу, ты по умолчанию знаешь, что там будет именно так. Хотя на самом деле эти правила не менее условны, чем говорящий конь или летающие драконы. То, что читатель верит, кабута граф Толстой, сидя за письменным столом, знает, о чем за полвека до этого думал контуженный Николай Ростов, убегая от французов - это точно такая же условность, такая же игра, как то, что на средневековой миниатюре дамы и кавалеры, пришедшие послушать Иоанна Крестителя, одеты по последней моде четырнадцатого века. Просто к первой условности мы привыкли, и она нам кажется "реализмом", а вторая режет глаз, потому что мы привыкли к "историчности" и знаем, что в Иудее первого века люди не носили таких платьев и таких шоссов. А людям четырнадцатого века было как-то пофиг: вам же сказано, что Иоанн одевался в шкуры, и что знатные люди приходили его послушать? Пожалуйста, вот Иоанн, вот шкуры, вот знатные люди - как им еще одеваться, если не по последней моде? А, например, исландцы той эпохи, когда писались саги, реализма Толстого не поняли бы напрочь. То есть как это Ростов думал то-то и то-то? Кому он об этом рассказывал? Ах, рассказывал он потом совсем другое? А тогда откуда вы знаете, о чем он думал? Ах, его и вовсе на свете не было? Ну-у... В саге не существует чувств и мыслей, не доступных наблюдению извне. Мы не знаем и не можем знать, о чем думал Эгиль Скаллагримсон, хороня любимого сына. Мы только знаем, что на нем была одежда в обтяжку, и когда Бедвара опускали в могилу, Эгиль так глубоко вздохнул, что вся одежда лопнула по швам. А уж что он при этом думал и чувствовал - не наше дело, он об этом никому не рассказывал. Зато в саге, например, всегда известно, кто кому что сказал по такому-то поводу. Да, двести лет спустя, слово в слово. Ага, я уже поверил.
Так вот, "заклепки" возникают там, где эта самая игра, эта договоренность между автором и читателем почему-либо нарушается. Самый простой и примитивный случай - и то, что обычно больше всего бесит авторов, - это когда читатель попросту не хочет играть в предложенную игру. Ну мало ли почему. Может, он не хотел читать эту книгу, а его заставили. Или он взялся читать, а ему разонравилось, а бросить жалко, деньги-то уплочены. И вот он, как ребенок, соскучившийся на взрослом спектакле, вместо того, чтобы смотреть пьесу, лезет на сцену и принимается ковырять пальцем декорацию. После чего громогласно возвещает, что замок ненастоящий, а доспехи картонные. "Вот у вашего Толкина написано "Дракон взмахнул крыльями" - а я не верю! Не верю!" - как говорил один мой бывший знакомый. Понятно, что такого читателя хочется немедленно увести и отшлепать, чтобы не мешал.
Частный случай этой же ситуации: когда автора за что-то не любят. Лично. Уж тут найдут, за что придраться. Кому бы другому злосчастную "стрелку осциллографа" давно бы забыли, а то бы и вовсе не заметили (тем более, в общем-то, очевидно, что имелось в виду-то, горная цепь и в самом деле похожа на шкалу осциллографа), а Латыниной до сих пор вспоминают, потому что она Латынина. Есть такое слово: хейтеры. На них можно только плюнуть и забить.
Другой вариант, тоже относительно простой: это когда читатель - специалист в каком-то вопросе, и он не может отвлечься от своих профессиональных знаний. А автор - не специалист, и поленился настолько глубоко разобраться в теме, или просто пофигу ему, как на самом деле лечится чума или рубленая рана. Или как устроен такой-то доспех. Или как там управляется это чертово парусное судно. Тут - ну да, с одной стороны, автор мог бы и получше разобраться, а с другой, если девяноста девяти процентам читателей пофиг, как на самом деле называется эта деталь конской сбруи, они и лошадь-то живую вблизи не видели, то и не пофиг ли вообще? Забудь, махни рукой и читай себе дальше. Не-ет, я не могу, ну вы поглядите, что он пишет!!!111расрасрас - и тред на стопиццот комментов. Но это, можно сказать, законная часть жизни текста. В некоторых случаях почти неизбежная, сколько бы автор ни убивался о технические подробности.
Еще один случай тоже простой, но уж тут автору обижаться на “заклепки” глупо, ибо сам виноват. Это когда автор сам нарушает свои же заявленные правила. Например, когда он в предисловии к историческому роману расписывает, как он много сил и времени уделил тому, чтобы вжиться в эпоху. Сколько источников он одолел, как долго в архивах сидел, как тогдашний быт изучил в мельчайших подробностях, с какими спецами консультировался... Вот не надо так делать, на самом деле. Не надо рассказывать, как вы круто во всем разобрались. Пусть другие скажут. А то, как назло, на первых же страницах какой-нибудь римлянин у вас помянет, что нынче на дворе семьдесят третий год (ну какой-какой - до Рождества Христова, вестимо!) До второго пришествия потом не отмоетесь, будут вам вспоминать этот злосчастный семьдесят третий год и стремена римского всадника.
В чем разница с предыдущим случаем? В том, что предыдущий автор и не обещал доскональной точности. Александр Дюма пишет приключенческий роман, и ему (и его читателям) глубоко фиолетово, что в семнадцатом веке еще не было вина в бутылках, а которое было, стоило столько, что в провинциальных трактирах его точно не наливали. Они привыкли, что вино в бутылках, и им все ок. А во втором случае автор дал себе труд подробно изучить стеклодувную промышленность семнадцатого века, похвастался этим читателям... и торжественно сел в лужу.
И последний случай, самый сложный и неоднозначный - это когда автор без видимой цели нарушает обоснованные ожидания читателя. Те самые молчаливые договоренности своей эпохи. Когда знать мысли героя автор может, а вот обрядить гусара наполеоновских времен в стрелецкий кафтан - нет. При том, что в наше время, на самом деле, очень многое строится на нарушении таких договоренностей, этих самых читательских ожиданий. Потому что от автора требуют оригинальности, и один из самых простых способов эту оригинальность проявить - это вот как раз нарушить правила. И к этому современный читатель тоже, в принципе, готов (если он не совсем тупой - или если он не подписался на произведение конкретного жанра: согласитесь, не очень-то приятно читать детектив, заявленный именно как детектив, где преступник и состав преступления известны с самого начала, а весь сюжет состоит в том, что преступника уговаривают покаяться в содеянном). Да, читатель готов к тому, что под видом исторического романа ему подсунут современную ироническую прозу с современными людьми и их современными отношениями - но у нарушения правил тоже есть свои правила. Желательно, чтобы автор эти свои скрытые намерения хоть как-то обозначил. А то вот довелось моей знакомой переводить исторический роман - двадцать лет прошло, а мы до сих пор вспоминаем (я ей помогал). Роман был про Клеопатру. И с виду нормальный такой исторический роман. Только Антоний там ходил в халате и теплых носках. Персонажи пили чай. Цезарь хранил свой круглый легионерский щит (нет, я нигде не описался) в ящике комода. А доспех у него висел на плечиках в шкафу. Это то, что нам с коллегой запомнилось сильнее всего. И мы до самых последних страниц гадали, что же это было. По идее, это были маркеры авторской иронии. Жирные такие. Прям жирнющие. Но только, видите ли, кроме них, в книге не было ничего, что говорило бы о том, что это ирония. Во всем остальном, кроме таких вот деталей, это был нормальный, даже банальный исторический роман. И, напротив, все говорило о том, что никакая это не ирония. Что автор просто невежествен и тупо не подозревал, что римляне не носили носков, что легионерский щит был прямоугольным и так далее. Если это была ирония, то настолько тонкая, что со стороны ее было вообще не заметно. Этакая невидимая миру фига в кармане. Сам пошутил, сам посмеялся. Дети, если возьметесь когда-нибудь писать книгу - вот так не делайте никогда. Книга - это авторское высказывание, адресованное читателю. Если высказывание не услышано - считайте, что книга не состоялась. (Хотя как сказать: бабло-то автору уплочено, если целью было именно это, тогда, конечно...)