Путешествие Нильса с дикими гусями
Среди прочих более или менее неудачных переводов "Властелина Колец" особняком стоит перевод Бобырь. Если по поводу прочих толкинисты еще спорят: а может быть, Кистямур неплох или Каррик-и-Каменкович вполне приличный, - то насчет "Повести о Кольце" все сходятся на том, что это уже за пределами добра и зла. Его и переводом-то не назовешь: это сокращенный пересказ. И это текст Профессора, каждая фраза которого священна! Мы тут, понимаешь, копья ломаем из-за "Boromir smiled", а она!..
Но если отвлечься от пиетета перед великим Толкином, окажется, что перевод/пересказ Бобырь прекрасно вписывается в славную советскую традицию других подобных переводопересказов. Начало эта традиция берет задолго до Октябрьской революции: человечество еще в восемнадцатом веке осознало, что некоторые книжки детям так, как есть в руки давать нельзя ни в коем случае, а прочесть их все-таки надо, классика же. Но именно у нас в СССР, благодаря нашему специфическому, прямо скажем - наплевательскому отношению к авторским правам, подобные переложения превратились чуть ли не в отдельный, самостоятельный вид детской литературы. Спектр таких пересказов весьма широк. На одном его краю - классическое, традиционное "ad usum delphini", когда из взрослой, отнюдь не рассчитанной на детей книги вычищается все, не предназначенное для детских глаз (я могу навскидку вспомнить "Тиля Уленшпигеля" или Рабле в переводе Пяста, но на самом деле имя им легион). На другом - "авторские" пересказы, где иностранный оригинал служит только основой, на которой русский автор свободно выстраивает свой собственный текст, вообще не задумываясь о соответствии оригиналу. Наиболее известные из таких - это, разумеется, "Приключения Буратино" и "Волшебник Изумрудного города". Там и на обложке стоит фамилия не Коллоди или Баума, а Толстого или Волкова, а автора оригинального произведения разве что вежливо упомянут в предисловии. Толстой откровенно пишет: "Когда я был маленький - очень, очень давно, - я читал одну книжку: она называлась «Пиноккио, или Похождения деревянной куклы» (деревянная кукла по-итальянски - буратино). Я часто рассказывал моим товарищам, девочкам и мальчикам, занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый раз по-разному, выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было". Так оно было или не так, но свой долг перед Коллоди Толстой на этом явно считает выполненным.
Книга, о которой я собираюсь поговорить, находится где-то в середине этого спектра. Она скорее пересказ, нежели перевод, однако же на обложке стоит имя Сельмы Лагерлёф, "в свободной обработке Зои Моисеевны Задунайской и Александры Иосифовны Любарской". Мне стало интересно посмотреть и сравнить, в чем же состояла обработка, как именно изменился текст по сравнению с оригиналом и зачем вообще было это делать. Благо, сравнить несложно: у нас есть нормальный, вполне академический перевод Брауде, настолько близкий к оригиналу, насколько это вообще возможно.
Различия очевидны с самого начала, прямо с первых абзацев. Первое, что бросается в глаза - это что в пересказе герой книги "помолодел" на два года. "Так прожил он до двенадцати лет" - "Не так уж мало он успел прожить на свете - лет четырнадцать". Вроде как и ерунда: ну что такое два года? - но для ребенка разница колоссальная. Персонаж советской сказки (будем для краткости называть этот текст З-Л) - просто озорной мальчишка. Ну какой пацан не разоряет гнезд и не кидается камнями? Персонаж оригинала последовательно описывается как созревающий маленький мерзавец. Крестьянский парень четырнадцати лет, который постоянно отлынивает от работы, мучает домашних животных и хамит родителям - это уже уверенная заявка на не самое светлое будущее. Самая серьезная работа, какую ему можно доверить - это пасти гусей (по крестьянским меркам - работа для дошколенка, если верить Остапу Вишне). Дальше по тексту выясняются новые подробности: оказывается, Нильс "дурной все-таки был мальчишка! Все, чем бы он дома ни занимался, казалось ему просто-напросто скучным! Никого в жизни он никогда не любил: ни отца с матерью, ни школьного учителя, ни товарищей по школе, ни мальчиков из соседних усадеб. Единственные, с кем он более или менее знался, были Оса-пастушка и маленький Матс, которые, как и он, пасли на полях гусей. Но и этих детей он не любил по-настоящему. Да какое там любил! И привязан даже не был! Он ни по ком не тосковал, ни к кому не стремился". (На самом деле еще дальше по ходу дела выясняется, что Нильс, в сущности, обычный подросток в разгаре подростковой эмансипации: изо всех сил делает все возможное, чтобы рассориться с родителями, при этом в глубине души страдает, что они его не любят - что неправда, - и он им совсем не нужен - тем более неправда). Все вот эти психологические тонкости скопом пошли псу под хвост. Видимо, ни к чему они в детской книжке. (Хотя советские детские писатели на этот счет как раз не стеснялись - вспомнить хотя бы Крапивина или Козлова, да и довоенный Гайдар тоже не так-то прост). А было их там... таки было. Лагерлеф - бывшая школьная учительница, и явно вложила в текст многое из того, что она знала о детях. Ее роман нашпигован метаниями, терзаниями и непростыми этическими коллизиями. В пересказе З-Л от всего этого осталось непростое решение Нильса помочь злосчастному уппсальскому студенту, потерявшему рукопись, вместо того, чтобы воспользоваться его минутной слабостью и вернуть себе прежний облик, да еще нравоучительная история с капризным гусенком. А на самом деле Нильс у Лагерлеф проходит тернистый путь от безответственного эгоиста до человека, умеющего любить и дружить по-настоящему. В сущности, обратно в родительскую усадьбу он возвращается уже перелинявшим, миновавшим подростковый кризис, взрослым и ответственным человеком. И для чего, спрашивается, было это выметать? Ну, так...
Второе, что последовательно вычищено в З-Л - это, разумеется, почти все упоминания о религии. Ну, тут уж причины очевидны. Советским детям такое ни к чему. А труда это стоило немалого. Дело даже не в том, что Сельма Лагерлеф была изрядно религиозна (особой религиозностью именно в "Нильсе" не пахнет), просто вся жизнь нормального шведа начала XX века пронизана связями с церковью. Разумеется, что воскресным утром родители Нильса собирались не "на ярмарку в соседнее село", а в церковь (и тот факт, что Нильса с собой не берут, уже сам по себе симптоматичен). И перед уходом сажают его не учить уроки, а штудировать воскресную проповедь, которую пастор должен был читать в этот день. Ну, и так далее. На протяжении всего путешествия под крыльями гусиной стаи мелькают бесконечные церкви, церквушки, монастыри, вся жизнь деревни вращается вокруг церкви и школы.
Третье, что в З-Л исчезло практически полностью, и причины этого не столь очевидны, как в предыдущем случае - это, собственно, население Швеции. У Лагерлеф Нильс путешествует не просто по абстрактной сказочной Швеции - он летит над современной Швецией, довольно-таки процветающей страной, уверенно шагающей из домотканого крестьянского прошлого в индустриальное будущее. В самом начале, когда гуси летят вдоль реки, им, извините, буквально на ночь присесть негде: там помещичья усадьба с парком, там бумажная фабрика, а там популярный курорт... Нет, есть в Швеции и дремучие заповедные леса, и болота, и пустынные нагорья - но от советского пересказа у меня осталось полное впечатление, что именно из этого-то Швеция и состоит. Безлюдная глушь, среди которой разбросаны редкие старинные города да одинокие крестьянские усадьбы. Ага, щазз! Швеция Лагерлеф кипит и бурлит человеческой деятельностью: каждый клочок пригодной для пахоты земли возделан, каждый мало-мальски стоящий уголок обустроен. Всякий швед, от короля до нищего мальчугана-сироты, до последней ветхой старухи, трудится не покладая рук, вся книга, от первой до последней страницы - гимн человеку труда, его умелым рукам и смекалистой голове. Ну казалось бы, что может быть ближе советскому читателю? 1940 год, разгар индустриализации, "Человек сказал Днепру: "Я стеной тебя запру!" И вот она, эта самая индустриализация в полный рост. Зачем же было такое заметать под коврик?
Очевидно, потому, что лагерлефовский человек труда думает о чем-то не о том. Он даже не заикается ни о свержении угнетателей, ни о солидарности трудящихся, ни о мировой революции... Понятно, что его труд - отнюдь не самоцель, его цель - богатство и процветание. Все, о чем он мечтает - это разбогатеть и... трудиться еще больше, разумеется! Даже кровопийцы-помещики, которым трудиться-то уж и вовсе ни к чему, вместо того, чтобы жиреть и прожигать свою барскую жизнь, берут и организуют у себя в поместье курсы для учителей народных школ... В сущности, это было бы нетрудно исправить, обрабатывать так обрабатывать. Дописали же к "Буратино" вариант концовки, где беглые куклы вместо кукольного театра попадают в волшебную страну СССР. Но, видимо, Задунайская и Любарская предпочли этого не делать, а вместо этого окончательно превратить роман в волшебную сказку, действие которой происходит гдетотам, в день, какой - неведомо, в никаком году (у Лагерлеф путешествие Нильса четко расписано по дням, и хотя год не указан, он запросто вычисляется по соответствию дат дням недели: это 1904, год начала работы над книгой, то есть действие происходит здесь и сейчас, и все, что видит перед собой Нильс - это наисовременнейшая современность).
Кстати, когда я полез разыскивать текст З-Л, я выяснил прелюбопытнейшую подробность. Полез я вот на этот сайт https://sheba.spb.ru/bib/lagerloef-nils.htm, а там, поскольку он посвящен советской книжной иллюстрации, выложены параллельно тексты произведений онлайн и собственно книги в дежавю. Так вот, когда я скачал дежавюшку и принялся ее читать, я быстро обнаружил, что это не совсем тот текст, что я читал в детстве! И более того, что текст, выложенный на сайте, не совпадает с текстом книги. Когда я принялся выяснять, в чем дело, я обнаружил, что издание, выложенное в дежавю, выпущено в 1977 году издательством "Малыш". А издательство "Малыш" печатало книжки для самых маленьких, для дошколят и младших школьников. Логично было предположить, что тот текст, что в дежавю, дополнительно обработали и упростили, с расчетом на целевую аудиторию издательства. Однако же нет: в конце книги имеется аннотация издательства, в которой говорится: "Книга Сельмы Лагерлеф... издавалась несколько раз. Последние издания были значительно изменены и расширены. Издательство "Малыш" решило вернуться к первоначальной редакции книги, так как она больше соответствует возрасту наших читателей". То есть, видимо, вот именно этот текст, более примитивный и сокращенный, и был тем самым текстом, что опубликовали впервые в 1940 году. А то, что читал я, например, вот в этом издании -
- было уже новым вариантом, расширенным и дополненным; однако принадлежащим, очевидно, все тем же Задунайской и Любарской. Таким образом, мы имеем для сравнения даже не два, а целых три текста. В первоначальной, более "детской" версии, отсутствуют многие важные эпизоды: прежде всего, эпизод с Удачником и Неудачником и пляски на горе Кулаберг. Но в первую очередь в "детской" версии практически отсутствуют люди как таковые: очевидно, по замыслу авторов, крохотный Нильс, подобно персонажам "Тома и Джерри", вообще не способен взаимодействовать с людьми - он попросту существует на ином плане бытия, где от людей присутствуют только руки да тапки (на самом деле, летя по небу на гусе, он запросто перекрикивается с людьми на земле). В эпизоде с Бронзовым и Деревянным Нильс нарочно отпрашивается у Мартина, чтобы "увидеть настоящих людей" (а вместо этого попадает в передрягу с бронзовым королем и деревянным моряком). В новой версии он все-таки взаимодействует со студентом-Удачником. То есть со временем Задунайская и Любарская позволили себе внести в текст ряд эпизодов оригинала, которые они первоначально сочли ненужными. При этом пространство, где происходят события книги, из условно-сказочного приобрело все же некоторые черты настоящей Швеции: безымянный "город", где обитали Бронзовый и Деревянный, оказался "Карлскроной, городом кораблей", появилась студенческая Уппсала... Однако же сказка по-прежнему осталась сказкой.
Еще одно из отличий, которые прямо-таки бросаются в глаза - это то, что текст Лагерлеф более жесткий. А текст З-Л - более жестокий. Помните, я вчера говорил о том, в чем разница? Вот я имел в виду именно это. Персонажи Лагерлеф обитают в своем, преимущественно крестьянском, суровом и не особо жалостливом мире. Там режут гусей. Пристреливают старых собак - а зачем жить псу, который еле ходит и уже почти не видит? Там сгоняют с земли разорившихся арендаторов. Там бродят по дорогам нищие дети, оставшиеся без попечения родителей. Там падает без сил одинокая старуха - и никто не знает, что она умерла, кроме ее последней коровы, такой же дряхлой, как она сама. Там гибнет от дурацкого несчастного случая и безропотно умирает славный маленький Матс. Это жизнь, детки, никуда не денешься. Но при этом все они - кроме сугубо отрицательных персонажей - не жестоки. Все они - и люди, и звери, и птицы, - добры, когда могут себе это позволить, и не причиняют никому страданий сверх необходимого. Именно поэтому так выделяется на общем фоне жестокий и бессердечный Нильс-Гусопас. Именно поэтому его ненавидят и звери, и птицы, и дурная слава о нем катится впереди, далеко обгоняя его - до тех пор, пока он не сумеет переломить свою дурную репутацию и завоевать себе новую, хорошую.
В книге Лагерлеф не бьют детей. Ну, то есть как-то наказывают, судя по тому, что отца Нильс явственно побаивается, но как - неизвестно. Русские пересказчики не сомневаются: "Конечно, можно было и не послушаться, но отец недавно купил широкий жесткий ремень с тяжелой медной пряжкой и обещал обновить его на спине у Нильса при первом же удобном случае". Нет, в оригинале ремня нет. И в поздней версии тоже: в послевоенном СССР бить детей считалось вроде как непедагогично. В оригинале Нильс, защищая гусей, кольнул выдре лапу острой железкой. У З-Л "перепонка была вся изрезана и висела кровавыми клочьями" (я еще в детстве удивлялся, как это Нильс ухитрился одним тычком крохотного ножичка так ее изувечить!) У З-Л серые крысы в Глиммингемском замке - враг, подлежащий полному и безжалостному истреблению. "Крысы заметались, забегали вдоль берега, но дудочка еще звонче звенела над озером, еще громче звала их за собой. Забыв обо всем на свете, крысы ринулись в воду… Когда вода сомкнулась над головой последней крысы, гусыня со своим седоком поднялась в воздух". В оригинале история с крысами в замке Глиммингехус - никакая не сказка, а популярное эссе по экологии. Глава так и называется: "Черные крысы и серые крысы". Это история о том, как инвазивный вид победил и вытеснил аборигенный вид, занимавший ту же экологическую нишу. И серых крыс никто не топит в озере.
"Серые крысы и впрямь не могли устоять против этой дудочки. Мальчик шел впереди и играл до тех пор, пока не погасли звезды, а крысы неотступно следовали за ним. Он играл, когда занималась заря нового дня, он играл, когда всходило солнце, а целые полчища серых крыс все так же неотступно следовали за ним по пятам. И он уводил их все дальше и дальше от запасов зерна в замке Глиммингехус... Мало того, сколько времени ушло на поиски Малыша-Коротыша, который, играя на дудочке, увел серых крыс на много миль от замка Глиммингехус. Папаша сова вернулся к утру с известием, что черные крысы прибудут в замок сразу же после восхода солнца, и не беда, если волшебная дудочка совы-сипухи смолкнет, распустив серых крыс на все четыре стороны. Это уже никому не опасно!"
И все! Хотя, казалось бы, насколько проще было бы всех утопить? Но нет. Нильс просто чуть-чуть вмешался, восстановив нарушенное равновесие - а дальше они уж сами между собой разберутся. Нет, мир Лагерлеф не лишен жестокости - но жестокость там не является нормой жизни и всякий раз сурово осуждается. Один из самых жестоких эпизодов - это когда отец мальчика продает коня, к которому мальчик прикипел всей душой. И мальчик усваивает урок и вырастает нормальным таким кулаком-мироедом. А потом, много лет спустя, встречается со своим конем, дряхлым и заезженным.
"Сын не мог выговорить ни слова, слезы неудержимо катились по его щекам; взяв морщинистую руку матери в свою, он погладил ее.
Но вдруг, словно чего-то испугавшись, вскочил:
- А что сказал бы на это отец?
- Отец был здесь хозяином в свое время, теперь настал твой черед. Покуда отец был жив, приходилось его слушаться. Теперь же ты должен стать самим собой, показать, каков ты.
Сын был так поражен словами матери, что перестал плакать.
- Я таков, каков есть, - ответил он.
- Нет, - возразила мать, - ты только пытаешься походить на отца. Отец жил в суровые времена, и это вселило в него страх перед бедностью. Ему казалось, что нужно думать прежде всего только о себе. Ты же никогда не знал нищеты, которая могла бы тебя ожесточить. А добра у тебя больше, чем нужно, и было бы грешно не подумать и о других".
Вот то самое, о чем я говорил. Люди жестоки по необходимости либо по неразумию; если есть возможность быть добрым, конечно же, всякий предпочтет быть добрым и не быть жестоким сверх меры. В этом отношении меня особенно впечатлила глава о Бронзовом и Деревянном. В пересказе З-Л для меня это был один из самых неприятных эпизодов - отчасти еще и потому, что я не очень догонял, что же происходит. Деревянный спасал опрометчивого Нильса - и спас его ценой собственной жизни. По моим понятиям, Нильсу полагалось бы умирать от стыда. А он ничего, как так и надо. Еще и с Бронзовым попрощался: "Прощайте, ваше бронзовое величество!" Какого фига? Нет бы плюнуть ему на треуголку! А потому что на самом деле все было совсем иначе. Для начала, Бронзовый был не просто "некий король", а "не кто иной, как сам Карл XI". Я-то про него ничего не знаю, поскольку с Россией он не воевал, в отличие от своего сына, но именно он заложил тот самый корабельный город Карлскруна, где заночевали Нильс с его стаей. И старший боцман Русенбум, отмазывая маленького наглеца, приводит короля, жаждущего мести, на корабельную верфь. И не просто на верфь, а в "модельную" - фактически, музей, где представлены все суда шведского флота. Тут-то они, собственно, оба и пропали, и Нильс вместе с ними.
"Бронзовый, увидев модели судов, забыл обо всем на свете. Он осмотрел все модели, от первой до последней, без устали расспрашивая о них. А Русенбум, старший боцман с «Дерзновенного», рассказывал все, что знал о тех, кто строил эти суда, о тех, кто их водил, и о том, какая судьба постигла этих людей. Он служил на флоте до 1809 года и мог поведать о строителе кораблей Чапмане и о реформаторе флота Тролле, о морских сражениях при Хугланде и Свенсксунде и о многом другом...
Русенбум, так же как и Бронзовый, забыл, зачем они пришли в гавань. Не задумываясь, поднял он деревянную шляпу и воскликнул:
- Я снимаю шляпу перед тем, кто избрал это место для гавани, заложил верфь и создал флот! Ура королю, который вызвал все это к жизни!
- Спасибо, Русенбум! Хорошо сказано! Молодец, Русенбум! Но что это, Русенбум?
На лысой голове Русенбума, на самой макушке, стоял Нильс Хольгерссон. Он больше не боялся. Приподняв свой белый колпачок, он закричал:
- Ура, губошлеп!
Бронзовый изо всех сил ударил палкой по земле. Но мальчик так никогда и не узнал, что он собирался сделать. Брызнули первые лучи солнца, и в тот же миг оба - и Бронзовый, и Деревянный - исчезли без следа, словно были сотканы из тумана".
Вот и вся история! И никто никого не убивал, просто побывали на экскурсии в морском музее. Но уж конечно, в советской сказке кровожадный король-убийца был куда уместнее любознательного короля-основателя Карлскруны. ;-)
И еще один эпизод, о котором я хотел бы поговорить подробнее - это спасение бельчат белки Сирле. Если вы читали эту книгу в детстве, его вы уж точно помните. "Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем!" Ну так вот: вся эта трагикомическая сценка, с бестолковой сорокой и атакой птиц, которых она призвала на помощь - целиком и полностью творение Задунайской и Любарской. В оригинале все было не так вообще. Все, что есть общего между оригиналом и З-Л - это то, что в оригинале тоже речь о белках и бельчатам грозит опасность.
"А произошло вот что: в орешнике на берегу озера Вомбшён поймали белку и принесли ее в ближнюю крестьянскую усадьбу... Обитатели усадьбы собирались целое лето любоваться ловкостью белочки, ее веселыми забавами. Они живо привели в порядок старую беличью клетку...
Люди думали, что осчастливили белочку. И очень удивлялись, что она не хотела обживать свой домик, а печально сидела, забившись в уголок, и время от времени жалобно повизгивала. К корму она не притрагивалась и ни разу не покружилась в проволочном колесе.
- Боится, видать, - говорили люди. - Завтра, как освоится, станет и есть, и забавляться".
А ночью внезапно появился малыш-домовой. Он попытался было отворить клетку, но клетка была заперта на висячий замок. Тогда малыш разбил стекло в окошке клетки и принялся таскать белке ее слепых детенышей. "Домовой-то бегал в орешник за детенышами бельчихи и принес их ей, чтобы они не подохли с голоду". Когда хозяева усадьбы узнали об этом (а рассказала об этом старуха, которая была слишком дряхлой, чтобы участвовать в домашних хлопотах, и сидела в одиночестве, пока все готовились к празднику), все устыдились и отнесли бельчиху с бельчатами обратно в орешник. Это, собственно, вся история. В другом месте, две главы спустя, поясняется, как было дело. У Нильса возник конфликт с Сирле, супругом молодой бельчихи.
"И не жди добра ни от меня, ни от других мелких зверюшек, - сказал Сирле. - Думаешь, мы не знаем, что ты и есть Нильс-Гусопас?! Ведь это ты в прошлом году разорял ласточкины гнезда, разбивал скворушкины яйца, швырял воронят в канавы, ловил силками дроздов и сажал в клетки белок?! Нет уж, обходись сам, своими силами, и скажи спасибо, что мы еще терпим тебя среди нас и не прогнали всем миром...
После встречи в четверг с Сирле мальчик думал: наверно, дикие гуси не хотят взять его с собой в Лапландию оттого, что он такой злой. Услыхав вечером, что похитили молодую бельчиху, супругу самого Сирле, а детенышам их грозит голодная смерть, он решил помочь им. Как это ему удалось, уже известно.
Когда в пятницу мальчик явился в парк, зяблики на каждом кусточке распевали о том, как жестокие разбойники разлучили молодую бельчиху, супругу Сирле, с малыми детенышами и как Нильс-Гусопас отважился пойти к людям и спасти бельчат.
- Никого так не почитают в парке Эведсклостер, - щебетали зяблики, - как Малыша-Коротыша, который был грозой всех зверюшек и птиц в бытность свою Нильсом-Гусопасом! Сирле, муж молодой бельчихи, должен теперь одаривать его орехами, зайцы играть с ним, косули уносить на спине, лишь только покажется Смирре-лис..."
Что мы тут видим? Мальчик стремится улучшить свою репутацию и заручиться поддержкой видного представителя общественности, самца белки. Поначалу ему это не удается, но потом он оказывает господину Сирле крупную услугу, и в результате его репутация существенно меняется к лучшему. Сами понимаете, насколько это важно в архаичном обществе, где все всё про всех знают, а испорченная репутация сохраняется поколениями: стоило один раз трахнуть козу... и правнуки твои будут носить фамилию "Козоебовы". Сама бельчиха при этом остается вполне бессловесной и безымянной (хотя ну да, она, наверное, тоже Сирле, раз ее муж Сирле), а детишки ее и подавно еще слепые, так что никаких Тирле и Дирле. Сравните с семейством "русской белки", где мама вечно на работе, дети сидят сами по себе, а об отце и речи нет. ;-)
Что же я могу сказать о книге в целом? Для начала - она огромная. Ровно в четыре раза больше "расширенной версии" пересказа З-Л. Говорят, что она задумывалась как учебник географии. Ну, если в те времена так выглядели учебники, тогда понятно, отчего география считалась такой сложной наукой. По нынешним меркам это скорее путеводитель. Никакой системы, просто груды фактов и имен, имеющих отношение к тем или иным местностям, временами оформленные в виде "красивых легенд", временами так, навалом. Я читал-читал-читал, читал-читал-читал, читал-читал-читал - и в какой-то момент решил взглянуть на карту, посмотреть, где же находится озеро Меларен. И обнаружил, что это, собственно, только середина Швеции. Они еще даже до Стокгольма не долетели.
Далее - она довольно-таки бесформенная. Это нагромождение отдельных сюжетов, историй и вставных новелл о самых разных людях и животных, нанизанное на нить маршрута гусиной стаи. К самой истории Нильса эти сюжеты иной раз имеют отношение весьма косвенное. Просто захотелось автору рассказать вот еще и про это. Между делом вплела она туда и свою родную усадьбу, и себя самое. Прием старый и заезженный, но безотказный, особенно в детской книге: вводя в текст себя самого в качестве независимого наблюдателя, автор немедленно повышает в глазах читателя достоверность рассказа до высот недосягаемых. Ну как же: и он там был, мед-пиво пил, у моря видел дуб зеленый...
По правде говоря, хотя и пишут, что книга рассчитана на детей девяти лет, я бы сказал, что, в таком случае, она скроена сильно навырост. Вперемешку с чисто детскими историями присутствуют и совсем даже не детские новеллы, актуальные и понятные скорее взрослому. Взять хотя бы историю той старухи, владелицы фермы, которая всю жизнь билась и работала за троих, поднимая детей. "По вечерам, приходя доить коров, она порой плакала от усталости. Но вспомнив своих детей, вытирала слезы и бодро говорила: «Ничего, настанут и для меня счастливые деньки! Лишь бы дети подросли! Да, лишь бы дети подросли!» А дети выросли - и разъехались кто куда из родного нищего Смоланда. Оставили матери только внуков. "А по вечерам, когда хозяйка так уставала, что иной раз засыпала за дойкой коров, ее всегда поддерживала мысль о внуках. «Настанут и для меня счастливые деньки, - повторяла она, стряхивая с себя сон, - лишь бы внучата подросли!» Но когда и внучата подросли и стали хорошими, дельными людьми, они все до единого уехали к родителям в чужие края. Никто из них не вернулся домой. И осталась старая хозяйка одна". Дети и внуки звали ее к себе - "но она не желала. Не желала даже видеть те края, которые отняли у нее детей и внуков, такая в ней жила обида. И тут же она укоряла себя: «Ну и дура я. Почему я не люблю те края, которые были так добры к ним?! Нет, все равно, не желаю их видеть!" Ну, и в конце концов помирает в одиночестве. История современная до боли. "Оглянувшись по сторонам, он увидел в горнице вещи, какие бывают только у тех, у кого родственники живут в Америке. В углу стояла американская качалка, стол перед окошком был покрыт цветастой плюшевой скатертью, на кровати лежало красивое покрывало". Ну вот прямо как сейчас написано. Что эта история скажет девятилетнему ребенку? Да в общем, ничего. Разве что "уезжать от бабушки за границу плохо" - но это, в общем-то, нечестно. Зачем она попала в детскую книжку? Низачем, автору так захотелось. Пусть будет. Такие вещи пишутся не для читателя, а для себя.
Вообще очень заметно, что автор в детстве много болела и много читала. Для ребенка, который лежит дома и болеет, эта книга - просто идеал. Потому что для такого читателя основное требование к книге - чтобы она подольше не кончалась. "Нильс" этому требованию как раз соответствует. А если ты его все-таки дочитал, можно тут же начать перечитывать по-новой с любого места, рыхлая структура книги этому как раз способствует.
Но на самом деле я очень рад, что сам я в десять лет прочел пересказ З-Л, а полный вариант - только теперь, в сорок восемь. Потому что, понимаете ли, книга Лагерлеф рассчитана все-таки на юных шведов. Которым все эти имена и фамилии, названия городов, гор, лесов и озер хоть что-то, да говорят. У читателя-иностранца весь этот бесконечный хоровод лесов, полей и рек (которые он к тому же никогда в жизни не увидит) вызывает в основном головокружение. Тяжело все-таки читать путеводитель без проплывающих за окном пейзажей. Я-то хотя бы мимоходом бывал в Швеции, видел и Стокгольм, и шахтерские городки, и могу худо-бедно разобрать шведские имена и названия. Тому, для кого это была всего лишь сказка, наверно, лучше и читать это как сказку, а не как пособие по географии.
Нет, наверняка многие скажут: мол, а я считаю, что книги сокращать не следует. Моему ребенку все это интересно, и пусть он читает полностью, все как есть, а не дурацкие пересказы! Что ж, справедливо. Но для того, кому все это интересно, имеет смысл снабдить книгу нормальным справочным аппаратом. Чтобы познавательность не висела в воздухе, а была в самом деле познавательной. Сорок восемь примечаний на такую книгу, как в моем издании перевода Брауде - это чудовищно мало. Нужны сноски с переводом имен и названий. Примечания в конце книги. Иллюстрации (лучше фото): города, горы, реки, заводы, лесопилки, корабельные верфи, усадьба торпаря, лачуга бедняка, интерьер господского дома, народные костюмы далекарлийцев и смоландцев, замки, дворцы, соборы... И, разумеется, карты. Общая карта Швеции и карты отдельных провинций и земель, в том порядке, в каком они описываются в книге. Вот тогда это действительно можно будет читать как следует. Раз уж это учебник географии - пусть будет учебник. Кому придет в голову печатать учебник без нормальных карт и иллюстраций?
Нет, интернет, увы, не прокатит. Потому что чтобы правильно задать вопрос, надо уже знать часть ответа. В иных случаях неподготовленному читателю и в голову не придет, что вот тут следовало бы задать вопрос. Так что пусть уж будут сноски.
Но если вы в детстве прочли пересказ Задунайской и Любарской, и вам понравилось - почитать перевод Брауде всяко стоит. Узнаете много нового и интересного (разумеется, я и половины несовпадений не перечислил!) Ну и, как по мне, для современного читателя эта книжка все-таки скорее взрослая. Вот многие приключенческие романы прошлых веков перекочевали в разряд детской литературы - а этот как раз наоборот. То есть вам будет в самый раз.
Но если отвлечься от пиетета перед великим Толкином, окажется, что перевод/пересказ Бобырь прекрасно вписывается в славную советскую традицию других подобных переводопересказов. Начало эта традиция берет задолго до Октябрьской революции: человечество еще в восемнадцатом веке осознало, что некоторые книжки детям так, как есть в руки давать нельзя ни в коем случае, а прочесть их все-таки надо, классика же. Но именно у нас в СССР, благодаря нашему специфическому, прямо скажем - наплевательскому отношению к авторским правам, подобные переложения превратились чуть ли не в отдельный, самостоятельный вид детской литературы. Спектр таких пересказов весьма широк. На одном его краю - классическое, традиционное "ad usum delphini", когда из взрослой, отнюдь не рассчитанной на детей книги вычищается все, не предназначенное для детских глаз (я могу навскидку вспомнить "Тиля Уленшпигеля" или Рабле в переводе Пяста, но на самом деле имя им легион). На другом - "авторские" пересказы, где иностранный оригинал служит только основой, на которой русский автор свободно выстраивает свой собственный текст, вообще не задумываясь о соответствии оригиналу. Наиболее известные из таких - это, разумеется, "Приключения Буратино" и "Волшебник Изумрудного города". Там и на обложке стоит фамилия не Коллоди или Баума, а Толстого или Волкова, а автора оригинального произведения разве что вежливо упомянут в предисловии. Толстой откровенно пишет: "Когда я был маленький - очень, очень давно, - я читал одну книжку: она называлась «Пиноккио, или Похождения деревянной куклы» (деревянная кукла по-итальянски - буратино). Я часто рассказывал моим товарищам, девочкам и мальчикам, занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый раз по-разному, выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было". Так оно было или не так, но свой долг перед Коллоди Толстой на этом явно считает выполненным.
Книга, о которой я собираюсь поговорить, находится где-то в середине этого спектра. Она скорее пересказ, нежели перевод, однако же на обложке стоит имя Сельмы Лагерлёф, "в свободной обработке Зои Моисеевны Задунайской и Александры Иосифовны Любарской". Мне стало интересно посмотреть и сравнить, в чем же состояла обработка, как именно изменился текст по сравнению с оригиналом и зачем вообще было это делать. Благо, сравнить несложно: у нас есть нормальный, вполне академический перевод Брауде, настолько близкий к оригиналу, насколько это вообще возможно.
Различия очевидны с самого начала, прямо с первых абзацев. Первое, что бросается в глаза - это что в пересказе герой книги "помолодел" на два года. "Так прожил он до двенадцати лет" - "Не так уж мало он успел прожить на свете - лет четырнадцать". Вроде как и ерунда: ну что такое два года? - но для ребенка разница колоссальная. Персонаж советской сказки (будем для краткости называть этот текст З-Л) - просто озорной мальчишка. Ну какой пацан не разоряет гнезд и не кидается камнями? Персонаж оригинала последовательно описывается как созревающий маленький мерзавец. Крестьянский парень четырнадцати лет, который постоянно отлынивает от работы, мучает домашних животных и хамит родителям - это уже уверенная заявка на не самое светлое будущее. Самая серьезная работа, какую ему можно доверить - это пасти гусей (по крестьянским меркам - работа для дошколенка, если верить Остапу Вишне). Дальше по тексту выясняются новые подробности: оказывается, Нильс "дурной все-таки был мальчишка! Все, чем бы он дома ни занимался, казалось ему просто-напросто скучным! Никого в жизни он никогда не любил: ни отца с матерью, ни школьного учителя, ни товарищей по школе, ни мальчиков из соседних усадеб. Единственные, с кем он более или менее знался, были Оса-пастушка и маленький Матс, которые, как и он, пасли на полях гусей. Но и этих детей он не любил по-настоящему. Да какое там любил! И привязан даже не был! Он ни по ком не тосковал, ни к кому не стремился". (На самом деле еще дальше по ходу дела выясняется, что Нильс, в сущности, обычный подросток в разгаре подростковой эмансипации: изо всех сил делает все возможное, чтобы рассориться с родителями, при этом в глубине души страдает, что они его не любят - что неправда, - и он им совсем не нужен - тем более неправда). Все вот эти психологические тонкости скопом пошли псу под хвост. Видимо, ни к чему они в детской книжке. (Хотя советские детские писатели на этот счет как раз не стеснялись - вспомнить хотя бы Крапивина или Козлова, да и довоенный Гайдар тоже не так-то прост). А было их там... таки было. Лагерлеф - бывшая школьная учительница, и явно вложила в текст многое из того, что она знала о детях. Ее роман нашпигован метаниями, терзаниями и непростыми этическими коллизиями. В пересказе З-Л от всего этого осталось непростое решение Нильса помочь злосчастному уппсальскому студенту, потерявшему рукопись, вместо того, чтобы воспользоваться его минутной слабостью и вернуть себе прежний облик, да еще нравоучительная история с капризным гусенком. А на самом деле Нильс у Лагерлеф проходит тернистый путь от безответственного эгоиста до человека, умеющего любить и дружить по-настоящему. В сущности, обратно в родительскую усадьбу он возвращается уже перелинявшим, миновавшим подростковый кризис, взрослым и ответственным человеком. И для чего, спрашивается, было это выметать? Ну, так...
Второе, что последовательно вычищено в З-Л - это, разумеется, почти все упоминания о религии. Ну, тут уж причины очевидны. Советским детям такое ни к чему. А труда это стоило немалого. Дело даже не в том, что Сельма Лагерлеф была изрядно религиозна (особой религиозностью именно в "Нильсе" не пахнет), просто вся жизнь нормального шведа начала XX века пронизана связями с церковью. Разумеется, что воскресным утром родители Нильса собирались не "на ярмарку в соседнее село", а в церковь (и тот факт, что Нильса с собой не берут, уже сам по себе симптоматичен). И перед уходом сажают его не учить уроки, а штудировать воскресную проповедь, которую пастор должен был читать в этот день. Ну, и так далее. На протяжении всего путешествия под крыльями гусиной стаи мелькают бесконечные церкви, церквушки, монастыри, вся жизнь деревни вращается вокруг церкви и школы.
Третье, что в З-Л исчезло практически полностью, и причины этого не столь очевидны, как в предыдущем случае - это, собственно, население Швеции. У Лагерлеф Нильс путешествует не просто по абстрактной сказочной Швеции - он летит над современной Швецией, довольно-таки процветающей страной, уверенно шагающей из домотканого крестьянского прошлого в индустриальное будущее. В самом начале, когда гуси летят вдоль реки, им, извините, буквально на ночь присесть негде: там помещичья усадьба с парком, там бумажная фабрика, а там популярный курорт... Нет, есть в Швеции и дремучие заповедные леса, и болота, и пустынные нагорья - но от советского пересказа у меня осталось полное впечатление, что именно из этого-то Швеция и состоит. Безлюдная глушь, среди которой разбросаны редкие старинные города да одинокие крестьянские усадьбы. Ага, щазз! Швеция Лагерлеф кипит и бурлит человеческой деятельностью: каждый клочок пригодной для пахоты земли возделан, каждый мало-мальски стоящий уголок обустроен. Всякий швед, от короля до нищего мальчугана-сироты, до последней ветхой старухи, трудится не покладая рук, вся книга, от первой до последней страницы - гимн человеку труда, его умелым рукам и смекалистой голове. Ну казалось бы, что может быть ближе советскому читателю? 1940 год, разгар индустриализации, "Человек сказал Днепру: "Я стеной тебя запру!" И вот она, эта самая индустриализация в полный рост. Зачем же было такое заметать под коврик?
Очевидно, потому, что лагерлефовский человек труда думает о чем-то не о том. Он даже не заикается ни о свержении угнетателей, ни о солидарности трудящихся, ни о мировой революции... Понятно, что его труд - отнюдь не самоцель, его цель - богатство и процветание. Все, о чем он мечтает - это разбогатеть и... трудиться еще больше, разумеется! Даже кровопийцы-помещики, которым трудиться-то уж и вовсе ни к чему, вместо того, чтобы жиреть и прожигать свою барскую жизнь, берут и организуют у себя в поместье курсы для учителей народных школ... В сущности, это было бы нетрудно исправить, обрабатывать так обрабатывать. Дописали же к "Буратино" вариант концовки, где беглые куклы вместо кукольного театра попадают в волшебную страну СССР. Но, видимо, Задунайская и Любарская предпочли этого не делать, а вместо этого окончательно превратить роман в волшебную сказку, действие которой происходит гдетотам, в день, какой - неведомо, в никаком году (у Лагерлеф путешествие Нильса четко расписано по дням, и хотя год не указан, он запросто вычисляется по соответствию дат дням недели: это 1904, год начала работы над книгой, то есть действие происходит здесь и сейчас, и все, что видит перед собой Нильс - это наисовременнейшая современность).
Кстати, когда я полез разыскивать текст З-Л, я выяснил прелюбопытнейшую подробность. Полез я вот на этот сайт https://sheba.spb.ru/bib/lagerloef-nils.htm, а там, поскольку он посвящен советской книжной иллюстрации, выложены параллельно тексты произведений онлайн и собственно книги в дежавю. Так вот, когда я скачал дежавюшку и принялся ее читать, я быстро обнаружил, что это не совсем тот текст, что я читал в детстве! И более того, что текст, выложенный на сайте, не совпадает с текстом книги. Когда я принялся выяснять, в чем дело, я обнаружил, что издание, выложенное в дежавю, выпущено в 1977 году издательством "Малыш". А издательство "Малыш" печатало книжки для самых маленьких, для дошколят и младших школьников. Логично было предположить, что тот текст, что в дежавю, дополнительно обработали и упростили, с расчетом на целевую аудиторию издательства. Однако же нет: в конце книги имеется аннотация издательства, в которой говорится: "Книга Сельмы Лагерлеф... издавалась несколько раз. Последние издания были значительно изменены и расширены. Издательство "Малыш" решило вернуться к первоначальной редакции книги, так как она больше соответствует возрасту наших читателей". То есть, видимо, вот именно этот текст, более примитивный и сокращенный, и был тем самым текстом, что опубликовали впервые в 1940 году. А то, что читал я, например, вот в этом издании -
- было уже новым вариантом, расширенным и дополненным; однако принадлежащим, очевидно, все тем же Задунайской и Любарской. Таким образом, мы имеем для сравнения даже не два, а целых три текста. В первоначальной, более "детской" версии, отсутствуют многие важные эпизоды: прежде всего, эпизод с Удачником и Неудачником и пляски на горе Кулаберг. Но в первую очередь в "детской" версии практически отсутствуют люди как таковые: очевидно, по замыслу авторов, крохотный Нильс, подобно персонажам "Тома и Джерри", вообще не способен взаимодействовать с людьми - он попросту существует на ином плане бытия, где от людей присутствуют только руки да тапки (на самом деле, летя по небу на гусе, он запросто перекрикивается с людьми на земле). В эпизоде с Бронзовым и Деревянным Нильс нарочно отпрашивается у Мартина, чтобы "увидеть настоящих людей" (а вместо этого попадает в передрягу с бронзовым королем и деревянным моряком). В новой версии он все-таки взаимодействует со студентом-Удачником. То есть со временем Задунайская и Любарская позволили себе внести в текст ряд эпизодов оригинала, которые они первоначально сочли ненужными. При этом пространство, где происходят события книги, из условно-сказочного приобрело все же некоторые черты настоящей Швеции: безымянный "город", где обитали Бронзовый и Деревянный, оказался "Карлскроной, городом кораблей", появилась студенческая Уппсала... Однако же сказка по-прежнему осталась сказкой.
Еще одно из отличий, которые прямо-таки бросаются в глаза - это то, что текст Лагерлеф более жесткий. А текст З-Л - более жестокий. Помните, я вчера говорил о том, в чем разница? Вот я имел в виду именно это. Персонажи Лагерлеф обитают в своем, преимущественно крестьянском, суровом и не особо жалостливом мире. Там режут гусей. Пристреливают старых собак - а зачем жить псу, который еле ходит и уже почти не видит? Там сгоняют с земли разорившихся арендаторов. Там бродят по дорогам нищие дети, оставшиеся без попечения родителей. Там падает без сил одинокая старуха - и никто не знает, что она умерла, кроме ее последней коровы, такой же дряхлой, как она сама. Там гибнет от дурацкого несчастного случая и безропотно умирает славный маленький Матс. Это жизнь, детки, никуда не денешься. Но при этом все они - кроме сугубо отрицательных персонажей - не жестоки. Все они - и люди, и звери, и птицы, - добры, когда могут себе это позволить, и не причиняют никому страданий сверх необходимого. Именно поэтому так выделяется на общем фоне жестокий и бессердечный Нильс-Гусопас. Именно поэтому его ненавидят и звери, и птицы, и дурная слава о нем катится впереди, далеко обгоняя его - до тех пор, пока он не сумеет переломить свою дурную репутацию и завоевать себе новую, хорошую.
В книге Лагерлеф не бьют детей. Ну, то есть как-то наказывают, судя по тому, что отца Нильс явственно побаивается, но как - неизвестно. Русские пересказчики не сомневаются: "Конечно, можно было и не послушаться, но отец недавно купил широкий жесткий ремень с тяжелой медной пряжкой и обещал обновить его на спине у Нильса при первом же удобном случае". Нет, в оригинале ремня нет. И в поздней версии тоже: в послевоенном СССР бить детей считалось вроде как непедагогично. В оригинале Нильс, защищая гусей, кольнул выдре лапу острой железкой. У З-Л "перепонка была вся изрезана и висела кровавыми клочьями" (я еще в детстве удивлялся, как это Нильс ухитрился одним тычком крохотного ножичка так ее изувечить!) У З-Л серые крысы в Глиммингемском замке - враг, подлежащий полному и безжалостному истреблению. "Крысы заметались, забегали вдоль берега, но дудочка еще звонче звенела над озером, еще громче звала их за собой. Забыв обо всем на свете, крысы ринулись в воду… Когда вода сомкнулась над головой последней крысы, гусыня со своим седоком поднялась в воздух". В оригинале история с крысами в замке Глиммингехус - никакая не сказка, а популярное эссе по экологии. Глава так и называется: "Черные крысы и серые крысы". Это история о том, как инвазивный вид победил и вытеснил аборигенный вид, занимавший ту же экологическую нишу. И серых крыс никто не топит в озере.
"Серые крысы и впрямь не могли устоять против этой дудочки. Мальчик шел впереди и играл до тех пор, пока не погасли звезды, а крысы неотступно следовали за ним. Он играл, когда занималась заря нового дня, он играл, когда всходило солнце, а целые полчища серых крыс все так же неотступно следовали за ним по пятам. И он уводил их все дальше и дальше от запасов зерна в замке Глиммингехус... Мало того, сколько времени ушло на поиски Малыша-Коротыша, который, играя на дудочке, увел серых крыс на много миль от замка Глиммингехус. Папаша сова вернулся к утру с известием, что черные крысы прибудут в замок сразу же после восхода солнца, и не беда, если волшебная дудочка совы-сипухи смолкнет, распустив серых крыс на все четыре стороны. Это уже никому не опасно!"
И все! Хотя, казалось бы, насколько проще было бы всех утопить? Но нет. Нильс просто чуть-чуть вмешался, восстановив нарушенное равновесие - а дальше они уж сами между собой разберутся. Нет, мир Лагерлеф не лишен жестокости - но жестокость там не является нормой жизни и всякий раз сурово осуждается. Один из самых жестоких эпизодов - это когда отец мальчика продает коня, к которому мальчик прикипел всей душой. И мальчик усваивает урок и вырастает нормальным таким кулаком-мироедом. А потом, много лет спустя, встречается со своим конем, дряхлым и заезженным.
"Сын не мог выговорить ни слова, слезы неудержимо катились по его щекам; взяв морщинистую руку матери в свою, он погладил ее.
Но вдруг, словно чего-то испугавшись, вскочил:
- А что сказал бы на это отец?
- Отец был здесь хозяином в свое время, теперь настал твой черед. Покуда отец был жив, приходилось его слушаться. Теперь же ты должен стать самим собой, показать, каков ты.
Сын был так поражен словами матери, что перестал плакать.
- Я таков, каков есть, - ответил он.
- Нет, - возразила мать, - ты только пытаешься походить на отца. Отец жил в суровые времена, и это вселило в него страх перед бедностью. Ему казалось, что нужно думать прежде всего только о себе. Ты же никогда не знал нищеты, которая могла бы тебя ожесточить. А добра у тебя больше, чем нужно, и было бы грешно не подумать и о других".
Вот то самое, о чем я говорил. Люди жестоки по необходимости либо по неразумию; если есть возможность быть добрым, конечно же, всякий предпочтет быть добрым и не быть жестоким сверх меры. В этом отношении меня особенно впечатлила глава о Бронзовом и Деревянном. В пересказе З-Л для меня это был один из самых неприятных эпизодов - отчасти еще и потому, что я не очень догонял, что же происходит. Деревянный спасал опрометчивого Нильса - и спас его ценой собственной жизни. По моим понятиям, Нильсу полагалось бы умирать от стыда. А он ничего, как так и надо. Еще и с Бронзовым попрощался: "Прощайте, ваше бронзовое величество!" Какого фига? Нет бы плюнуть ему на треуголку! А потому что на самом деле все было совсем иначе. Для начала, Бронзовый был не просто "некий король", а "не кто иной, как сам Карл XI". Я-то про него ничего не знаю, поскольку с Россией он не воевал, в отличие от своего сына, но именно он заложил тот самый корабельный город Карлскруна, где заночевали Нильс с его стаей. И старший боцман Русенбум, отмазывая маленького наглеца, приводит короля, жаждущего мести, на корабельную верфь. И не просто на верфь, а в "модельную" - фактически, музей, где представлены все суда шведского флота. Тут-то они, собственно, оба и пропали, и Нильс вместе с ними.
"Бронзовый, увидев модели судов, забыл обо всем на свете. Он осмотрел все модели, от первой до последней, без устали расспрашивая о них. А Русенбум, старший боцман с «Дерзновенного», рассказывал все, что знал о тех, кто строил эти суда, о тех, кто их водил, и о том, какая судьба постигла этих людей. Он служил на флоте до 1809 года и мог поведать о строителе кораблей Чапмане и о реформаторе флота Тролле, о морских сражениях при Хугланде и Свенсксунде и о многом другом...
Русенбум, так же как и Бронзовый, забыл, зачем они пришли в гавань. Не задумываясь, поднял он деревянную шляпу и воскликнул:
- Я снимаю шляпу перед тем, кто избрал это место для гавани, заложил верфь и создал флот! Ура королю, который вызвал все это к жизни!
- Спасибо, Русенбум! Хорошо сказано! Молодец, Русенбум! Но что это, Русенбум?
На лысой голове Русенбума, на самой макушке, стоял Нильс Хольгерссон. Он больше не боялся. Приподняв свой белый колпачок, он закричал:
- Ура, губошлеп!
Бронзовый изо всех сил ударил палкой по земле. Но мальчик так никогда и не узнал, что он собирался сделать. Брызнули первые лучи солнца, и в тот же миг оба - и Бронзовый, и Деревянный - исчезли без следа, словно были сотканы из тумана".
Вот и вся история! И никто никого не убивал, просто побывали на экскурсии в морском музее. Но уж конечно, в советской сказке кровожадный король-убийца был куда уместнее любознательного короля-основателя Карлскруны. ;-)
И еще один эпизод, о котором я хотел бы поговорить подробнее - это спасение бельчат белки Сирле. Если вы читали эту книгу в детстве, его вы уж точно помните. "Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем!" Ну так вот: вся эта трагикомическая сценка, с бестолковой сорокой и атакой птиц, которых она призвала на помощь - целиком и полностью творение Задунайской и Любарской. В оригинале все было не так вообще. Все, что есть общего между оригиналом и З-Л - это то, что в оригинале тоже речь о белках и бельчатам грозит опасность.
"А произошло вот что: в орешнике на берегу озера Вомбшён поймали белку и принесли ее в ближнюю крестьянскую усадьбу... Обитатели усадьбы собирались целое лето любоваться ловкостью белочки, ее веселыми забавами. Они живо привели в порядок старую беличью клетку...
Люди думали, что осчастливили белочку. И очень удивлялись, что она не хотела обживать свой домик, а печально сидела, забившись в уголок, и время от времени жалобно повизгивала. К корму она не притрагивалась и ни разу не покружилась в проволочном колесе.
- Боится, видать, - говорили люди. - Завтра, как освоится, станет и есть, и забавляться".
А ночью внезапно появился малыш-домовой. Он попытался было отворить клетку, но клетка была заперта на висячий замок. Тогда малыш разбил стекло в окошке клетки и принялся таскать белке ее слепых детенышей. "Домовой-то бегал в орешник за детенышами бельчихи и принес их ей, чтобы они не подохли с голоду". Когда хозяева усадьбы узнали об этом (а рассказала об этом старуха, которая была слишком дряхлой, чтобы участвовать в домашних хлопотах, и сидела в одиночестве, пока все готовились к празднику), все устыдились и отнесли бельчиху с бельчатами обратно в орешник. Это, собственно, вся история. В другом месте, две главы спустя, поясняется, как было дело. У Нильса возник конфликт с Сирле, супругом молодой бельчихи.
"И не жди добра ни от меня, ни от других мелких зверюшек, - сказал Сирле. - Думаешь, мы не знаем, что ты и есть Нильс-Гусопас?! Ведь это ты в прошлом году разорял ласточкины гнезда, разбивал скворушкины яйца, швырял воронят в канавы, ловил силками дроздов и сажал в клетки белок?! Нет уж, обходись сам, своими силами, и скажи спасибо, что мы еще терпим тебя среди нас и не прогнали всем миром...
После встречи в четверг с Сирле мальчик думал: наверно, дикие гуси не хотят взять его с собой в Лапландию оттого, что он такой злой. Услыхав вечером, что похитили молодую бельчиху, супругу самого Сирле, а детенышам их грозит голодная смерть, он решил помочь им. Как это ему удалось, уже известно.
Когда в пятницу мальчик явился в парк, зяблики на каждом кусточке распевали о том, как жестокие разбойники разлучили молодую бельчиху, супругу Сирле, с малыми детенышами и как Нильс-Гусопас отважился пойти к людям и спасти бельчат.
- Никого так не почитают в парке Эведсклостер, - щебетали зяблики, - как Малыша-Коротыша, который был грозой всех зверюшек и птиц в бытность свою Нильсом-Гусопасом! Сирле, муж молодой бельчихи, должен теперь одаривать его орехами, зайцы играть с ним, косули уносить на спине, лишь только покажется Смирре-лис..."
Что мы тут видим? Мальчик стремится улучшить свою репутацию и заручиться поддержкой видного представителя общественности, самца белки. Поначалу ему это не удается, но потом он оказывает господину Сирле крупную услугу, и в результате его репутация существенно меняется к лучшему. Сами понимаете, насколько это важно в архаичном обществе, где все всё про всех знают, а испорченная репутация сохраняется поколениями: стоило один раз трахнуть козу... и правнуки твои будут носить фамилию "Козоебовы". Сама бельчиха при этом остается вполне бессловесной и безымянной (хотя ну да, она, наверное, тоже Сирле, раз ее муж Сирле), а детишки ее и подавно еще слепые, так что никаких Тирле и Дирле. Сравните с семейством "русской белки", где мама вечно на работе, дети сидят сами по себе, а об отце и речи нет. ;-)
Что же я могу сказать о книге в целом? Для начала - она огромная. Ровно в четыре раза больше "расширенной версии" пересказа З-Л. Говорят, что она задумывалась как учебник географии. Ну, если в те времена так выглядели учебники, тогда понятно, отчего география считалась такой сложной наукой. По нынешним меркам это скорее путеводитель. Никакой системы, просто груды фактов и имен, имеющих отношение к тем или иным местностям, временами оформленные в виде "красивых легенд", временами так, навалом. Я читал-читал-читал, читал-читал-читал, читал-читал-читал - и в какой-то момент решил взглянуть на карту, посмотреть, где же находится озеро Меларен. И обнаружил, что это, собственно, только середина Швеции. Они еще даже до Стокгольма не долетели.
Далее - она довольно-таки бесформенная. Это нагромождение отдельных сюжетов, историй и вставных новелл о самых разных людях и животных, нанизанное на нить маршрута гусиной стаи. К самой истории Нильса эти сюжеты иной раз имеют отношение весьма косвенное. Просто захотелось автору рассказать вот еще и про это. Между делом вплела она туда и свою родную усадьбу, и себя самое. Прием старый и заезженный, но безотказный, особенно в детской книге: вводя в текст себя самого в качестве независимого наблюдателя, автор немедленно повышает в глазах читателя достоверность рассказа до высот недосягаемых. Ну как же: и он там был, мед-пиво пил, у моря видел дуб зеленый...
По правде говоря, хотя и пишут, что книга рассчитана на детей девяти лет, я бы сказал, что, в таком случае, она скроена сильно навырост. Вперемешку с чисто детскими историями присутствуют и совсем даже не детские новеллы, актуальные и понятные скорее взрослому. Взять хотя бы историю той старухи, владелицы фермы, которая всю жизнь билась и работала за троих, поднимая детей. "По вечерам, приходя доить коров, она порой плакала от усталости. Но вспомнив своих детей, вытирала слезы и бодро говорила: «Ничего, настанут и для меня счастливые деньки! Лишь бы дети подросли! Да, лишь бы дети подросли!» А дети выросли - и разъехались кто куда из родного нищего Смоланда. Оставили матери только внуков. "А по вечерам, когда хозяйка так уставала, что иной раз засыпала за дойкой коров, ее всегда поддерживала мысль о внуках. «Настанут и для меня счастливые деньки, - повторяла она, стряхивая с себя сон, - лишь бы внучата подросли!» Но когда и внучата подросли и стали хорошими, дельными людьми, они все до единого уехали к родителям в чужие края. Никто из них не вернулся домой. И осталась старая хозяйка одна". Дети и внуки звали ее к себе - "но она не желала. Не желала даже видеть те края, которые отняли у нее детей и внуков, такая в ней жила обида. И тут же она укоряла себя: «Ну и дура я. Почему я не люблю те края, которые были так добры к ним?! Нет, все равно, не желаю их видеть!" Ну, и в конце концов помирает в одиночестве. История современная до боли. "Оглянувшись по сторонам, он увидел в горнице вещи, какие бывают только у тех, у кого родственники живут в Америке. В углу стояла американская качалка, стол перед окошком был покрыт цветастой плюшевой скатертью, на кровати лежало красивое покрывало". Ну вот прямо как сейчас написано. Что эта история скажет девятилетнему ребенку? Да в общем, ничего. Разве что "уезжать от бабушки за границу плохо" - но это, в общем-то, нечестно. Зачем она попала в детскую книжку? Низачем, автору так захотелось. Пусть будет. Такие вещи пишутся не для читателя, а для себя.
Вообще очень заметно, что автор в детстве много болела и много читала. Для ребенка, который лежит дома и болеет, эта книга - просто идеал. Потому что для такого читателя основное требование к книге - чтобы она подольше не кончалась. "Нильс" этому требованию как раз соответствует. А если ты его все-таки дочитал, можно тут же начать перечитывать по-новой с любого места, рыхлая структура книги этому как раз способствует.
Но на самом деле я очень рад, что сам я в десять лет прочел пересказ З-Л, а полный вариант - только теперь, в сорок восемь. Потому что, понимаете ли, книга Лагерлеф рассчитана все-таки на юных шведов. Которым все эти имена и фамилии, названия городов, гор, лесов и озер хоть что-то, да говорят. У читателя-иностранца весь этот бесконечный хоровод лесов, полей и рек (которые он к тому же никогда в жизни не увидит) вызывает в основном головокружение. Тяжело все-таки читать путеводитель без проплывающих за окном пейзажей. Я-то хотя бы мимоходом бывал в Швеции, видел и Стокгольм, и шахтерские городки, и могу худо-бедно разобрать шведские имена и названия. Тому, для кого это была всего лишь сказка, наверно, лучше и читать это как сказку, а не как пособие по географии.
Нет, наверняка многие скажут: мол, а я считаю, что книги сокращать не следует. Моему ребенку все это интересно, и пусть он читает полностью, все как есть, а не дурацкие пересказы! Что ж, справедливо. Но для того, кому все это интересно, имеет смысл снабдить книгу нормальным справочным аппаратом. Чтобы познавательность не висела в воздухе, а была в самом деле познавательной. Сорок восемь примечаний на такую книгу, как в моем издании перевода Брауде - это чудовищно мало. Нужны сноски с переводом имен и названий. Примечания в конце книги. Иллюстрации (лучше фото): города, горы, реки, заводы, лесопилки, корабельные верфи, усадьба торпаря, лачуга бедняка, интерьер господского дома, народные костюмы далекарлийцев и смоландцев, замки, дворцы, соборы... И, разумеется, карты. Общая карта Швеции и карты отдельных провинций и земель, в том порядке, в каком они описываются в книге. Вот тогда это действительно можно будет читать как следует. Раз уж это учебник географии - пусть будет учебник. Кому придет в голову печатать учебник без нормальных карт и иллюстраций?
Нет, интернет, увы, не прокатит. Потому что чтобы правильно задать вопрос, надо уже знать часть ответа. В иных случаях неподготовленному читателю и в голову не придет, что вот тут следовало бы задать вопрос. Так что пусть уж будут сноски.
Но если вы в детстве прочли пересказ Задунайской и Любарской, и вам понравилось - почитать перевод Брауде всяко стоит. Узнаете много нового и интересного (разумеется, я и половины несовпадений не перечислил!) Ну и, как по мне, для современного читателя эта книжка все-таки скорее взрослая. Вот многие приключенческие романы прошлых веков перекочевали в разряд детской литературы - а этот как раз наоборот. То есть вам будет в самый раз.