Русская, белорусская и украинская национальные идеи
В оные времена многие любили искать «русскую национальную идею», исписывали целые фолианты, спорили до посинения. Между тем, она крайне проста и лежит на поверхности. Она присутствует в сознании практически каждого русского, даже «гопника» и «ватника». Ибо не только проста, но и крайне «примитивна». Русские считают крайне важным, чтобы их мнение учитывалось при определении будущего всего человечества. И русские не потерпят, чтобы кто-то другой определял будущее самой России. Кратко эту идею можно описать как «глобальные амбиции». Или «амбиции глобальной нации». Никаких других национальных идей русские не имеют. Что касается «Империи», то это только инструмент для того, чтобы голос русских был услышан на глобальном уровне, чтобы к ним прислушались в «синклите небожителей», в «Мировом Правительстве». «Имперские амбиции» сами по себе - лишь следствие глобальных русских амбиций.
Другие народы имперостроители были одержимы специфическим «хобби по упорядочиванию пространства», «игрой в Цивилизацию». Русским это не свойственно, поэтому свою Империю они упорядочивают лишь вчерне, по мере необходимости, она важна как «большая дубинка», чтобы нас не могли игнорировать или застать врасплох. И если для римлянина символом Империи были римские дороги, как отражение всепобеждающей поступи римских легионов, то для русского Россия - это «березки», «окуньки», «записки охотника», «подмосковные вечера» и прочая первозданная природа. Русский вовсе не хочет «перепахивать» все это ради самого процесса «игры в цивилизацию». Но лишь настолько, насколько это необходимо для жизни и для его глобальных амбиций. Анатолий Онегов в своей мудрой философско-этнографической книге «Русский лес» заметил, что для русского Природа - это не Храм и не Мастерская (помните, дилемма Тургенева, высказанная Базаровым), а просто Дом, - Дом, в котором он по-хозяйски обустраивает свою жизнь на поколения вперед. В доме, разумеется, нужно отвести место и под мастерскую, - но не в ущерб иным его функциям.
Комично, что самую первую русскую Империю - Новгородскую Русь, историки рисуют на карте Восточной Европы сплошным огромным пятном, намекая на наличие за этим пятном некоего полноценного имперского «супермуравейника». На самом деле это было несколько бедных городищ, разделяемых сотнями километров лесов и болот, в которых обитали «полудикие» племена, - простые и храбрые люди, умевшие жить в гармонии с Природой. А «императоры» собирали дань натурой, объезжая ставки этих племен. И первое время к большему не стремились, потому что этого «чернового наброска империи» им вполне хватало для удовлетворения глобальных амбиций. Как известно, самым первым выражением русской национальной идеи стал щит, который Олег в те времена прибил на воротах Царьграда. «Не забывайте о нас, повелители самого главного царства планеты, иначе мы придем снова», - таков был незатейливый message первого русского «империалиста». Высказался, и пошел ловить окушков в Десне. «Европа может подождать, когда русский царь удит рыбу».
Если у русского отнять его глобальные амбиции, то мы получим… украинца и белоруса. Украинец и белорус - это уникальные, с русской точки зрения, люди, которые могут позволить себе просто «ловить окушков», не прибив перед этим свой щит к воротам «Царьграда», и даже не помышляя об этом. «Украинство» и «белорушество» в мире идей - это форма бегства русского от его глобальной миссии. «Оставьте меня в покое, хочу просто пожить, моя хата с краю». Украинцы и белорусы, по совести, - это просто НОРМАЛЬНЫЕ русские люди. Нормальные «хоббиты», живущие своей маленькой муравьиной жизнью, и не желающие даже теоретически заботиться о том, что случится с планетой через 100 лет, и кто будет решать возникшие проблемы. «Америка большая, она и разберется. А мы как-нибудь приспособимся, между ног прошмыгнем». Все остальные аспекты украинства и белорушества - лишь следствие этого жизненного выбора. В частности, отказ от русского языка: ибо русские глобальные амбиции упрятаны в самой ткани русского языка. Нельзя мыслить по-русски и не испытывать глобальных амбиций. То есть можно, но только при постоянном внутреннем усилии, что чревато нервным расстройством. Поэтому русскоязычная «демшиза» такая нервная и больная. Им бы русский забыть и перейти на мову - сразу полегчает.
Если у украинца и белоруса одна и та же национальная идея, то почему их двое, а не один? Разгадка проста: белорус умнее, поэтому воплотил в себе «уменьшительную идею» в более чистом и непротиворечивом виде. Белорус хочет сбежать от русской идеи, но не хочет быть препятствием для остальных русских. Он взял себе самый неказистый кусочек русского пространства, холодные леса да комариные болота, и скромно отполз в сторонку. На белоруса русский не в обиде, и тому нечего бояться, и нет причины русского ненавидеть. В случае белоруса бегство от России не сопровождается ненавистью к России и русским.
Иное дело - «хохол». Украинец отхватил себе самый сочный, самый теплый, самый богатый кусок русского пространства. И расселся на нем, как собака на сене. Кусок этот столь велик и столь важен для русских, что без него глобальные амбиции срываются, не имеют достаточного материального и геостратегического подкрепления. Другими словами, украинец не просто сбежал от русской идеи, но сделал невозможной ее осуществление для остальных русских. Сам того не желая, украинец превратился (или позволил себя превратить) в смертельного врага русских глобальных амбиций, в крышку гроба над «русской идеей». И ожидая неизбежную расплату, украинец вынужден культивировать в себе ненависть к России и русским. Жадность привела украинца к тому, что «нормальная» белорусская идея выродилась у него в полную свою противоположность. Изначально сугубо «уменьшительная», национальная идея украинца внезапно обрела то самое глобальное измерение, от которого он стремился убежать. Украинец, не желая того, обрел на горе себе собственное глобальное мессианство: сотворить максимальную пакость русским, стать смертельным препятствием на пути Русского Глобального Проекта. И за это нам всем придется заплатить высокую цену.
Мы видим, что национальная идея каждого из трех восточнославянских народов определяется ответом на один и тот же вопрос, удачно сформулированный Федором Михайловичем Достоевским. Вопрос этот всем нам хорошо известен: «Тварь я дрожащая, или право имею?»
Русский ответ на этот вопрос: «Я не тварь дрожащая, а право имею!»
Белорусский ответ: «Я довольная мелкая тварь, и что в этом плохого?»
Украинский ответ: «Я и сам тварь, и тебя заставлю быть тварью!»
Другие народы имперостроители были одержимы специфическим «хобби по упорядочиванию пространства», «игрой в Цивилизацию». Русским это не свойственно, поэтому свою Империю они упорядочивают лишь вчерне, по мере необходимости, она важна как «большая дубинка», чтобы нас не могли игнорировать или застать врасплох. И если для римлянина символом Империи были римские дороги, как отражение всепобеждающей поступи римских легионов, то для русского Россия - это «березки», «окуньки», «записки охотника», «подмосковные вечера» и прочая первозданная природа. Русский вовсе не хочет «перепахивать» все это ради самого процесса «игры в цивилизацию». Но лишь настолько, насколько это необходимо для жизни и для его глобальных амбиций. Анатолий Онегов в своей мудрой философско-этнографической книге «Русский лес» заметил, что для русского Природа - это не Храм и не Мастерская (помните, дилемма Тургенева, высказанная Базаровым), а просто Дом, - Дом, в котором он по-хозяйски обустраивает свою жизнь на поколения вперед. В доме, разумеется, нужно отвести место и под мастерскую, - но не в ущерб иным его функциям.
Комично, что самую первую русскую Империю - Новгородскую Русь, историки рисуют на карте Восточной Европы сплошным огромным пятном, намекая на наличие за этим пятном некоего полноценного имперского «супермуравейника». На самом деле это было несколько бедных городищ, разделяемых сотнями километров лесов и болот, в которых обитали «полудикие» племена, - простые и храбрые люди, умевшие жить в гармонии с Природой. А «императоры» собирали дань натурой, объезжая ставки этих племен. И первое время к большему не стремились, потому что этого «чернового наброска империи» им вполне хватало для удовлетворения глобальных амбиций. Как известно, самым первым выражением русской национальной идеи стал щит, который Олег в те времена прибил на воротах Царьграда. «Не забывайте о нас, повелители самого главного царства планеты, иначе мы придем снова», - таков был незатейливый message первого русского «империалиста». Высказался, и пошел ловить окушков в Десне. «Европа может подождать, когда русский царь удит рыбу».
Если у русского отнять его глобальные амбиции, то мы получим… украинца и белоруса. Украинец и белорус - это уникальные, с русской точки зрения, люди, которые могут позволить себе просто «ловить окушков», не прибив перед этим свой щит к воротам «Царьграда», и даже не помышляя об этом. «Украинство» и «белорушество» в мире идей - это форма бегства русского от его глобальной миссии. «Оставьте меня в покое, хочу просто пожить, моя хата с краю». Украинцы и белорусы, по совести, - это просто НОРМАЛЬНЫЕ русские люди. Нормальные «хоббиты», живущие своей маленькой муравьиной жизнью, и не желающие даже теоретически заботиться о том, что случится с планетой через 100 лет, и кто будет решать возникшие проблемы. «Америка большая, она и разберется. А мы как-нибудь приспособимся, между ног прошмыгнем». Все остальные аспекты украинства и белорушества - лишь следствие этого жизненного выбора. В частности, отказ от русского языка: ибо русские глобальные амбиции упрятаны в самой ткани русского языка. Нельзя мыслить по-русски и не испытывать глобальных амбиций. То есть можно, но только при постоянном внутреннем усилии, что чревато нервным расстройством. Поэтому русскоязычная «демшиза» такая нервная и больная. Им бы русский забыть и перейти на мову - сразу полегчает.
Если у украинца и белоруса одна и та же национальная идея, то почему их двое, а не один? Разгадка проста: белорус умнее, поэтому воплотил в себе «уменьшительную идею» в более чистом и непротиворечивом виде. Белорус хочет сбежать от русской идеи, но не хочет быть препятствием для остальных русских. Он взял себе самый неказистый кусочек русского пространства, холодные леса да комариные болота, и скромно отполз в сторонку. На белоруса русский не в обиде, и тому нечего бояться, и нет причины русского ненавидеть. В случае белоруса бегство от России не сопровождается ненавистью к России и русским.
Иное дело - «хохол». Украинец отхватил себе самый сочный, самый теплый, самый богатый кусок русского пространства. И расселся на нем, как собака на сене. Кусок этот столь велик и столь важен для русских, что без него глобальные амбиции срываются, не имеют достаточного материального и геостратегического подкрепления. Другими словами, украинец не просто сбежал от русской идеи, но сделал невозможной ее осуществление для остальных русских. Сам того не желая, украинец превратился (или позволил себя превратить) в смертельного врага русских глобальных амбиций, в крышку гроба над «русской идеей». И ожидая неизбежную расплату, украинец вынужден культивировать в себе ненависть к России и русским. Жадность привела украинца к тому, что «нормальная» белорусская идея выродилась у него в полную свою противоположность. Изначально сугубо «уменьшительная», национальная идея украинца внезапно обрела то самое глобальное измерение, от которого он стремился убежать. Украинец, не желая того, обрел на горе себе собственное глобальное мессианство: сотворить максимальную пакость русским, стать смертельным препятствием на пути Русского Глобального Проекта. И за это нам всем придется заплатить высокую цену.
Мы видим, что национальная идея каждого из трех восточнославянских народов определяется ответом на один и тот же вопрос, удачно сформулированный Федором Михайловичем Достоевским. Вопрос этот всем нам хорошо известен: «Тварь я дрожащая, или право имею?»
Русский ответ на этот вопрос: «Я не тварь дрожащая, а право имею!»
Белорусский ответ: «Я довольная мелкая тварь, и что в этом плохого?»
Украинский ответ: «Я и сам тварь, и тебя заставлю быть тварью!»