Аристотель о зверстве и сверхчеловечестве
С подачи болезненного интеллигента Ницше, который по жизни ощущал недостаток брутальности, «Сверхчеловек» стал отождествляться со «сверхживотным», «белокурой бестией». Эту идею впоследствии активно закрепил кинематограф. А результаты видны в нынешнем российском сознании, где идеал «Настоящего Мужчины» - это волосатое кулакастое животное, по малейшему поводу впадающее в истерику и набрасывающееся на первого встречного. На это еще наложилась и феминизация современного российского мужчины, отчасти вызванная «эхом войны»: целое послевоенное поколение выросло без отцов и не знало, как на самом деле выглядит настоящий Русский Мужчина. В итоге за «свойства настоящего Мужика» россиянами в массе принимаются сугубо педерастические истеричные закидоны. Россиянские «полубабы» уже не помнят о том, что главное мужское и альфа-качество характера - это самоконтроль, воля, выдержка. Неумение контролировать свои эмоции и агрессивные импульсы - это чисто женское истеричное свойство. А ведь оно в современной российской культуре подается как «идеал Мужского поведения». Дайте истеричной бабе пистолет, она при первом же припадке перестреляет окружающих, а россияне будут уважительно покачивать головами: «Сильная женщина! Поступила как Настоящий Мужик».
Древние греки в этом плане были гораздо умнее. Они четко отделяли Героическое и Сверхчеловеческое - от недочеловеческого зверства. Звероподобных варваров-«мачо» они воспринимали не как кумиров, образцов для подражания, а как потенциальных рабов, «говорящий скот».
Вот что пишет на эту тему Аристотель в «Большой этике»: «В душе коренятся три свойства, за которые нас называют дурными: порочность, невоздержность и зверство. …Когда мы видим полного негодяя, мы говорим, что это не человек, а зверь, допуская тем самым, что есть такой порок - зверство. Противоположная добродетель остается безымянной: она выше человека, как героическая и божественная. Безымянна же эта добродетель потому, что у бога нет своей добродетели: бог выше всякой добродетели и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше бога. Вот почему безымянна добродетель, противоположная пороку зверства. Этому пороку противостоит добродетель божественная, не человеческая. Подобно тому как зверство - порок не человеческий, так и противоположная ему добродетель».
Мы видим, откуда Ницше позаимствовал идею о том, что Cверхчеловек «превыше добра и зла» (иначе «добродетель будет выше бога»). Однако, будучи от природы интеллигентом здоровым и гармоничным, Аристотель не совершил ошибки Ницше и не смешал Сверхчеловека с «Суперанималом». Аристотель понимал, что «Сверхзверь», в отличие от Сверхчеловека, не выше, а ниже добра и зла. Это просто животное.
Древние греки в этом плане были гораздо умнее. Они четко отделяли Героическое и Сверхчеловеческое - от недочеловеческого зверства. Звероподобных варваров-«мачо» они воспринимали не как кумиров, образцов для подражания, а как потенциальных рабов, «говорящий скот».
Вот что пишет на эту тему Аристотель в «Большой этике»: «В душе коренятся три свойства, за которые нас называют дурными: порочность, невоздержность и зверство. …Когда мы видим полного негодяя, мы говорим, что это не человек, а зверь, допуская тем самым, что есть такой порок - зверство. Противоположная добродетель остается безымянной: она выше человека, как героическая и божественная. Безымянна же эта добродетель потому, что у бога нет своей добродетели: бог выше всякой добродетели и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше бога. Вот почему безымянна добродетель, противоположная пороку зверства. Этому пороку противостоит добродетель божественная, не человеческая. Подобно тому как зверство - порок не человеческий, так и противоположная ему добродетель».
Мы видим, откуда Ницше позаимствовал идею о том, что Cверхчеловек «превыше добра и зла» (иначе «добродетель будет выше бога»). Однако, будучи от природы интеллигентом здоровым и гармоничным, Аристотель не совершил ошибки Ницше и не смешал Сверхчеловека с «Суперанималом». Аристотель понимал, что «Сверхзверь», в отличие от Сверхчеловека, не выше, а ниже добра и зла. Это просто животное.