«Я живу в заонежской тайге» (Анатолий Онегов)
Анатолия Онегова старшее поколение может помнить по передаче «Школа юннатов», которую он создал и вел долгие годы, по его участию в борьбе с «Поворотом северных рек». Интересна биография писателя. Онегов воплотил в реальность то, о чем Лев Толстой мечтал всю свою жизнь. В 30 лет он бросил перспективную по тем временам (60-е гг.) карьеру конструктора-ракетчика и подался в заонежскую тайгу. Поясню: не «романтика отпуска», не «творческая командировка», а всерьез: изо дня в день в тайге, в глуши, при любой погоде, зарабатывать себе на хлеб насущный трудом рыбака, охотника, пастуха. И так из года в год, добиваясь полного взаимопонимания с природой Русского Севера и людьми, которые с тайгой на равных.
Добавим, что это было в разгар советской эпохи, когда подобные «жизненные зигзаги» не особо поощрялись, литературное сообщество управлялось партией, а от писателей требовалось сосредоточиться на «важных для государства темах», типа строек коммунизма. Однако творчество Онегова оказалось настолько востребованным людьми, что «выпадение из линии партии» не помешало ему получить широкое признание и «пробиться» к своей аудитории.
Несомненно, большинству будут интересны вполне «предметные» темы Онегова: нюансы таежной природы, повадки животных, описание приемов охоты и рыбалки, экзотические подробности быта, разные забавные истории. Но не правильно видеть в нем только «натуралиста», защитника природы, автора добрых книг для детей. Он - создатель вполне «взрослых» литературных шедевров, таких как «Я живу в заонежской тайге» (1973 г.). Это книга о людях в той же мере, в какой о природе. И не просто этнографическое описание таежных «резкИх мужиков», попытка передать их мысли, строй речи, а настоящая «философия тайги», тот взгляд на мир и на жизнь, который она воспитывает. Чем больше вчитываешься, тем важнее становится не ЧТО описывает автор, а КАК он это описывает: его манера видеть самые простые и обыденные вещи. Для примера приведу отрывок, героем которого стали... дрова. Советую мысленно «озвучить» этот текст в исполнении актера Льва Дурова, на которого писатель немного похож:
«Мне всегда казалось, что ель, угрюмая, неразговорчивая, живет тяжелой жизнью. {...} И эта сырая, трудная жизнь, работа не оставили дереву времени на радость и песни. Если некогда было даже поговорить с подругами, а когда срывался тупой бурелом и она, не выдержав, должна была упасть, есть успевала только один раз вскрикнуть и с глухим стоном свалиться на седой мох.
Сейчас ель в печи рядом с огнем. И смолистые, жилистые от трудной жизни еловые дрова и сейчас остаются добрыми тружениками. Но дерево еще не хочет умирать, не хочет перестать жить, не зная, не встретив счастья, песен, никогда не одевшись настоящим цветом, и ель будто сердится, немного потрескивает, а иногда, вспомнив что-нибудь слишком трудное, вдруг выбросит в сердцах из печи тяжелый уголь: ведь в свой последний день, день огня, дерево всегда вспоминает свою прожитую жизнь...»
Жирный шрифт (мой) - чтобы читатель мог задержать внимание и просмаковать эту фразу. Удивительно: человек кладет в печь дрова с тем же чувством, с каким японцы заваривают чай. Больше всего проза Онегова напоминает подстрочник для хокку, танка - или какую-то особую, русскую манеру писать танка, обходясь без вычурной формы:
«Иногда я выбираю из поленницы трудные, чуть кривые ольховые чурочки. Я не варю на них уху, не кипячу чай, я просто подбрасываю их в печь и недолго слушаю последний рассказ ольхи о своей не очень веселой жизни...
Ольха родилась сиротой. Жила вдали от леса в сырой, неприглядной местности. Ее терзал ветер, смывало весенней водой, леденило морозом. Она гнулась, иногда обламывала ветки, но ольха росла, хотела жить, а потом вдруг узнала, что она всего-навсего лишь дурнушка. С тех пор ольшинка не поглядывала больше на березы и сосны, а осталась навсегда у темной воды рядом с такими же неуютными подружками... Ольха жила недолго, как недолго живет на ольховых дровах коротенький красный огонек. Огонек проходит быстро, его можно только смотреть, он бывает и жарок, жарок, наверное, от желания ольхи хоть здесь, хоть последний раз быть веселой и даже полезной...
Мне жалко этот добрый, смущенный огонек, я не трогаю его и никогда не заставлю ольховые дрова даже кипятить чай».
{...} «Наверное, березовые дрова тоже должны рассказывать о своей жизни, рассказывать тихим и ласковым огнем... Такой рассказ надо слушать внимательно и знать, что он бывает не так уж часто. Березу нельзя слушать много: одно-два белых полена - и рядом с тобой уже живет долгая, хорошая история этого дерева...
Когда ветер и дождь уж слишком постараются за день, когда останется совсем мало продуктов, а уходить рано - еще не окончена работа, когда однажды сделается трудно так, что захочется по памяти детства сказать вслух: «Мама!», тогда я топлю печь только березовыми дровами. Огонь живет чисто и богато. После него надолго остается в избе тепло. Тепло живет вокруг. Ты спокойно куришь, вспоминаешь близких людей, и от этого березового тепла становится уютно и просто, будто сзади, узнав твою беду, подошла и оставила на плечах руки добрая, тихая женщина...»
Добавим, что это было в разгар советской эпохи, когда подобные «жизненные зигзаги» не особо поощрялись, литературное сообщество управлялось партией, а от писателей требовалось сосредоточиться на «важных для государства темах», типа строек коммунизма. Однако творчество Онегова оказалось настолько востребованным людьми, что «выпадение из линии партии» не помешало ему получить широкое признание и «пробиться» к своей аудитории.
Несомненно, большинству будут интересны вполне «предметные» темы Онегова: нюансы таежной природы, повадки животных, описание приемов охоты и рыбалки, экзотические подробности быта, разные забавные истории. Но не правильно видеть в нем только «натуралиста», защитника природы, автора добрых книг для детей. Он - создатель вполне «взрослых» литературных шедевров, таких как «Я живу в заонежской тайге» (1973 г.). Это книга о людях в той же мере, в какой о природе. И не просто этнографическое описание таежных «резкИх мужиков», попытка передать их мысли, строй речи, а настоящая «философия тайги», тот взгляд на мир и на жизнь, который она воспитывает. Чем больше вчитываешься, тем важнее становится не ЧТО описывает автор, а КАК он это описывает: его манера видеть самые простые и обыденные вещи. Для примера приведу отрывок, героем которого стали... дрова. Советую мысленно «озвучить» этот текст в исполнении актера Льва Дурова, на которого писатель немного похож:
«Мне всегда казалось, что ель, угрюмая, неразговорчивая, живет тяжелой жизнью. {...} И эта сырая, трудная жизнь, работа не оставили дереву времени на радость и песни. Если некогда было даже поговорить с подругами, а когда срывался тупой бурелом и она, не выдержав, должна была упасть, есть успевала только один раз вскрикнуть и с глухим стоном свалиться на седой мох.
Сейчас ель в печи рядом с огнем. И смолистые, жилистые от трудной жизни еловые дрова и сейчас остаются добрыми тружениками. Но дерево еще не хочет умирать, не хочет перестать жить, не зная, не встретив счастья, песен, никогда не одевшись настоящим цветом, и ель будто сердится, немного потрескивает, а иногда, вспомнив что-нибудь слишком трудное, вдруг выбросит в сердцах из печи тяжелый уголь: ведь в свой последний день, день огня, дерево всегда вспоминает свою прожитую жизнь...»
Жирный шрифт (мой) - чтобы читатель мог задержать внимание и просмаковать эту фразу. Удивительно: человек кладет в печь дрова с тем же чувством, с каким японцы заваривают чай. Больше всего проза Онегова напоминает подстрочник для хокку, танка - или какую-то особую, русскую манеру писать танка, обходясь без вычурной формы:
«Иногда я выбираю из поленницы трудные, чуть кривые ольховые чурочки. Я не варю на них уху, не кипячу чай, я просто подбрасываю их в печь и недолго слушаю последний рассказ ольхи о своей не очень веселой жизни...
Ольха родилась сиротой. Жила вдали от леса в сырой, неприглядной местности. Ее терзал ветер, смывало весенней водой, леденило морозом. Она гнулась, иногда обламывала ветки, но ольха росла, хотела жить, а потом вдруг узнала, что она всего-навсего лишь дурнушка. С тех пор ольшинка не поглядывала больше на березы и сосны, а осталась навсегда у темной воды рядом с такими же неуютными подружками... Ольха жила недолго, как недолго живет на ольховых дровах коротенький красный огонек. Огонек проходит быстро, его можно только смотреть, он бывает и жарок, жарок, наверное, от желания ольхи хоть здесь, хоть последний раз быть веселой и даже полезной...
Мне жалко этот добрый, смущенный огонек, я не трогаю его и никогда не заставлю ольховые дрова даже кипятить чай».
{...} «Наверное, березовые дрова тоже должны рассказывать о своей жизни, рассказывать тихим и ласковым огнем... Такой рассказ надо слушать внимательно и знать, что он бывает не так уж часто. Березу нельзя слушать много: одно-два белых полена - и рядом с тобой уже живет долгая, хорошая история этого дерева...
Когда ветер и дождь уж слишком постараются за день, когда останется совсем мало продуктов, а уходить рано - еще не окончена работа, когда однажды сделается трудно так, что захочется по памяти детства сказать вслух: «Мама!», тогда я топлю печь только березовыми дровами. Огонь живет чисто и богато. После него надолго остается в избе тепло. Тепло живет вокруг. Ты спокойно куришь, вспоминаешь близких людей, и от этого березового тепла становится уютно и просто, будто сзади, узнав твою беду, подошла и оставила на плечах руки добрая, тихая женщина...»