Мореходные рассказы. Владивосток
Содержание
Остатки алкогольного дурмана выветрились ближе к отправке нашей группы во Владивосток. Перспектива остаться на Украине и ходить в мелкий и беспросветный каботаж меня не особо радовала. Я впервые обратился к замполиту с личной просьбой, и был включён в список улетавших.
Двадцать четвёртого октября, с задержкой на четверо суток, мы отправились в Москву. Около полуночи «ТУшка» приземлилась в Шереметьево-2. Беспросветный туман окутывал аэропорт и окрестности. Через час удалось договориться с автобусом. Скинулись водителю по рублю, и, словно Летучий Голландец, рассекая призрачную воздушную взвесь, автобус покатил нас в аэропорт Быково.
Пять дней, начиная с девятнадцатого сентября, Москва впервые праздновала День города. Метеопрогнозы были не утешительными, но облака разогнали, распылив специальные реагенты. А ровно через месяц природа отыгралась пятью днями невиданного доселе тумана.
Несколько выпускников НМШ всё это время прокуковали в Быково. Белое молоко тумана отрезало аэропорт от внешнего мира. На улице невозможно было разглядеть даже кисть собственной вытянутой руки. Буфеты и ресторан были опустошены застрявшими пассажирами.
Мы начали расстраиваться, что опоздали на свой самолёт. Но задержали-то все рейсы! А потом пошла свистопляска с отправкой. Каждые пятнадцать минут с полосы взлетал очередной самолёт. В семь утра дошла очередь до нас.
ИЛ-62 взмыл над облаками и полетел на Дальний Восток. За стеклом иллюминаторов очень красиво взошло солнце.
Удобные кресла, просторный салон с зелёным замшевым полом и огромный проход между рядами. А десятью километрами ниже проплывала бескрайняя заснеженная тайга.
Дозаправку в Чите отменили, и авиалайнер без посадки полетел дальше. Встретили на борту не уступавший рассвету по красоте и величию закат.
Восемь часов лёта и мы в ночном Владивостоке, раскинувшемся по сопкам, между которыми почти не было застройки. Определили нас в дом отдыха моряков на Седанке.
Долго не могли уснуть, пока не поняли, что это следствие восьмичасовой разницы с московским временем.
Город мне понравился, но совсем не было желания здесь остаться. Душа требовала побега, и на второй день я взял билет на фирменный поезд «Владивосток-Москва». Двухместное купе за сорок пять рублей. Но товарищи приложили все возможные усилия, чтобы отговорить меня от сей глупости. И им это удалось. Красноречивей всех был Коля Нарольский, переставший видеть во мне врага ли, соперника или просто выскочку. До него дошло, наконец, что и таких как я жизнь перемалывает за здорово живёшь. В речах Николая слышалось искреннее участие и понимание ситуации.
А Валентин Довгань добавил: «Ты мягкий, как пластилин. Что сказали, так и делаешь».
Выходило, и в этот раз я поддался на уговоры.
Билет сдал в кассу, потеряв на этом пятнадцать рублей. Банко, инспектор третьей группы, куда меня определили, узнав, что я не визированный, рубанул прямым текстом: «Нам такие на ... не нужны». И я почувствовал в себе комплекс неполноценности.
Моя непутёвая жизнь в очередной раз дала трещину. На этот раз из-за отсутствия бумажки под названием «виза».
Другие же тем временем потихоньку покидали Седанку, определялись на суда и уходили в далёкие страны за мечтой, впечатлениями и деньгами.
Эпическая встреча на улице вечернего города окончательно выбила меня из колеи. Вася Симоненко со злорадной ухмылкой размахивал перед моим лицом новеньким паспортом моряка и приговаривал: «Я гулял целый год и получил визу, а ты со своей светлой головой ничего в жизни не добьёшься!» Понятное дело, грех шакалу не пнуть умирающего льва. Словно в тумане доходили до меня его слова, и так хотелось огорчить Васю кулаком в лицо, но говорил он чистую правду, а на правду не обижаются…
Родина, покалечившая мою молодость, Родина, которой я отдал всё, что было в моих силах, да и самой жизни не жалел, отказывалась от своего сына и вовсе не собиралась благодарить. Именно тогда я твёрдо решил по возвращению домой выбросить комсомольский билет. Я не был против комсомола, но с тех пор не был и с ним.
Моё единственное путешествие по Тихому океану - короткий рейс на Камчатку в составе ремгруппы. Полдня в Петропавловске, тёзке моего родного города, Возвращение во Владик и списание по причине отхода судна за границу.
Потом было распределение на «Максим Михайлов» и мои гонки по суше за неуловимым сухогрузом. В Трансфлоте мне сказали, что «Михайлов» стоит в порту Восточном и я уехал в Восточной. Оттуда послали в Находку, а из Находки обратно во Владивосток. Но и тут я опоздал, взбесив неумолимого Бонко:
- Оставался бы у себя на Северном Кавказе!!! Зачем ты сюда припёрся?
Мне так и не удалось объяснить инспектору разницу между Кавказом и Казахстаном...
Находка. Бухта Находка.
Тем не менее, о содержании безработных моряков, а в просторечье «бичей» пароходство заботилось и регулярно выдавало денежное довольствие, которое позволяло почти беззаботно бродить по Владивостоку, посещать кинотеатры, картинную галерею и музей, обедать в пельменных полюбившимися рыбными пельменями и котлетами. Обычное мясо было в дефиците. И многих это напрягало. За мороженым, кстати, тоже были очереди. Начавшаяся ещё в Николаеве пьянка, для многих закончилась лишь во Владике с полным истощением средств.
«Память до востребования». Книга, ненадолго поднявшая мне настроение.
В семь вечера шестого ноября вместе с Сергеем Верещагой зашли на борт ледокола «Ермак», куда нас определили на подмену вахт или попросту «вачманами» (watchman).
Ледокол «Ермак» 18.02.2012 г. Фото (с):D. Lobusov
Первый день нас не задействовали, и мы проспали в каюте почти до полудня. Потом ходили по праздничному городу. Серёга был явно не в настроении, поскольку выпить ему было нечего и негде. Я чувствовал насколько мы разные люди. А потому меня тяготило общество товарища, с которым приходилось делить каюту.
В последние дни я часто прощался. Меня уверяли, что будут писать и вечно помнить нашу дружбу, но я почти наверняка знал, что расставались мы навсегда.
Владивосток. В бухте Золотой Рог.
Объявили конкурс на лучший эскиз значка для членов экипажа. Я набросал эскиз, но так и не отдал его старпому.
Мой эскиз значка «Ермак»
Девятого ноября, отстояв свою первую вахту и ещё полтора часа за опоздавшего из города Серёгу, я вышел в город и у вокзала повстречался с Лёхой Ткачуком. Он попал на банановоз «Анри Барбюс», который назавтра выходил из Находки во Вьетнам. В разговоре я и виду не подавал, что знал о его краже моих фотографий. Впрочем, к тому времени я его простил. Не стоило из-за такой мелочи портить себе нервы.
Рисунки от нечего делать.
Ледокол вскоре должен был уйти на ремонт в Японию, и понимая, что меня снова спишут на берег, тринадцатого числа оставил в отделе кадров заявление на увольнение. Бомко его принял и сказал, чтобы я списывался с «Ермака». Через три дня поцапались с Серёгой за его постоянные опоздания на смену. Мне приходилось отстаивать за него лишние час-полтора. Не обошлось без мордобоя, впрочем, уже к вечеру мы снова помирились.
Заходил на «Анадырь», где около двух часов беседовали с Ванькой Юрчаком. А в восемь вечера заступил на свою последнюю вахту.
Юрчак И.О.
Отшвартовались и ушли «Адмирал Макаров» и «Черемхово». В порту стало пусто без этих двух гигантов. Стеклом на доске нацарапал пришедшее стихотворение, которое потом переписал на бумагу.
Прощай, приморский город,
и Тихий океан.
Прощай моя команда
и славный капитан!
Я уезжаю скоро:
домой! Домой! Домой!
И ты, портовый город,
прощаешься со мной...
Отныне будут в прошлом
торговые суда...
И ледокол забуду,
уставший ото льда.
Желаю лишь покоя -
тепла родимых душ...
С тобой прощаюсь стоя:
оркестр грянул тушь...
Но почему так грустно
сегодня на душе? -
Ты мне ещё приснишься
в прекрасном мираже...
Не встречусь я с тобою -
виновен в этом сам.
Хоть полюбил, не скрою,
я Тихий океан.
Вернулся в каюту в первом часу ночи. Серёга положил на музыку и спел мои «Маски». Вышло неплохо. Сергей сильно заикался в разговоре, но пел изумительно чисто. Голос у него замечательный, а характер несносный.
Я маску надеваю на себя,
Хотя не карнавал сегодня масок.
Такую приготовил себе я,
В которой нет ни радости, ни красок.
Зачем мне краски утренней зари,
Любви, веселья и заботы краски?
Все радости остались позади,
А впереди я вижу только маски.
Но вот опять я от себя бегу
И не хочу ни нежности, ни ласки:
Теперь вот не во сне, а наяву
Я надеваю безразличья маски.
Маски, маски, маски,
вы моё спасенье,
Маски, маски, маски,
вы моя судьба
Маски, маски, маски,
я прошу прощенья:
Маски, маски, маски,
вы моя беда.
Владивосток. Вид от мореходки на учебное судно «Александр Невский». 20.11.1987 г.
Владивосток. Ростральная колонна.
окончание следует...
Остатки алкогольного дурмана выветрились ближе к отправке нашей группы во Владивосток. Перспектива остаться на Украине и ходить в мелкий и беспросветный каботаж меня не особо радовала. Я впервые обратился к замполиту с личной просьбой, и был включён в список улетавших.
Двадцать четвёртого октября, с задержкой на четверо суток, мы отправились в Москву. Около полуночи «ТУшка» приземлилась в Шереметьево-2. Беспросветный туман окутывал аэропорт и окрестности. Через час удалось договориться с автобусом. Скинулись водителю по рублю, и, словно Летучий Голландец, рассекая призрачную воздушную взвесь, автобус покатил нас в аэропорт Быково.
Пять дней, начиная с девятнадцатого сентября, Москва впервые праздновала День города. Метеопрогнозы были не утешительными, но облака разогнали, распылив специальные реагенты. А ровно через месяц природа отыгралась пятью днями невиданного доселе тумана.
Несколько выпускников НМШ всё это время прокуковали в Быково. Белое молоко тумана отрезало аэропорт от внешнего мира. На улице невозможно было разглядеть даже кисть собственной вытянутой руки. Буфеты и ресторан были опустошены застрявшими пассажирами.
Мы начали расстраиваться, что опоздали на свой самолёт. Но задержали-то все рейсы! А потом пошла свистопляска с отправкой. Каждые пятнадцать минут с полосы взлетал очередной самолёт. В семь утра дошла очередь до нас.
ИЛ-62 взмыл над облаками и полетел на Дальний Восток. За стеклом иллюминаторов очень красиво взошло солнце.
Удобные кресла, просторный салон с зелёным замшевым полом и огромный проход между рядами. А десятью километрами ниже проплывала бескрайняя заснеженная тайга.
Дозаправку в Чите отменили, и авиалайнер без посадки полетел дальше. Встретили на борту не уступавший рассвету по красоте и величию закат.
Восемь часов лёта и мы в ночном Владивостоке, раскинувшемся по сопкам, между которыми почти не было застройки. Определили нас в дом отдыха моряков на Седанке.
Долго не могли уснуть, пока не поняли, что это следствие восьмичасовой разницы с московским временем.
Город мне понравился, но совсем не было желания здесь остаться. Душа требовала побега, и на второй день я взял билет на фирменный поезд «Владивосток-Москва». Двухместное купе за сорок пять рублей. Но товарищи приложили все возможные усилия, чтобы отговорить меня от сей глупости. И им это удалось. Красноречивей всех был Коля Нарольский, переставший видеть во мне врага ли, соперника или просто выскочку. До него дошло, наконец, что и таких как я жизнь перемалывает за здорово живёшь. В речах Николая слышалось искреннее участие и понимание ситуации.
А Валентин Довгань добавил: «Ты мягкий, как пластилин. Что сказали, так и делаешь».
Выходило, и в этот раз я поддался на уговоры.
Билет сдал в кассу, потеряв на этом пятнадцать рублей. Банко, инспектор третьей группы, куда меня определили, узнав, что я не визированный, рубанул прямым текстом: «Нам такие на ... не нужны». И я почувствовал в себе комплекс неполноценности.
Моя непутёвая жизнь в очередной раз дала трещину. На этот раз из-за отсутствия бумажки под названием «виза».
Другие же тем временем потихоньку покидали Седанку, определялись на суда и уходили в далёкие страны за мечтой, впечатлениями и деньгами.
Эпическая встреча на улице вечернего города окончательно выбила меня из колеи. Вася Симоненко со злорадной ухмылкой размахивал перед моим лицом новеньким паспортом моряка и приговаривал: «Я гулял целый год и получил визу, а ты со своей светлой головой ничего в жизни не добьёшься!» Понятное дело, грех шакалу не пнуть умирающего льва. Словно в тумане доходили до меня его слова, и так хотелось огорчить Васю кулаком в лицо, но говорил он чистую правду, а на правду не обижаются…
Родина, покалечившая мою молодость, Родина, которой я отдал всё, что было в моих силах, да и самой жизни не жалел, отказывалась от своего сына и вовсе не собиралась благодарить. Именно тогда я твёрдо решил по возвращению домой выбросить комсомольский билет. Я не был против комсомола, но с тех пор не был и с ним.
Моё единственное путешествие по Тихому океану - короткий рейс на Камчатку в составе ремгруппы. Полдня в Петропавловске, тёзке моего родного города, Возвращение во Владик и списание по причине отхода судна за границу.
Потом было распределение на «Максим Михайлов» и мои гонки по суше за неуловимым сухогрузом. В Трансфлоте мне сказали, что «Михайлов» стоит в порту Восточном и я уехал в Восточной. Оттуда послали в Находку, а из Находки обратно во Владивосток. Но и тут я опоздал, взбесив неумолимого Бонко:
- Оставался бы у себя на Северном Кавказе!!! Зачем ты сюда припёрся?
Мне так и не удалось объяснить инспектору разницу между Кавказом и Казахстаном...
Находка. Бухта Находка.
Тем не менее, о содержании безработных моряков, а в просторечье «бичей» пароходство заботилось и регулярно выдавало денежное довольствие, которое позволяло почти беззаботно бродить по Владивостоку, посещать кинотеатры, картинную галерею и музей, обедать в пельменных полюбившимися рыбными пельменями и котлетами. Обычное мясо было в дефиците. И многих это напрягало. За мороженым, кстати, тоже были очереди. Начавшаяся ещё в Николаеве пьянка, для многих закончилась лишь во Владике с полным истощением средств.
«Память до востребования». Книга, ненадолго поднявшая мне настроение.
В семь вечера шестого ноября вместе с Сергеем Верещагой зашли на борт ледокола «Ермак», куда нас определили на подмену вахт или попросту «вачманами» (watchman).
Ледокол «Ермак» 18.02.2012 г. Фото (с):D. Lobusov
Первый день нас не задействовали, и мы проспали в каюте почти до полудня. Потом ходили по праздничному городу. Серёга был явно не в настроении, поскольку выпить ему было нечего и негде. Я чувствовал насколько мы разные люди. А потому меня тяготило общество товарища, с которым приходилось делить каюту.
В последние дни я часто прощался. Меня уверяли, что будут писать и вечно помнить нашу дружбу, но я почти наверняка знал, что расставались мы навсегда.
Владивосток. В бухте Золотой Рог.
Объявили конкурс на лучший эскиз значка для членов экипажа. Я набросал эскиз, но так и не отдал его старпому.
Мой эскиз значка «Ермак»
Девятого ноября, отстояв свою первую вахту и ещё полтора часа за опоздавшего из города Серёгу, я вышел в город и у вокзала повстречался с Лёхой Ткачуком. Он попал на банановоз «Анри Барбюс», который назавтра выходил из Находки во Вьетнам. В разговоре я и виду не подавал, что знал о его краже моих фотографий. Впрочем, к тому времени я его простил. Не стоило из-за такой мелочи портить себе нервы.
Рисунки от нечего делать.
Ледокол вскоре должен был уйти на ремонт в Японию, и понимая, что меня снова спишут на берег, тринадцатого числа оставил в отделе кадров заявление на увольнение. Бомко его принял и сказал, чтобы я списывался с «Ермака». Через три дня поцапались с Серёгой за его постоянные опоздания на смену. Мне приходилось отстаивать за него лишние час-полтора. Не обошлось без мордобоя, впрочем, уже к вечеру мы снова помирились.
Заходил на «Анадырь», где около двух часов беседовали с Ванькой Юрчаком. А в восемь вечера заступил на свою последнюю вахту.
Юрчак И.О.
Отшвартовались и ушли «Адмирал Макаров» и «Черемхово». В порту стало пусто без этих двух гигантов. Стеклом на доске нацарапал пришедшее стихотворение, которое потом переписал на бумагу.
Прощай, приморский город,
и Тихий океан.
Прощай моя команда
и славный капитан!
Я уезжаю скоро:
домой! Домой! Домой!
И ты, портовый город,
прощаешься со мной...
Отныне будут в прошлом
торговые суда...
И ледокол забуду,
уставший ото льда.
Желаю лишь покоя -
тепла родимых душ...
С тобой прощаюсь стоя:
оркестр грянул тушь...
Но почему так грустно
сегодня на душе? -
Ты мне ещё приснишься
в прекрасном мираже...
Не встречусь я с тобою -
виновен в этом сам.
Хоть полюбил, не скрою,
я Тихий океан.
Вернулся в каюту в первом часу ночи. Серёга положил на музыку и спел мои «Маски». Вышло неплохо. Сергей сильно заикался в разговоре, но пел изумительно чисто. Голос у него замечательный, а характер несносный.
Я маску надеваю на себя,
Хотя не карнавал сегодня масок.
Такую приготовил себе я,
В которой нет ни радости, ни красок.
Зачем мне краски утренней зари,
Любви, веселья и заботы краски?
Все радости остались позади,
А впереди я вижу только маски.
Но вот опять я от себя бегу
И не хочу ни нежности, ни ласки:
Теперь вот не во сне, а наяву
Я надеваю безразличья маски.
Маски, маски, маски,
вы моё спасенье,
Маски, маски, маски,
вы моя судьба
Маски, маски, маски,
я прошу прощенья:
Маски, маски, маски,
вы моя беда.
Владивосток. Вид от мореходки на учебное судно «Александр Невский». 20.11.1987 г.
Владивосток. Ростральная колонна.
окончание следует...