Мореходные рассказы. Каникулы и отпуск
Содержание
Двадцать первого декабря начались мои каникулы. На самолёте «Николаев - Москва» я добрался до столицы и пересел на рейс до Петропавловска, который вылетел в десять утра двадцать второго. Так что в пять вечера местного времени я уже шёл вниз по трапу родного аэропорта. На двенадцатом автобусе доехал до Ленина и пешком прошёлся до дома по главной улице города.
Прохожие с интересом, либо вскользь смотрели в мою сторону. Моряк в Петропавловске явление редкое. Дом был пуст и холоден, только на кухне ещё сохранилось тепло печи. И, оставив свои скромные пожитки, я пошёл на улицу. У «Продуктов» на Коминтерна встретил Ленку Тарануху. Бывшая подруга моей сестры превратилась в разбитную бабёнку, ославившуюся своей доступностью и бесстыдством. Что, впрочем, не мешало мне помнить ту Ленку из далёкого детства.
- Привет, Костя! А тётя Галя сейчас в магазине...
Мама разговаривала с бабой Любой Жуковой, и заметила меня, только когда я с ней поздоровался.
Вернулись в дом, затопил печь, а потом пошёл гулять по Подгоре. Прошёлся по старым друзьям, но им было, в общем-то, не до меня, а меня уже не интересовали их проблемы и заботы. Так что долго я нигде не задержался.
Заглянул домой за коробкой конфет «Николаев» и направился к Алёнке. Много раз представлял и, возможно, побаивался этой встречи. Пришёл я неожиданно, на неделю раньше обещанного срока. Открыла мне тётя Зина - Алёнкина крёстная и одновременно родная тётка, воспитывавшая её с пятнадцати лет. В обиходе вся родня называла её Лёлей, хотя крестила она только Алёну.
Невзлюбила меня Лёля с первого взгляда, что я тут же про себя отметил. И ненависть её только крепла с годами. Но к настоящему повествованию это не имеет отношения.
Позвали Алёнку, и мы с ней около минуты смотрели друг на друга, не зная, что сказать...
Все семнадцать дней каникул мы почти неразлучно провели рядом. Естественно, ничего такого не было, и до свадьбы быть не могло. А моё предложение руки и сердца Алёнка отложила до окончания мореходки.
Все эти дни мы ходили в театр и в кино, а Новый 1987 год встречали у её подруги Марины Якшиной. Кроме нас там были Ирина, подруга Марины, и Толя Мостовой. Анатолий Николаевич, - начальник отдела, в котором работали Алёна и Марина. Маринка была в него влюблена, несмотря на недавний развод Анатолия. Позже он женится на другой, а Маринка так никогда и не выйдет замуж.
Марина Якшина
Анатолий Мостовой
Дмитрий Кошкаров
На вокзале меня провожали сестра с будущим мужем. Встретил на перроне Димку Кошкарова - старого знакомца, который возвращался из отпуска в часть. И почти всю дорогу до Москвы я провёл в его купе. Не знаю, откуда во мне взялся запас веселья, добродушия и анекдотов, которыми я развлекал Димку и двух его попутчиц. Было весело, и только на подъезде к Москве вновь взяла тоска. Меня - от разлуки с Алёной, а Димку от скорого прибытия в часть. На станции метро «Комсомольская» мы с ним распрощались, и каждый пошёл своей дорогой. Димка поехал на Киевский вокзал, а я на Курский. Билеты были только на следующий день, так что в Николаев я прибывал не раньше двенадцатого января. Обидно. Я мог вылететь из Петропавловска двенадцатого, и так же пропустить один день занятий. Дал телеграмму в школу, что опоздываю. И Алёнке: «В Москве. Скучаю очень. Приеду - напишу. До свидания. Целую. Костя».
Встретил пацанов с третьей группы. Немного поговорили, и я направился на Казанский вокзал. Курский был слишком многолюден и шумел всеми голосами. Одноногий бородатый странник словно вырос на моём пути. Я ещё подумал - типичный путешественник, как из передачи Сенкевича. Опираясь на свои костыли, он заговорил. Я всегда с настороженной опаской относился к новым знакомцам. И как оказалось, не зря. «Путешественник» банально снимал меня для неведомого слегка фиолетового хозяина. Получив категорический отказ, он мгновенно растворился в толпе. Сдаётся, что костыли его были липовыми - не мог инвалид так быстро испариться.
Ночевал в воинском зале Казанского вокзала.
В воскресенье одиннадцатого января сел в холодный и тёмный вагон поезда. Моими попутчиками стали молодая семья, женщина с дочерью и ещё одна женщина. Долго разбирались с одеялами, а потом ехали в тишине - каждый старался хоть как-то согреться, и было не до разговоров. Начал читать сказки «Тысяча и одна ночь», которые выменял в поезде «Омск - Москва» за «Робинзона Крузо» Дефо. Книга понравилась, но холод заставил спрятаться под одеяло, и я уснул под равномерный стук колёс...
На следующее утро в десять подъехали к Херсону. Здесь шел дождь и таяло. Не верилось, что накануне я бродил по сорокаградусному морозу.
Не стал подниматься, чтобы не мешать сходившим здесь супругам с младенцем. А после отправления обнаружилась пропажа фланки, аккуратно сложенной мной вчера на третью полку. Карманы её были пусты, но я всё же досадовал на вороватых попутчиков. Ну да бог с ними…
По улицам Николаева, переливаясь на солнце, бежали многочисленные ручьи. Всё таяло. В компании с другими запоздавшими курсантами добрался до школы. Моё появление в кубрике вызвало бурю восторга и веселья, поскольку скинув шинель, и совершенно забыв об утреннем приключении, я оказался в одном тельнике и брюках.
Получил подержанную фланку, а после обеда сорвал на ПТМ очередную «пятёрку». После занятий была политинформация, а в полшестого вечера нам около часа компостировали мозги в спорткомплексе «Надежда».
Вечером приехали Серёга Погребной и Витька Мазур. Серёга привёз из дома фотоаппарат «ФЭД-3».
Тринадцатого на зарядку вышла только наша группа.
На политэкономии Валька Довгань получил «единицу». Обидно, ведь накануне не было ни самоподготовки, ни времени учить уроки. Но переубедить Николая Михайловича Орехова оказалось невозможно.
После занятий Сологуб зачитывал приказы об увольнении из школы за опоздания и преждевременный выезд на каникулы.
Ровно в полночь приехал Виталя Савустяненко и мы с ним проговорили до двух часов ночи.
В понедельник девятнадцатого числа после занятий был суд над бывшим курсантом второй группы Ушаковым. Он снимал шапки с девушек в Николаеве и продавал их в Одессе. Отделался довольно легко, тремя годами «химии». А после суда ушли в ДНД на Намыв. Нас разделили на две группы. Старшими назначили Костю Стародубцева и меня.
Решение отчислиться из мореходки пришло ко мне не спонтанно, а под грузом казавшихся непреодолимыми препятствий, и явной бесперспективностью моей морской карьеры. Судя по всему, мне не светили ни виза, ни заработки, ни возможность повидать мир. И я подал заявление.
Но двадцать восьмого января, когда Палыч разговаривал с завучем школы Пасунько, меня отказались уволить, предложили экстерном сдать экзамены в мае и поступать в Одессу, в высшее мореходное училище или просто «вышку». А пока дали отпуск с первого до восьмого февраля, но разрешили вернуться на два дня позже.
Первого февраля в десять минут второго я уже сидел на аэровокзале Николаева в ожидании своего рейса.
Кто-то кого-то проводил, кто-то простился с кем-то. Быть может - навсегда. И, наверное, это очень грустно. Но я лечу домой! Какая может быть печаль!
Как хорошо, что люди придумали самолёты - быстро, удобно, надёжно. И в полёте я внимательно рассматривал проплывавшие под крылом просторы.
В Москву прилетели по расписанию в семнадцать ноль-ноль. На экспрессе доехал из Внуково в Домодедово и понял, что в город мне уже не попасть. В восемь вечера прибыли в аэропорт. Народа - не продохнуть. Нашёл себе местечко на батареях. Женщина по соседству дала почитать книгу «Гадание на иероглифах» о жизни в Маньчжурии в 1945 году, сразу после освобождения от японского ига. Книга очень интересная, но я успел прочитать только половину - семьдесят страниц. Пересел на скамейку, кое-как примостился и уснул.
Моя зарисовка в Домодедово
Второго февраля мой рейс отложили до тринадцати часов, а потом ещё на три часа. Так что в Петропавловск я прилетел только в десять вечера.
На автобусе со спортсменами, летевшими тем же рейсом, доехал до центра, прошёл мимо спящих окон Алёнкиного дома, и на автобусе добрался домой.
Стрелой промелькнула неделя, и каждый вечер мы с Алёной проводили вместе, но поезд на Москву вновь унёс меня в заснеженную даль.
Стучат колёса: тук-тук-тук
И в темноту врезаясь снова,
Сигнала тепловоза звук
Ревёт пронзительно и ново...
Уехал. Потому, что обязан был вернуться к учебным будням мореходки
Как птица перелётная,
В краях чужих залётная,
Я по Союзу езжу и хожу.
Свой край родной покинул я,
Из мест родимых сгинул я.
И вот опять куда-то ухожу...
продолжение следует...
Двадцать первого декабря начались мои каникулы. На самолёте «Николаев - Москва» я добрался до столицы и пересел на рейс до Петропавловска, который вылетел в десять утра двадцать второго. Так что в пять вечера местного времени я уже шёл вниз по трапу родного аэропорта. На двенадцатом автобусе доехал до Ленина и пешком прошёлся до дома по главной улице города.
Прохожие с интересом, либо вскользь смотрели в мою сторону. Моряк в Петропавловске явление редкое. Дом был пуст и холоден, только на кухне ещё сохранилось тепло печи. И, оставив свои скромные пожитки, я пошёл на улицу. У «Продуктов» на Коминтерна встретил Ленку Тарануху. Бывшая подруга моей сестры превратилась в разбитную бабёнку, ославившуюся своей доступностью и бесстыдством. Что, впрочем, не мешало мне помнить ту Ленку из далёкого детства.
- Привет, Костя! А тётя Галя сейчас в магазине...
Мама разговаривала с бабой Любой Жуковой, и заметила меня, только когда я с ней поздоровался.
Вернулись в дом, затопил печь, а потом пошёл гулять по Подгоре. Прошёлся по старым друзьям, но им было, в общем-то, не до меня, а меня уже не интересовали их проблемы и заботы. Так что долго я нигде не задержался.
Заглянул домой за коробкой конфет «Николаев» и направился к Алёнке. Много раз представлял и, возможно, побаивался этой встречи. Пришёл я неожиданно, на неделю раньше обещанного срока. Открыла мне тётя Зина - Алёнкина крёстная и одновременно родная тётка, воспитывавшая её с пятнадцати лет. В обиходе вся родня называла её Лёлей, хотя крестила она только Алёну.
Невзлюбила меня Лёля с первого взгляда, что я тут же про себя отметил. И ненависть её только крепла с годами. Но к настоящему повествованию это не имеет отношения.
Позвали Алёнку, и мы с ней около минуты смотрели друг на друга, не зная, что сказать...
Все семнадцать дней каникул мы почти неразлучно провели рядом. Естественно, ничего такого не было, и до свадьбы быть не могло. А моё предложение руки и сердца Алёнка отложила до окончания мореходки.
Все эти дни мы ходили в театр и в кино, а Новый 1987 год встречали у её подруги Марины Якшиной. Кроме нас там были Ирина, подруга Марины, и Толя Мостовой. Анатолий Николаевич, - начальник отдела, в котором работали Алёна и Марина. Маринка была в него влюблена, несмотря на недавний развод Анатолия. Позже он женится на другой, а Маринка так никогда и не выйдет замуж.
Марина Якшина
Анатолий Мостовой
Дмитрий Кошкаров
На вокзале меня провожали сестра с будущим мужем. Встретил на перроне Димку Кошкарова - старого знакомца, который возвращался из отпуска в часть. И почти всю дорогу до Москвы я провёл в его купе. Не знаю, откуда во мне взялся запас веселья, добродушия и анекдотов, которыми я развлекал Димку и двух его попутчиц. Было весело, и только на подъезде к Москве вновь взяла тоска. Меня - от разлуки с Алёной, а Димку от скорого прибытия в часть. На станции метро «Комсомольская» мы с ним распрощались, и каждый пошёл своей дорогой. Димка поехал на Киевский вокзал, а я на Курский. Билеты были только на следующий день, так что в Николаев я прибывал не раньше двенадцатого января. Обидно. Я мог вылететь из Петропавловска двенадцатого, и так же пропустить один день занятий. Дал телеграмму в школу, что опоздываю. И Алёнке: «В Москве. Скучаю очень. Приеду - напишу. До свидания. Целую. Костя».
Встретил пацанов с третьей группы. Немного поговорили, и я направился на Казанский вокзал. Курский был слишком многолюден и шумел всеми голосами. Одноногий бородатый странник словно вырос на моём пути. Я ещё подумал - типичный путешественник, как из передачи Сенкевича. Опираясь на свои костыли, он заговорил. Я всегда с настороженной опаской относился к новым знакомцам. И как оказалось, не зря. «Путешественник» банально снимал меня для неведомого слегка фиолетового хозяина. Получив категорический отказ, он мгновенно растворился в толпе. Сдаётся, что костыли его были липовыми - не мог инвалид так быстро испариться.
Ночевал в воинском зале Казанского вокзала.
В воскресенье одиннадцатого января сел в холодный и тёмный вагон поезда. Моими попутчиками стали молодая семья, женщина с дочерью и ещё одна женщина. Долго разбирались с одеялами, а потом ехали в тишине - каждый старался хоть как-то согреться, и было не до разговоров. Начал читать сказки «Тысяча и одна ночь», которые выменял в поезде «Омск - Москва» за «Робинзона Крузо» Дефо. Книга понравилась, но холод заставил спрятаться под одеяло, и я уснул под равномерный стук колёс...
На следующее утро в десять подъехали к Херсону. Здесь шел дождь и таяло. Не верилось, что накануне я бродил по сорокаградусному морозу.
Не стал подниматься, чтобы не мешать сходившим здесь супругам с младенцем. А после отправления обнаружилась пропажа фланки, аккуратно сложенной мной вчера на третью полку. Карманы её были пусты, но я всё же досадовал на вороватых попутчиков. Ну да бог с ними…
По улицам Николаева, переливаясь на солнце, бежали многочисленные ручьи. Всё таяло. В компании с другими запоздавшими курсантами добрался до школы. Моё появление в кубрике вызвало бурю восторга и веселья, поскольку скинув шинель, и совершенно забыв об утреннем приключении, я оказался в одном тельнике и брюках.
Получил подержанную фланку, а после обеда сорвал на ПТМ очередную «пятёрку». После занятий была политинформация, а в полшестого вечера нам около часа компостировали мозги в спорткомплексе «Надежда».
Вечером приехали Серёга Погребной и Витька Мазур. Серёга привёз из дома фотоаппарат «ФЭД-3».
Тринадцатого на зарядку вышла только наша группа.
На политэкономии Валька Довгань получил «единицу». Обидно, ведь накануне не было ни самоподготовки, ни времени учить уроки. Но переубедить Николая Михайловича Орехова оказалось невозможно.
После занятий Сологуб зачитывал приказы об увольнении из школы за опоздания и преждевременный выезд на каникулы.
Ровно в полночь приехал Виталя Савустяненко и мы с ним проговорили до двух часов ночи.
В понедельник девятнадцатого числа после занятий был суд над бывшим курсантом второй группы Ушаковым. Он снимал шапки с девушек в Николаеве и продавал их в Одессе. Отделался довольно легко, тремя годами «химии». А после суда ушли в ДНД на Намыв. Нас разделили на две группы. Старшими назначили Костю Стародубцева и меня.
Решение отчислиться из мореходки пришло ко мне не спонтанно, а под грузом казавшихся непреодолимыми препятствий, и явной бесперспективностью моей морской карьеры. Судя по всему, мне не светили ни виза, ни заработки, ни возможность повидать мир. И я подал заявление.
Но двадцать восьмого января, когда Палыч разговаривал с завучем школы Пасунько, меня отказались уволить, предложили экстерном сдать экзамены в мае и поступать в Одессу, в высшее мореходное училище или просто «вышку». А пока дали отпуск с первого до восьмого февраля, но разрешили вернуться на два дня позже.
Первого февраля в десять минут второго я уже сидел на аэровокзале Николаева в ожидании своего рейса.
Кто-то кого-то проводил, кто-то простился с кем-то. Быть может - навсегда. И, наверное, это очень грустно. Но я лечу домой! Какая может быть печаль!
Как хорошо, что люди придумали самолёты - быстро, удобно, надёжно. И в полёте я внимательно рассматривал проплывавшие под крылом просторы.
В Москву прилетели по расписанию в семнадцать ноль-ноль. На экспрессе доехал из Внуково в Домодедово и понял, что в город мне уже не попасть. В восемь вечера прибыли в аэропорт. Народа - не продохнуть. Нашёл себе местечко на батареях. Женщина по соседству дала почитать книгу «Гадание на иероглифах» о жизни в Маньчжурии в 1945 году, сразу после освобождения от японского ига. Книга очень интересная, но я успел прочитать только половину - семьдесят страниц. Пересел на скамейку, кое-как примостился и уснул.
Моя зарисовка в Домодедово
Второго февраля мой рейс отложили до тринадцати часов, а потом ещё на три часа. Так что в Петропавловск я прилетел только в десять вечера.
На автобусе со спортсменами, летевшими тем же рейсом, доехал до центра, прошёл мимо спящих окон Алёнкиного дома, и на автобусе добрался домой.
Стрелой промелькнула неделя, и каждый вечер мы с Алёной проводили вместе, но поезд на Москву вновь унёс меня в заснеженную даль.
Стучат колёса: тук-тук-тук
И в темноту врезаясь снова,
Сигнала тепловоза звук
Ревёт пронзительно и ново...
Уехал. Потому, что обязан был вернуться к учебным будням мореходки
Как птица перелётная,
В краях чужих залётная,
Я по Союзу езжу и хожу.
Свой край родной покинул я,
Из мест родимых сгинул я.
И вот опять куда-то ухожу...
продолжение следует...