ИСТОРИЯ ЭВОЛЮЦИОНИСТИКИ (пост 9): национальный менталитет как фактор концептуального выбора.
Команда Моргана в знаменитой Fly Room.
После сложных 6-ти постов можно немного и отдохнуть. Погрузиться в историю и социо-психологию. Уже где-то в самом начале я говорил, что в естествознании, как социальном процессе, завязанном на "коллективные представления" (а это те же социально-поведенческие традиции у животных, только посложнее), - в выборе пути "на развилках" не последнее значение имеет язык, на котором выражаются мысли, да и другие составляющие национального менталитета.
Действительно, почему в то или иное время был сделан "коллективный выбор" в пользу той или иной концепции (учения, теории), хотя с сегодняшнего уровня знаний этот выбор представляется ошибочным? (что конечно же не означает, что в ошибочно "выбранном" учении не было своих здравых рациональных зёрен, которые, - если их перенести на другую почву, - прорастут в виде иных модификаций (трактовок ) той же "наследственной базы" ).
- Почему Морган, - как бы основатель моргановской генетики "по определению", - был в гораздо большей степени эпигенетик (об этом говорят многие его высказывания), чем его молодые коллеги, которые и закладывали лексические и смысловые основы неодарвинизма на базе выросшей во Fly Room "хромосомной теории наследственности"? Почему из тех, кто прошел лабораторию Моргана, одни (скажем, Добржанский) прочли мысли, переживания и сомнения "учителя" одним образом, а другие (скажем, Уоддингтон) по другому?
Состав лаборатории Томаса Моргана, 1930 г. (Морганв центре, с бородой; Добжански стоит второй слева) .
- Конечно, логика Сеттона и Бовери, - в переносе поведения менделевских факторов (переоткрытых в 1900 году) на поведение хромосом при мейозе и потом при образовании зиготы, - казалась "убойной", но всё же, почему в России (Союзе) к середине XX века идеи команды Fly Room были уже широко известны и всячески принимались "на ура", а идеи, скажем, Уоддингтона пробивали себе дорогу с таким трудом? (а о крупнейших французских зоологах-эволюцинистах первой половины XX века - Ванделе, Кено и Гийено - до сих пор нет ни слова в англоязычной Википедии (!!!) - проверьте сами).
- Почему в наше время на русский язык перевели всю "научную фантастику" Докинса, но не была переведена единственная книга Нобла (Denis Noble) - "Music of Life", написанная как ответ Докинсу на его первую книгу (Selfish Gene)? - А ведь это уже "заданный выбор на развилке" - такая предвзятая селекция автоматом канализирует формирование убеждений у неискушенной в социальных аспектах науки молодой аудитории, читающей литературу только на своем родном языке (у нас это до сих пор "обычное дело").
- Можно копнуть и глубже, - почему 150 лет назад (чуть больше) "оказался прав" именно Дарвин, а не Ламарк, хотя в конце жизни сам же Дарвин склонялся в сторону принятия "наследования приобретенных признаков" (и даже был придуман конкретный гипотетический механизм), а в наше время молекулярные эпигенетики открывают механизмы наследования "по Ламарку" (см., например, Несси Кари - "Эпигенетика", 2011)?
Наконец, совсем уже культурно-этническое:
- Почему несколько больших симпозиумов по эволюции в 1970-е и 1980-е годы, называвшихся одинаковым образом ("TO THE UNDERSTANDING OF EVOLUTION BEYOND NEODARWINISM") проходили в Канаде, Франции, Германии и Южной Африке, и ни одного (!!!) в США и Англии? - Когда-то, вороша день за днем каталог библиотеки Биологического факультета Университета в Бристоле, - в поисках статей английских классиков по эволюционной экологии - я наткнулся на труды этих симпозиумов и был крайне удивлен тому, о чем только что написал.
Бристольский университет. Зоологический факультет, в библиотеке которого я провел не один десяток часов.
- Почему известные зоологи, выступавшие на этих симпозиумах (ихтиологи, энтомологи, маммальщики, - по моему, ни одного орнитолога! - тоже интересно, правда? ) все опять же были французами, канадцами, датчанами, итальянцами ?
Как здесь не зародиться мысли о роли традиций научного мышления и вообще "национального менталитета" в формированиии и продвижении знания в виде тех или иных логико-смысловых и методологических предпочтений!
Уместно здесь снова вспомнить уже упоминавшуюся мною книгу В.В.Налимова, где по моему в первой части ("Язык науки") автор задает нетривиальный вопрос: почему Франция дала миру математиков высшего разряда больше, чем весь остальной мир, а Германия дала больше всех остальных (вместе взятых) великих лингвистов, в том числе психолингвистов и этнолингвистов? - Связано ли это с тем, что по той же шкале Налимова французский является самым "жестким" (hard ware), т.е. самым "силлогизируемым" из европейских языков? И может быть в немецком языке, как живом системном процессе (таков любой язык), заложено нечто, чего нет даже в казалось бы родственных языках? К примеру, важное для понимания психологии перцепции и психологии мышления немецкое слово "гештальт" однозначно (одним словом) не переводится даже на французский и на английский, не говоря уже о русском.
Трудно не увидеть здесь причинной связи с тем, что "гештальт-теория" (в том числе непростая для понимания проблема соотношения "физических и психических гештальтов") была обозначена и введена в историю глубокого рефлексирования над процессами восприятия и мышления именно немцами (Вертгеймером, Каффкой и Кёллером).
"
Разработчики основ гештальтеории: Макс Вертгеймер (слева) и Вольфганг Кёллер (справа).
Именно Вольфганг Кёллер, заложивший основы изучения языка и мышления развитых приматов на своей знаменитой станции на острове Тенерифф, ввел в употребление такое важнейшее понятие, как "инсайт", а Конрад Лоренц ввел в широкое употребление термин "импринтинг". Дело конечно не в словах самих по себе, а в той концентрации смыслов, которые оказываются завязанными в узелок в этих терминах. Простые слова выступают целыми концепциями. Разве это не свойство самой структуры языка, выработанное его длительным историческим развитием в конкретной области его функционирования?
К сожалению, многие научные школы Германии оказались разрушены к середине века, и их лидеры эмигрировали (в основном в США), попав в иные матричные коллективы и в иные матричные "коллективные представления" (отображаемые на ином языке, - т.е. в иных образах и иных "настройках" мышления и мотивациях осмысления фактического материала), существовать вне которых (свободными от них) невозможно ни для какой личности.
В чем суть гештальтеории? В том что «Существуют связи, при которых то, что происходит в целом, не выводится из элементов, существующих якобы в виде отдельных кусков, связываемых потом вместе, а напротив, что проявляется в отдельной части этого целого, определяется внутренним структурным законом целого» (М. Вертгеймер).
Всё это и выражается одним единственным словом - "гештальт". Это слово обозначает способ мышления, особый модус видения мира, т.е. восприятия сложно предметно организованного зрительного материала, как сказали бы психологи ("образ мира как гетерархия систем отсчета"); но как считали основатели гештальт-теории, и сам физический мир построен подобным образом, - наше восприятие лишь отражает в своем устройстве его устройство. Простой пример - решетка кристалла, где структура и свойства целого (закон целого - интегральное выражение всех связей), обозначаемого словом "симметрия", не выводятся из суммирования свойств элементов, то есть узлов решетки. Не менее сильно это проявляется в том , что называется жидким кристаллом, а таковыми являются белки, ДНК и РНК (и само ядро - "зародышевая плазма", и клеточная цитоплазма - сложный жидкокристаллический матрикс). Потому и метаболизм клетки, и весь морфогенез (в многоуровневой динамике процесса),- это био-гештальты, которые не сводятся (не могут сводиться) к суммированию свойств каких-то дробных элементов, выступающих независимыми детерминантами развития - называй их хоть горохом, хоть геммулами, хоть генами (однако помним, что "ген" у Менделя и у Иогансена уже в начале XX века, - это не частица, а условный фактор развития).
Поэтому для носителя немецкого языка (думающего на нем) представление "целого", как оно выражено в гештальт-теории, является как бы врожденным, или "легко включаемым". Отсюда понятно, что "импринтинг" вводится в употребление Лоренцом, инсайт - Кёллером (и здесь неважно, насколько "по-английски" звучат эти слова), "системность мутаций" - Гольдшмидтом; "теория биологического поля" (на основе многократно изученных в эксперименте закономерностей деления клетки) - Гурвичем (в России); закон авторегуляции развития клеточных структур на основе индукторно-реакционных циклов - Шпеманом, а учение о морфогенезе как интегрированном целом - Шмальгаузеном (в России).
"
Немецкие орнитологи (зоологи), разработчики биологической концепции вида: Берх Ренш (слева) и Эрнст Майер (справа).
И потому же Эрнст Майр (будучи чуть ли не основателем СТЭ в представлении многих), покинувший Германию уже сложившимся ученым, всегда чувствовал своего рода дискомфорт в рамках "генетической программы", согласно которой развитие есть результат мозаики генных взаимодействий и так и не принял до конца своей долгой жизни тезис о том, что фенотип можно представить как паззл отдельных признаков (фенов), которые причинно-линейно связаны с дискретными участками ДНК. А то главное в БКВ, что определяет суть "биологического вида", взято не из хромосомной теории наследственности, а совсем из другого фактического и смыслового источника, - из учения о плейстоценовых "секторах форм" и "кругах форм" Ренша и Штреземанна, т.е. из смысловых образов-моделей немецкой школы, в языке которой выделить "науку чистых фактов") и "научную философию" (интерпретацию и осмысление фактов на мета-уровне) также невозможно, как невозможно отделить вместимости химических процессов (лабиринты и каверны внутри стен) от "чистой архитектуры" в строении бетонного завода.
А вот способ видения поведения и мышления человека как суммирования отдельных "атомов" (молекулярный бихевиоризм) зародился в голове именно американца Уотсона, поскольку быстрое использование концепции в практике ("трясти надо") ставится здесь во главу угла уже на подсознательном уровне и вероятностно определяет "концептуальный выбор" в сторону простых механически описываемых линейно-причинных связей. Американский эволюционист Л.Уайт отстаивал в середине века гипотезу "борьбы мутаций за выживание", то есть наличие селективных процессов внутри самого генотипа (White 1965, цит. по В.И.Назарову); по сути эту идею ("борьба за существование" между генами) и развил в своих книгах Ричард Доукинс. А на его популярных книжках (а не на серьезных книгах Шмальгаузена или хотя бы Майра) воспитывалось уже поколение.
&
Вот так через красивые словесные обороты вбиваются в головы весьма спорные и даже попросту высосанные из пальца установки, необходимые автору для построения всей экстравогантной фабулы его книжек ("this is a truth" ... и всё тут, и вот это уже записывается на подкорку).
Поэтому, наверное, все-таки прав М.А. Шишкин (в статье в журнале Онтогенез, 2006) в том, что среди причин концептуального выбора (коллективным сознанием) в середине XX века объяснения эволюции через "корпускулярно-генетические представления о наследственности" не последнюю роль сыграли особенности англо-американского менталитета, а именно "свойственный ему рационализм, диктующий поиски наиболее простых алгоритмов описания" и часто с использованием математических методов обработки. Увы, такая обработка (всегда дающая что-то "на выходе", - мол у нас есть конкретный результат) отнюдь не адекватна полноценному осмыслению сложного системного процесса в его целостности [естественно, это всё имеет прямое отношение и к построенной на "дробном видении организма и морфогенеза" так называемой молекулярной систематике: это быть может и правильное, но заведомо однобоко-правильное отображение сложного эпифеномена эволюции, - как макро, так и микро- таксоно-образования]. Всякое "упрощение ради удобства" имеет свои плюсы и свои минусы, но в фундаментальной науке это всегда очень опасный путь развития, поскольку связан с абсолютизацией каких-то отдельных факторов. Абсолютизация же - это рельсы, всегда ведущие в тупик, хотя на конкретном прогоне можно и прокатиться с ветерком. По известной метафоре, всё это напоминает поиск потерянной вещи в темноте не там, где она с наибольшей вероятностью была потеряна, а там, где искать комфортнее , - под фонарем. Увы, финансовая подоплека науки нередко приводит к тому, что отогнать даже талантливую группу исполнителей от яркого круга фонаря оказывается нелегко.
Конечно же, из всяких обобщений есть немало исключений, и воспринимать всё выше написанное о "национальном менталитете" нужно не буквально (развитие "коллективных представлений", вообще любой социально-поведенческой традиции,- процесс вероятностный). Так называемый молярный бихевиоризм (учение о когнитивных картах - "картах жизненных ситуаций, регулирующих поведение" - как промежуточных детерминантах каждого акта восприятия ситуационно-событийного окружения) было создано тоже американцем (Эдвардом Толменом), а это уже своего рода понимания восприятия как сложного системного процесса. "Главный эпигенетик" Уоддингтон, введший в широкое употребление термин эпигенез (эволюция как эпигенез, - отсюда "эпигенетическая теория эволюции", ЭТЭ) был британцем. С другой стороны, основатель учения о корпускулярных детерминантах развития (А.Вейсман, см. пост 1) был австрийцем, то есть говорил и думал на немецком языке.
Впрочем, - надо отдать должное Вейсману, что его теория наследственности, как "теоретическая фикция", была более непротиворечивой конструкцией (об этом опять же есть у М.А.Шишкина), чем так называемая хромосомная теория наследственности. Принимая идею "гороха" на уровне детерминантов развития (как изначальное условие задачки), Вейсман отчетливо сознавал, что будет вынужден принять мозаичность наследования признаков, а последнее уже экспериментально проверялось эмбриологией. И она проверила, и не один раз. Развитие, как оказалось, представляет собой целостный авторегулируемый процесс, идущий как бы в морфогенетическом поле, т.е. регулируемый внутренним законом целого (см. выше высказывание М.Вертгеймера). Поэтому теоретические построения Вейсмана были отвергнуты эмбриологией именно на основе НЕОСПОРИМЫХ ФАКТОВ о целостности развития. Основоположники СТЭ через пол века сделали вид, что они никогда ничего не слышали о такой науке, как эмбриология.
Это и есть то, что называется редукционизмом в науке, т.е. намеренным и заведомым упрощением. Когда-то я служил в Армии, и после Питерской учебки, где из нас готовили ремонтников танковых стабилизаторов, мы поехали "на практику" в какую-то вологодскую полевую танковую часть. В половине танков провода, что вели к гироскопическому стабилизатору, были оборваны: танк и без них заводится и едет (значит, уже есть результат, - какой-то есть - Что вам еще надо?), да и навести дуло на цель в конце концов можно без стабилизатора даже и на ходу (какой-то результат опять же есть, - выстрел будет, хотя попадешь вряд ли) и в общем, пока петух ..... не клюнул, всё обойдется, и можно не затруднять себя погружением в изучение устройства гироскопических стабилизаторов (зачем нам эта "философия" (?), мы же танкисты, а не физики!).
Подытоживая, много, много таких "почему?", которые может и должен задавать себе пытливый молодой ум, которому просто интересно, а почему все-таки "этот великий" думал так, а живший в то же время "другой великий" думал этак, а "мир думает" по третьему, хотя и обозвал своё "думание" именами обоих великих?
Возвращаясь к проблема языка и научной социо-культуры, разве не интересно, что вся европейская наука в 17-19 веке была по сути немецкой (в широком смысле слова), - по языку, мотивации и способу мышления, также по числу университетов, студентов, преподавателей и естествоиспытателей, которые разъезжались по миру и создавали свои школы, в том числе и в России. Разве не интересно, что немецкий язык науки (естествознание) был достаточно строг и инкорпорировал в себя многие греческие и латинские термины, переводя их в "глаголы действия", - пусть не всегда понятные в "деталях и оттенках задаваемого образа" (но раньше-то все изучали латынь и греческий), но зато не несущие в себе излишней "слэнговой метафоричности", которой так страдает сегодняшний англо-американский язык науки? - Броские и яркие метафоры хороши для пиара и добывания грантов, но плохи в плане точности отражения наблюдаемого явления и попытки упорядочить разные явления и первичные закономерности в логически непротиворечивую систему формулировок.
Ну разве можно себе представить в классическом языке науки такие ставшие опорными для биологов метафоры как "генетический код", "программа развития", "поток генов", "дрейф генов" и наконец замечатальные "vehicles" Докинса? - Да нет никакого "кода" (метафора, взятая Криком и Уотсоном из зарождавшейся тогда информатики - сильный, конечно, но чисто рекламный ход), нет "программы развития" в строгом смысле слова, совсем нет "потока генов" и тем более их "дрейфа" (нельзя привыкать ТАК думать!) и конечно же нет никаких "vehicles" для генов, с помощью которых они конкурируют и выживают, выстраивая всё новые и новые машины для своего дальнейшего процветания.
Все эти милые английские метафоры очень неточны, и потому некорректны. Это говорю не я (не подумайте!). Так пишет носитель классического английского языка, известный физиолог и один из основателей системной биологии Denis Noble, и пишет это в одной из своих статей в Journal of Experimental Biology (2015) (вполне серьезный журнал).
"/>
Денис Нобл и его книга, написанная в ответ Докинсу на его книгу "Эгоистичный ген".
А уж если возьмем язык "эволюционной экологии", в том числе "поведенческой экологии" (там внутри foraging theory и т.д.), то увидим, что вся экология видов, в том числе в эволюционном контексте, описывается исключительно в терминах, взятых из языка человеческой экономики (costs, profits и т.д.), причем отражающих структуру экономических отношений лишь одной формации. Естественно, что говоря на этом языке (и тем паче думая на нем), носитель ("употребитель") такого языка накладывает на гораздо более сложные отношения между организмами в природе (где утилитарные связи со средой сложным образом опосредованы сигнально-информационным взаимодействием с окружением) крайне упрощенные смысловые лекала, (пригодные для шитья простеньких кухонных фартуков, - чтобы не запачкать животики) и режет по живому уже в самом восприятии фактов (через эти лекала, работающие как фильтры) и потом с удовлетворением делает заключение: "слушайте, а устроение природы очень напоминает мне устроение нашей экономики!". - Мил человек, ну конечно же "Волшебный город" выглядит изумрудным, если вставить в оправу очков стекла зелёного цвета. Попробуйте красные, может быть мир порозовеет? Достаточно вспомнить, сколько проблем и сколько разночтения в понимании изначального дарвинизма было связано с использованием Дарвином словосочетания "борьба за существование"! Между тем современный язык эволюционной экологии уже сплошь слагается из подобных "экономических метафор". Ну так КАК называем, ТАК и слышим. Независимо от того, что там есть на самом деле.
В следующий раз попробуем разобраться, что такое франко-немецкое направление в эволюционистике и в чем его специфика.