"Главная в жизни роль".
Много лет назад, в 1995 году, я написал книгу "Главная в жизни роль". Деньги на издание нашел наш СТД. И идея создания книги была В.И. Нестерова и А.Д.Кернер.
А я ходил по квартирам и записывал воспоминания участников войны, членов нашего СТД.
Помню, что я ходил по квартирам в те страшные, бедные девяностые годы, ходил по квартирам, хрущевкам, в которых пахло лекарствами, включал диктофон и слушал.
Может быть, главная книга в моей жизни - как раз эта. Не мои пьесы, а воспоминания этих людей, которые я записал в виде монологов, театрально, стараясь сохранить живую речь и характер каждого.
Их было 45 человек, а теперь, кажется, не осталось ни одного в живых.
Я сидел дома в наушниках и расшифровывал каждую запись, стуча по кнопкам пишущей машинки - тогда не было еще компьютеров.
Один рассказ не вошел в книгу. Он лежит в архиве у меня. Героини рассказа уже нет в живых. Она рассказала мне о том, как во время войны она, будучи пленной на территории Германии (работала у каких-то богачей), влюбилась в одного немца, в военного. Рассказала всё подробно об этой любовной истории.
Я принес ей потом расшифрованные листочки, она прочла, заплакала и попросила не печатать это. Побоялась. Я ее так долго уговаривал. Не захотела.
Вот отрывки из книги "Главная в жизни роль":
Рассказывает Наум Львович Комм, музыкант, заслуженный работник культуры России.
…Я родился 9 мая! Да еще 17 года! В Свердловске, на улице Гоголя. И девушками занимался, и спорт любил, и легкую музыку, и джаз, а он был под запретом. Когда началась война, я как раз кончил третий курс Консерватории. Пришел к парторгу, говорю: «Не могу учиться, стыдно по улицам ходить.»… Шел уже 43 год… И тут стали формировать Уральский добровольческий танковый корпус. Нас, студентов Консерватории, пошло туда добровольцами три человека… Повезли нас на запад. Привезли в Кубинку под Москвой. Учили нас там на автоматчиков. Но на фронте сначала я перевозил раненых… Человек умирает. Его на солому в грузовик кладут, как дрова - и вперед. Раненый орет, а машину не пропускают, части движутся. Солдат кричит от боли: «Сволочь, я тебя застрелю!»… Он думал, я виноват…
…Я вот помню, одного капитана держал. Ему ногу пилили, а я держал его. Представляешь, каково это - и ему, и мне…
В Польше меня полковник Захаренко вызывает. Спрашивает: «Ты играть на органе можешь?». Приходим с ним в костел, разрушенный орган стоит. Говорю: «Можно попробовать»ю А он электрический был, орган-то. Захаренко вызвал солдат, десятка два, они качали меха. И в этом костеле я сыграл «Интернационал».
В Прагу вошли на танке. Чехи к нам хорошо относились. А вот поляки хуже. Много наших погибло, когда шли через Судетские горы, тяжелый был маршрут. Так что были и такие, кто погиб после 9 мая.
…Нет, к смерти нельзя привыкнуть, нет!
…С войны я привез аккордеон да две пары кирзовых сапог. Трофеи! До сих пор не знаю, куда они делись, зачем вез?
…Я воевал среди танкистов. Интеллигенции там почти не было, но я за всю войну ни одного слова оскорбительного не услышал о нашей нации. А когда война окончилась… думаю, что это Сталин внес тут «вклад».
…Были моменты, когда мужики плакали. Зашли мы в один город. Стоит виселица, человек двадцать на ней. И надпись «Юде». У меня накатились слезы. Ко мне подошел танкист и стал успокаивать. «Не огорчайся, Наум, не надо. Вот они такое на нашей территории сделали, а вот приедем туда к ним, и всех их евреев перевешаем». Это он так меня успокоить решил. И смешно, и горько…
Рассказывает Николай Романович Маркович, заслуженный работник культуры России
… Сперва я в пехоте был, а потом меня перевели в Шауляй, в отдельный батальон аэродромного обслуживания… 22 июня посыпались первые бомбы. Разбили сразу нашу столовую. Мы бежим - столовая разбита. Командир говорит: «Без паники, учения идут». После обеда только сказали, что война. Тут мы начали эвакуацию. Загружали авиабомбы в вагоны, мы загружаем, а немцы бомбят эшелоны в пути, идет такая пальба! Все самолеты наши тоже разбомбили. Команда: отступать! Шли через Витебск, город горит… Бомбили нас, обстреливали, а нам даже винтовок не выдали. Сказать стыдно…
В Люберцах нас расформировали, я попал снова в пехотную часть. Давали нам 300 граммов хлеба, чашку воды - на целый день. Стали нас обучать, и так 3 месяца… Воевал в 21 гвардейской дивизии…
Как-то приехала к нам концертная бригада: Гаркави, Русланова… Потом пообедали, и в эшелон, не доезжая Калинина, нас разбомбили. Все перемешалось: лошади, люди, страшная была бомбежка. Много тогда наших товарищей погибло, похоронили… Яма такая…
…29 ноября 1941 года меня ранило. Помню: что-то огромное летит на меня, доля секунды. И больше ничего не помню. Очнулся, а подняться не могу. Тут шла санитарная собака с санками… Привезли меня в Москву, на Казанском вокзале раскладушки стоят, положили на одну из них. Одна женщина подошла ко мне и спросила: «Хочешь какао?» Я заплакал…
…Сначала ходил с костылями, потом с палочкой. Дали мне третью группу инвалидности, пенсия 90 рублей, а булка хлеба на рынке стоит 240 рублей. Увидел объявление: «Требуются администраторы в клуб строителей». Меня взяли, а потом уже оттуда в филармонию перешел…
…День Победы, как не помнить! Шел снежок с дождем в тот день. Победа! Объявили в Свердловске ночной бал и сразу продали все билеты по 50 рублей. Были концерты и на площади. Море народу!
…А в филармонии до пяти утра выступали лучшие силы города: Маренич, Емельянова, Молчанов. И танцевали, танцевали все…
…Было ли страшно на войне? Все время страшно. На моих глазах взрывом оторвало человеку голову. До сих пор просыпаюсь ночью, не могу уснуть. Война снится. Снится война.
Война со мной в могилу уйдет, вот они, осколки, у меня в теле. В гробу буду лежать вместе с ними. Вот так ...
А я ходил по квартирам и записывал воспоминания участников войны, членов нашего СТД.
Помню, что я ходил по квартирам в те страшные, бедные девяностые годы, ходил по квартирам, хрущевкам, в которых пахло лекарствами, включал диктофон и слушал.
Может быть, главная книга в моей жизни - как раз эта. Не мои пьесы, а воспоминания этих людей, которые я записал в виде монологов, театрально, стараясь сохранить живую речь и характер каждого.
Их было 45 человек, а теперь, кажется, не осталось ни одного в живых.
Я сидел дома в наушниках и расшифровывал каждую запись, стуча по кнопкам пишущей машинки - тогда не было еще компьютеров.
Один рассказ не вошел в книгу. Он лежит в архиве у меня. Героини рассказа уже нет в живых. Она рассказала мне о том, как во время войны она, будучи пленной на территории Германии (работала у каких-то богачей), влюбилась в одного немца, в военного. Рассказала всё подробно об этой любовной истории.
Я принес ей потом расшифрованные листочки, она прочла, заплакала и попросила не печатать это. Побоялась. Я ее так долго уговаривал. Не захотела.
Вот отрывки из книги "Главная в жизни роль":
Рассказывает Наум Львович Комм, музыкант, заслуженный работник культуры России.
…Я родился 9 мая! Да еще 17 года! В Свердловске, на улице Гоголя. И девушками занимался, и спорт любил, и легкую музыку, и джаз, а он был под запретом. Когда началась война, я как раз кончил третий курс Консерватории. Пришел к парторгу, говорю: «Не могу учиться, стыдно по улицам ходить.»… Шел уже 43 год… И тут стали формировать Уральский добровольческий танковый корпус. Нас, студентов Консерватории, пошло туда добровольцами три человека… Повезли нас на запад. Привезли в Кубинку под Москвой. Учили нас там на автоматчиков. Но на фронте сначала я перевозил раненых… Человек умирает. Его на солому в грузовик кладут, как дрова - и вперед. Раненый орет, а машину не пропускают, части движутся. Солдат кричит от боли: «Сволочь, я тебя застрелю!»… Он думал, я виноват…
…Я вот помню, одного капитана держал. Ему ногу пилили, а я держал его. Представляешь, каково это - и ему, и мне…
В Польше меня полковник Захаренко вызывает. Спрашивает: «Ты играть на органе можешь?». Приходим с ним в костел, разрушенный орган стоит. Говорю: «Можно попробовать»ю А он электрический был, орган-то. Захаренко вызвал солдат, десятка два, они качали меха. И в этом костеле я сыграл «Интернационал».
В Прагу вошли на танке. Чехи к нам хорошо относились. А вот поляки хуже. Много наших погибло, когда шли через Судетские горы, тяжелый был маршрут. Так что были и такие, кто погиб после 9 мая.
…Нет, к смерти нельзя привыкнуть, нет!
…С войны я привез аккордеон да две пары кирзовых сапог. Трофеи! До сих пор не знаю, куда они делись, зачем вез?
…Я воевал среди танкистов. Интеллигенции там почти не было, но я за всю войну ни одного слова оскорбительного не услышал о нашей нации. А когда война окончилась… думаю, что это Сталин внес тут «вклад».
…Были моменты, когда мужики плакали. Зашли мы в один город. Стоит виселица, человек двадцать на ней. И надпись «Юде». У меня накатились слезы. Ко мне подошел танкист и стал успокаивать. «Не огорчайся, Наум, не надо. Вот они такое на нашей территории сделали, а вот приедем туда к ним, и всех их евреев перевешаем». Это он так меня успокоить решил. И смешно, и горько…
Рассказывает Николай Романович Маркович, заслуженный работник культуры России
… Сперва я в пехоте был, а потом меня перевели в Шауляй, в отдельный батальон аэродромного обслуживания… 22 июня посыпались первые бомбы. Разбили сразу нашу столовую. Мы бежим - столовая разбита. Командир говорит: «Без паники, учения идут». После обеда только сказали, что война. Тут мы начали эвакуацию. Загружали авиабомбы в вагоны, мы загружаем, а немцы бомбят эшелоны в пути, идет такая пальба! Все самолеты наши тоже разбомбили. Команда: отступать! Шли через Витебск, город горит… Бомбили нас, обстреливали, а нам даже винтовок не выдали. Сказать стыдно…
В Люберцах нас расформировали, я попал снова в пехотную часть. Давали нам 300 граммов хлеба, чашку воды - на целый день. Стали нас обучать, и так 3 месяца… Воевал в 21 гвардейской дивизии…
Как-то приехала к нам концертная бригада: Гаркави, Русланова… Потом пообедали, и в эшелон, не доезжая Калинина, нас разбомбили. Все перемешалось: лошади, люди, страшная была бомбежка. Много тогда наших товарищей погибло, похоронили… Яма такая…
…29 ноября 1941 года меня ранило. Помню: что-то огромное летит на меня, доля секунды. И больше ничего не помню. Очнулся, а подняться не могу. Тут шла санитарная собака с санками… Привезли меня в Москву, на Казанском вокзале раскладушки стоят, положили на одну из них. Одна женщина подошла ко мне и спросила: «Хочешь какао?» Я заплакал…
…Сначала ходил с костылями, потом с палочкой. Дали мне третью группу инвалидности, пенсия 90 рублей, а булка хлеба на рынке стоит 240 рублей. Увидел объявление: «Требуются администраторы в клуб строителей». Меня взяли, а потом уже оттуда в филармонию перешел…
…День Победы, как не помнить! Шел снежок с дождем в тот день. Победа! Объявили в Свердловске ночной бал и сразу продали все билеты по 50 рублей. Были концерты и на площади. Море народу!
…А в филармонии до пяти утра выступали лучшие силы города: Маренич, Емельянова, Молчанов. И танцевали, танцевали все…
…Было ли страшно на войне? Все время страшно. На моих глазах взрывом оторвало человеку голову. До сих пор просыпаюсь ночью, не могу уснуть. Война снится. Снится война.
Война со мной в могилу уйдет, вот они, осколки, у меня в теле. В гробу буду лежать вместе с ними. Вот так ...