Заметки на полях фестиваля - 10
Одно из самых сильных впечатлений ММКФ-2011 - очередная удача турецкого режиссера Нури Бильге Джейлана (на мой взгляд, у него нет ни одного неудачного, проходного фильма - каждый врезается в память, а все вместе сплетаются в кинематографическую композицию, формирующую узнаваемый индивидуальный стиль "турецкого Антониони") "Однажды в Анатолии". Джейлан пришел в режиссуру из художественной фотографии, но несмотря на это не страдает увлечением "красивостями", не оживляет пейзажи, как многие другие мастера, обожествляющие визуальную сторону киноискусства. Картинка у Бильге обычно скупа, сурова и даже кажется не полихромной. Никоим образом не отнесешь Джейлана и к "рассказчикам" - тем, кто красоте формы предпочитают насыщенность действия: экшна обычно никакого, диалогов крайне мало и они не особо-то содержательны, фабулу описать затруднительно, и потому решительно непонятно, как турецкий художник заставляет зрителя три часа сидеть, вперившись в экран, ловя каждый нюанс в кадре. Вроде бы, ничего не происходит, а фильм смотрится не как занудная тягомотина, которую высиживаешь с трудом, а как напряженный, драматический рассказ о человеческой судьбе и человеческих отношениях. Как, за счет чего Джейлан этого достигает - загадка, над которой бьются киноведы:).
Рассказ о трудовых буднях турецкого уголовного розыска спрессован в одни экранные сутки. Первые два часа экранного времени из трех - мучительно-безысходное путешествие в темной ночи трех полицейских машин, набитых опергруппой, везущих подозреваемого на следственный эксперимент: убийца должен показать, где убивал человека и закопал труп. Подозреваемый, демоническим обликом похожий на вымотанного многолетним тюремным заключением и туберкулёзом фанатика-карбонария, на самом деле не совершил ничего героического - судя по всему, бытовуха на почве кровной мести или еще что-то из разряда обычной местной уголовной статистики. Почему следственный эксперимент потребовалось проводить ночью, когда не видно ни зги - большая загадка без ответа, но суровая правда жизни состоит в том, что убийца место точно не помнит, холмистый пейзаж турецкого Курдистана (на то, что это именно турецкий Курдистан, режиссер недвусмысленно указывает устами героев - членов опергруппы во главе с деловитым и жёстким инспектором полиции, перебирающих топонимические названия) утомительно монотонен, и складывается ощущение, что конца-края этому "увлекательному путешествию" не будет. Если бы режиссер хотел снять на этом нехитром материале философскую притчу, то заставил бы полицейский патруль, например, проехать всю Анатолию с востока на запад, в поисках "того самого холмика, того самого дерева", и упереться в Эгейское море.... Но столько времени у полицейского расчета нет, все устали, всем на мобилу звонят жёны и хочется домой, надо бы побыстрее разделаться с дерьмовым заданием, и если бы не посторонние в лице окружного прокурора и присланного из города доктора, суровый инспектор, которому осточертело возиться с убийцей, в момент бы установил место преступления - он особо и не скрывает, что прокурор мешает ему "правильно" допросить подозреваемого, и периодически срывается на этот "правильный" допрос, которому прокурор и доктор пытаются вяло препятствовать - им нужен труп и внятные признательные показания убийцы, а не кусок мяса, в который он рискует превратиться, если следственный эксперимент затянется еще на полдня.
В один прекрасный момент унылое роуд-муви разбавляется жанровой сценкой - усталая опергруппа устраивает привал в поселке, в доме сельского старосты. В короткий, на полминуты монолог старосты, пытающегося через "больших людей из города" выпросить денег на какие-то сельские общественные нужды, вместилось столько информации, что диву даешься - описание быта сельской общины, социальной иерархии, нравов, отношения к власти. Посреди ночного застолья внезапно во всем поселке отключают свет (в эту минуту ждешь какого-то драматического поворота сюжета, например, побега подозреваемого или чего-то в этом роде, но разумеется, как и всегда у Джейлана, ничего не происходит:)). "Свет вырубили! - шумно возмущается инспектор полиции. - А ещё хотим в Евросоюз вступать. Последними мудаками они будут, если примут нас..." Полицейскому невдомек, что на пути вступления в Евросоюз гораздо важнее, например, не бить ногами подозреваемого во время следствия.... Кстати, отвлекаясь, следует сказать, что все огромное многообразие фестивального кино, привезенного из различных уголков планеты, выявляет поразительное однообразие в изображении методов следствия, обращения с заключенными, состояния пенитенциарной системы и законности вообще - в этом смысле следствие и тюрьма в любой стране Евросоюза практически ничем не отличается от следствия и тюрьмы в Иране, Боливии или Либерии...
В каждом фильме Джейлана обязательно есть момент, который, являясь ключевым для понимания, остается для меня непонятным:). Последний сюжетный фрагмент "Однажды в Анатолии" - вскрытие в морге найденного наконец и опознанного трупа (нелюбители натурализма, приготовьте ваши рвотные пакетики). К тому времени уже выяснилось, что перед нами типичный случай кровной мести на почве сложных и запутанных семейных отношений (ребёнок убитого на самом деле не его сын, а убийцы и т.д.). Вскрытие выявляет наличие в легких и трахее убитого земли и пыли - иными словами, человека закопали в землю живьем. Проводящий вскрытие доктор, который по ходу пьесы оказывается её главным героем и с которым невольно ассоциирует себя режиссер, зачем-то скрывает этот факт, указывая в протоколе вскрытия, что "никаких аномалий не выявлено". Какой в этом смысл, загадка для меня - облегчить участь убийцы это не может, смертной казни по турецким законам ему все равно не избежать.... Может, кто-нибудь из видевших фильм это понял, поделитесь версией!
Фестивальное расписание иногда преподносит свои сюрпризы - через несколько часов после показа "Однажды в Анатолии" демонстрировали картину иранки Сепидех Фарси "Дом под водой", которая настолько перекликается с турецким фильмом, выдержана в одном с ним стиле и духе, снята в одном культурном ключе, что вполне может быть связанной с ним новеллой, а то и сиквелом к ленте Джейлана - монтажной склейки никто не заметит. Полупсихологическая-полукриминальная история двух друзей детства, которые когда-то, еще мальчиками, не смогли предотвратить утопления в озере третьего друга, а сегодня, через 30 с лишним лет, оказываются по разные стороны правосудия - освободившийся из зоны Мортеза буквально в день своего освобождения арестован по подозрению в утоплении мальчика, которого он не сумел спасти.... История с фаталистической неумолимостью повторяется - то же озеро, практически та же ситуация, только теперь Мортезе на полном серьёзе светит смертная казнь за преступление, которое он не только не совершал, но и всеми силами пытался предотвратить.
Надо ли говорить, что следователем, расследующим дело Мортезы, оказывается Тахер, его партнер по детским играм?... Все эти 30 лет оба мужчины несли в себе мучительную ответственность за то, что не смогли спасти друга, а тут новая трагедия. Если бы Мортеза давал внятные показания и исчерпывающе бы отвечал на вопросы, недоразумение бы разрешилось быстро, но беда в том, что он сам не сильно борется за свое оправдание - терять ему уже нечего, жить негде, в его доме уже давно живут другие люди, жена ушла, сын, служивший на флоте, недавно утонул в Каспии (ещё один утопленник, просто наваждение какое-то), работы нет, нет никаких надежд и перспектив. Складывается ощущение, что Мортеза ищет смерти и делает все возможное для своего осуждения, однако Тахер, пришедший к убеждению о невиновности бывшего друга, делает все возможное, чтобы ему помочь... Свидетелей убийства нет, дело явно стопорится, новый следователь, присланный заменить "не справившегося" Тахера, не особо церемонится с подозреваемым, проводя "жесткие допросы", наконец выбивает признание в убийстве и, казалось бы, для Мортезы все закончено.
Несмотря на то, что в итоге все заканчивается справедливо (находится свидетель, подтвердивший невиновность Мортезы), хеппи-эндом конец фильма назвать трудно - свободу вновь обретает человек, потерявший всё и считающий свою жизнь законченной, которому некуда и не к кому пойти и незачем жить. В финальной сцене герой возвращается к озеру, сломавшему его жизнь, и бесконечно вглядывается в темные толщи воды.
Не покидает странное ощущение, что Джейлан и Фарси, снимая каждый свою картину, постоянно находились в каком-то ментальном контакте между собой - и там, и там какая-то трагическая обреченность и безысходность, одинаковое отношение к героям, природе, похожие психологические приемы, сходный киноязык. Даже действие, можно сказать, происходит в одном культурном ареале - показанный Джейланом район турецкого Курдистана - в восточной Анатолии, ближе к иранской границе.
Интересная деталь: утонувший мальчик, из-за которого весь сыр-бор, на самом деле никому не нужен - родственников его не нашли, точное имя не установлено, тело из морга никто забирает, и даже хоронить его вызывается жена Тахера. Следствие предполагает, что мальчик - афганец, а все афганцы, как известно, "на одно лицо". Удивительно, что второй год подряд на ММКФ привозят иранскую картину, где со всей неприглядной откровенностью показана судьба афганских беженцев в Иране - афганцы, численность которых перевалила в Иране за 3 миллиона, там явные изгои и люди третьего сорта. В прошлом году на ММКФ показывали отличный фильм Шализех Арефпур "Хейран" (поразительно, но в Иране подросла блестящая плеяда женщин-режиссеров, каждая со своим кинопочерком) на ту же тему - видимо, это одна из наиболее острых проблем, которые Ирану придется решать в ближайшее время.