Сердечная история
У Машеньки заболело сердце. Но не от любви и не от горя - ей только девять лет исполнилось. Какое в детстве горе может быть. Ну, разве что недоразумение малое, которое и слезинки то ни одной не стоит. А сердце у Маши заныло по-настоящему. Вначале засосало под ложечкой, как после долгого и быстрого бега, а потом… не отпустило. Уже третий день сердце болит, почти не переставая. То сильнее, а то стухнет боль ненадолго, чтобы потом с новой силой наброситься.
Маша никому ничего говорить не стала. Да и незачем маму волновать, у неё ведь и своих забот хватает. Хозяйство у них большое: корова с телёнком, куры, гуси и огород. Да ещё и в колхоз на дойку мать по нескольку раз на дню ездит. Батя тоже без дела не сидит. А Маша дома маме помогает, да за младшими братьями присматривает.
Как заболело у неё сердце, так сразу и свет белый не мил стал. Забилась девочка на печку подальше к стенке, да и лежит, не знает что делать. На четвёртый день вспомнила, что в райцентре врачица есть. Встала она спозаранку, прихватила краюху хлеба, испечённого матушкой, да крынку молока и пошла туда пешком по пыльной сельской дороге сквозь бурьян и лебеду. Идти далеко и только когда солнце уже палило нещадно, она добралась. Врач встретила её угрюмо:
- Раздевайся и на кушетку ложись, - скомандовала она после того, как Маша рассказала ей свои жалобы.
Девочка сняла платье и легла. Врач послушала её через специальную трубочку несколько раз.
- Дыши глубоко… Теперь не дыши… Не дыши… Можешь дышать.
Потом посмотрела язык, глаза, посчитала пульс, молоточком по коленкам пару раз стукнула и сказала:
- Всё ясно. Порок сердца у тебя.
- Что? - Маша удивилась и немного испугалась.
- Сердце у тебя плохое, - врачица поправила очки на носу и продолжала, - с таким сердцем осторожной быть надо. Старайся теперь тяжести не поднимать, резко не вставать и не приседать. Прыгать и бегать тоже нельзя, чтобы сердце не нагружать.
Маша опешила окончательно. Ведь как это тяжести не поднимать, если у них хозяйство, если Николка ещё совсем малой и его на руках носить надо.
- А вёдра с водой, это же не тяжесть? - спросила она с надеждой.
- Ещё какая тяжесть! - поспешила заверить врачица, - тяжелее пустой кастрюли тебе ничего нельзя подымать.
- А как же мне теперь жить? - девочка готова была уже расплакаться от страха и сознания собственного бессилия.
- Осторожно. Будешь все мои предписания соблюдать, и всё будет с тобой хорошо. Следующий!
Маша вышла от врача сама не своя. Как будто весь мир для неё теперь рухнул. Она больная и ей ничего нельзя делать. Хоть ложись да помирай.
Девочка пригорюнилась и медленно побрела домой. Там она снова промолчала, не хотела никого расстраивать. И снова легла на печку. Сердце продолжало болеть.
Так прошла ещё неделя в беспокойстве, думах о близкой смерти и отчаянии. Мало кто на неё обращал внимание. Семья большая - отец, мать, пятеро детишек, включая Машу, да дед с бабкой - у каждого свои дела и обязанности. Маша почти не вставала с печки, даже аппетит пропал. Она уже даже к смерти приготовилась.
Тут как раз зашёл к ним в гости соседский дед Василь. Он любил потрепаться языком да пошутить. Заметил Машу, отвёрнутую к стенке, и тут же съязвил:
- Маша-растеряша, ставь на стол мне щи да кашу. - Девочка промолчала, а тот не унимался. - Чего лежишь на печи, подавай калачи! - На это Маша только громко вздохнула. Да и не было у них давно никакой каши, а уж тем более калачей.
Василь, видя, что все его шутки мимо цели и бывшая раньше озорной егозой Машенька не отвечает, спросил уже серьёзно:
- Ты случаем не захворала?
Больше в горнице никого не было, и Маша рассказала ему всё, как на духу. Дед почесал в затылке и изрёк:
- К другому врачу тебе надо сходить. Рано ещё помирать. Я завтра в Митрофановку поеду молоко продавать, там врача одного знаю, Петра Ивановича, мы с ним вместе служили. Он тебе всю правду скажет, как есть. Врач он опытный. Ну, так что, едешь?
Маша согласилась.
На следующий день к обеду, когда Василь уладил все свои хозяйские дела, они въехали во двор к его старому товарищу. Тот давно не практиковал как врач, но всегда был рад помочь человеку. Выслушал Машу, а потом осмотрел её, сердце послушал.
- Ну что, порок? - Машенька уже приготовилась услышать худшее.
Пётр Иванович от души расхохотался.
- Хотел бы я, чтобы у меня такой же «порок» был. Деточка, здоровое у тебя сердечко. Ты с ним ещё сто лет проживёшь. Ступай и никого больше не слушай, кто вздумает тебе гадости говорить.
- Правда!? - Маша с трудом верила своему счастью.
Но этому доктору верить хотелось, и она радостно подпрыгнула.
- Ну вот, - улыбнулся дед Василь, - раз наша стрекоза запрыгала, значит здорова.
Домой Маша ехала совсем в другом настроении. Душа пела и плясала. А когда завидела родное село, то соскочила с брички и, махнув деду Василю, помчалась во весь дух через крутые яры к своему дому. Она бежала не останавливаясь, не обращая внимания ни на пыль, ни на брехавших за дворами соседских собак, ни на подъёмы и крутые спуски. Сердце ходило ходуном от такого бега, но она уже не дрожала как раньше, а наоборот, радовалась, что теперь её можно делать всё. Она выздоровела.
Запыхавшись, вбежала в хату и, увидев братьев, схватила малыша Николку, и весело закружила, а тот в ответ оживленно заверещал.
- Тише, а то малька уронишь, - тихо сказала мама, поднимая голову от стола с тестом.
- Не уроню. Я его очень люблю!
***
С тех пор прошло три четверти века и давно уже Машенькой никто её не зовёт, а величают уважительно по имени отчеству. Но ещё будучи молодой девушкой, неожиданно для самой себя после войны пошла учиться на фельдшера. Из-за нехватки медсестёр брали тогда в училище почти всех. Однако случайность оказалась призванием. Много лет Мария Николаевна проработала участковым врачом на дальнем хуторе. Потом в город перебралась. Довелось и в онкологии за тяжелобольными смотреть и в роддоме детишек, рождающихся на этот свет, принимать. И всегда она старалась каждого человека добрым словом ободрить и утешить, каждого взглядом приласкать. Помнила, что слово тоже инструмент в руках любого человека и не только врача. Им можно нанести смертельную рану, но можно и вылечить.