Что есть познание объективной реальности? - 13
Все в мире так! Таким образом, между объективной материальной реальностью и объективной реальностью бытия человеческого сознания и разума можно установить связь - посредством представления об «эволюции живой природы». И вся живая природа выступает тем «промежуточным звеном», которое связывает человека с материей. При этом звеном, связывающим растительный мир с животным миром, судя по всему, стали губки. Об этом впервые написал еще Аристотель - «безраковинных свободноживущих» (голотурии, гидроиды) и «безраковинных прирастающих» (актинии, губки) он определял как организмы, в которых смешана растительная и животная природа. И современные ученые-биологи в этом вполне согласны с Аристотелем и склоняются к такому же выводу.
Ну, а затем в морских и прибрежных водах появились более сложные животные, которые в какой-то момент выползли на сушу - уже в виде какого-нибудь змея. И пошло-поехало. Появился позвоночник, лапки, челюсти, крылья и все прочее. При этом, очевидно, дальнейшее развитие животного и растительного мира на суше шли уже параллельно, и они оказывали друг на друга взаимное влияние. Так, без пчелок и прочих насекомых и птиц не было бы цветов (как растений), ибо насекомые играют важную роль в их опылении и размножении, а пчелы воспринимают ультрафиолетовый свет (не воспринимаемый человеческим глазом), который отражают цветы и другие растения. А без птиц и других животных не было бы плодовых и фруктовых деревьев, плодоносящих вкусными и ароматными ягодами и фруктами, чтобы привлечь этими ароматами и вкусами животных, так как поедание их животными играет важную роль в распространении ареала произрастания этих растений и деревьев. Ну, а в животном мире, соответственно, происходило развитие соответствующих органов чувств и сознания, способных воспринимать цвета, запахи, вкусы и звуки.
Так что нашим самым дальним предком являются губки. А обезьяны - это уже, можно сказать, наши братья. Впрочем, вполне возможно, что у приматов и человека был какой-то общий, более далекий предок, и разделение линии эволюции человека и приматов произошло еще раньше. Поэтому говорить, что «человек произошел от обезьяны» - наверное, не совсем правильно. Жиды - эти да. Эти-то точно прямиком от обезьяны произошли. Так что эта обезьянья животная природа у них отовсюду прет. А остальной человеческий род, вероятно, произошел от более давнего предка, общего с приматами. После чего этот общий предок вымер, как вымерли по каким-то причинам и промежуточные звенья на пути к человеку (все эти кроманьонцы, неандертальцы и прочие), и остался homo sapiens. И жиды - как побочная и альтернативная ветвь эволюции.
Я на вопросе эволюции остановился не только для того, чтобы ввести в философию представление об эволюции, но и для того, чтобы лучше понимать, как и почему у человека возник разум, способный к познанию объективного мира. И мы теперь к этому вопросу и переходим - к вопросу, что есть наше познание объективного мира. И для этого мы обратимся к Гегелю. Впрочем, нет! Прежде, чем перейти к Гегелю (почему и зачем именно к Гегелю - это я объясню далее), сначала я бы хотел упомянуть одну философскую статью, вышедшую в 1974 году.
Статья называлась «Что значит быть летучей мышью?», а написал ее тупой пиндос (точнее сказать, американский еврей югославско-немецкого происхождения) некто Томас Нагель. Ничего особенного в этой статье нет - со времен Аристотеля или Канта для философии там не сказано чего-то нового и интересного. Но в западной «философии» эта статья наделала много шума, ее называют «концептуальной», считают очень важной для всей современной западной «философии» и обсуждают до сих пор. Что, учитывая до какого жалкого состояния - усилиями сраных бриташек и жидов - дошла западная «философия» и западная «мысль», не удивительно.
И я упомянул эту статью только потому, что в западной философии в какой-то момент возникло представление, что «познать что-либо» (какую-то вещь, или человека, или Бога) означает познать некую таинственную «сущность» этой вещи, так что мы как бы видим ее всю, изнутри, полностью и абсолютно, чуть ли не сливаясь с этой «сущностью» вещи воедино. Откуда в западной философии взялась эта дурь - вполне понятно: из все той же западной схоластики и теологии, когда католики зачем-то присобачили космический Ум Аристотеля к трансцендентному христианскому личному Богу, который, значит, и лабает на досуге все формы вещей. И в результате этого смешения теологии и философии у европейских варваров немножко поехала крыша, так что они на каждом шагу стали путать вопросы религиозной веры с вопросами науки и познания мира, а «Божий дар с яичницей», и у них возникло представление, что «познание вещей» - это нечто сродни познанию Бога, религиозному гнозису. То есть нечто таинственное, мистическое, что-то вроде откровения или озарения, когда человек проникает в самую сущность вещей и видит их так же, как Всевидящий и Всемогущий Бог, сотворивший эти вещи.
Но как Бог знает вещи и мир - этого мы не знаем, и понятно, что вся эта дурь западной философии очень далека от трезвого понимания процесса познания. И у греков такой фигни не было. Нечто подобное, пожалуй, можно встретить только у поздних неоплатоников и в различных гностических сектах, возникших под влиянием иудаизма и восточных оккультных учений, в которых «познание вещей» также приобрело характер некоего мистического гнозиса. Аристотель от подобного бреда был, конечно, очень далек, и он процесс познания понимал как познание нашим разумом формы вещей (но не самих вещей, так как в вещи форма соединена с материей). Даже Платон был очень далек от подобных взглядов (он полагал, что при познании вещей происходит припоминание их эйдосов, которые душа видела в мире бытия эйдосов, в мире разума).
А вот у европейских варваров эта дурь приобрела очень широкое распространение - и среди схоластов, и среди всякого рода полусумасшедших католических и протестантских «мистиков», и среди оккультистов, каббалистов, алхимиков и прочих еретиков и откровенных мракобесов. И отношения Католической Церкви с наукой в итоге приняли очень драматический и нездоровый характер, так что у европейских варваров сложилось стойкое впечатление, что наука и просвещение противоположны религиозной вере, и что науку и прогресс можно двигать только на основе сатанизма.
Ну, вот примерно как это делал Фауст Гете. Фауст стремился к познанию мира и к науке, и к кому он обращается за помощью для постижения тайн мира? К Мефистофелю. То есть к дьяволу. И занимается алхимией и чернокнижием. И это было довольно типичное и широко распространенное отношение к познанию не только среди германских варваров, но и во всей католико-протестантской Европе. Отсюда вся эта тяга европейских варваров к оккультизму, чернокнижию, каббале и откровенному сатанизму. Если Католическая Церковь со своей схоластической доктриной таких знаний дать не может и препятствует познанию мира, а католическая доктрина явно противоречит разуму и эмпирическому опыту - значит, за наукой нужно обращаться к дьяволу. И к жидам.
Но это особенность именно западного, католико-протестантского мира, ставшая результатом чрезмерного усердия католических богословов, Римских Пап и кардиналов, так что вопрос о том, вращается ли Земля вокруг Солнца или наоборот, для католицизма превратился в часть всей католической доктрины. А если кто-то возражал против официальной позиции Католической Церкви по этому вопросу - того тащили на костер как еретика.
Так вот, статья Нагеля «Что значит быть летучей мышью?» произвела такой шум в «западной философии» во многом потому, что она стала отголоском вот этого очень нездорового понимания процесса познания, издавна свойственного всей западной философии и культуре. И в этой статье ставится очень простой вопрос: а что, вообще говоря, мы (то есть западные философы), понимаем, когда говорим о познании, например, летучей мыши? Мы можем наблюдать за поведением летучий мыши, изучить ее мозг - но это все равно не даст нам ясного понимания, как летучая мышь себя ощущает и как она, например, пользуется эхолотом. Можно представить, что с помощью волшебной палочки или какой-нибудь технологии будущего какой-нибудь тупой пиндос превратится в летучую мышь - то есть в настоящего Бэтмана (тупые пиндосы давно об этом мечтают). Но и это нам ничего не даст, так как после того, как этот тупой пиндос снова превратится в человека, он забудет все, что чувствовал и ощущал, будучи летучей мышью, и просто не сможет ничего рассказать о своих феерических впечатлениях о том, как он летал по ночам в виде летучей мыши.
Можно, конечно, смеяться над теми вопросами, которые ставит современная западная философия (как говорится, «доипались до мышей»), но она сегодня вся примерно такая. И вот примерно такие «великие философские вопросы» там в основном и обсуждаются. Но если все-таки попытаться извлечь из этой статьи что-то полезное, то нужно констатировать, что для того, чтобы нечто познать (даже наделенное сознанием), - в том смысле, что понималось под «познанием» в западной философии, - нам даже стать этой вещью и этим сознанием недостаточно (даже если это было бы возможно каким-то волшебным мистическим образом). Так как познание предполагает знание о чем-то, что не есть ты сам. О какой-то вещи, которая отлична от тебя и которая имеет свое независимое бытие. Хотя, надо признать, мы и самих-то себя и свое собственное сознание знаем и понимаем очень плохо. Но по крайней мере, понятно, что для того, чтобы быть кем-то - нужно быть сознанием этого «кем-то». И никто, кроме нас, быть нами не сможет.
И в мире, пожалуй, есть единственная вещь, которую мы можем познать и извне - как нечто внешнее нам и объективное, и изнутри, из сознания. Какая? Наше собственное тело, конечно! Мы можем воспринимать наше тело (или хотя бы отдельные части нашего тела) так же, как мы воспринимаем в эмпирическом мире все прочие вещи - как нечто в пространстве и времени, что можно потрогать и пощупать и т.д. То есть как мы воспринимаем объективный материальный мир. И в то же время наше тело - оно наше, и мы можем его воспринимать «изнутри», как данность самого нашего сознания. И вот это очень важный факт, о котором мы еще поговорим далее - так как именно в нашем теле объективный материальный мир вплотную соединяется с реальностью нашего сознания как его данность, и где они есть одно и то же. И именно наше тело служит для нас тем важнейшим основанием, на котором утверждается достоверность реальности окружающего нас мира и реальности нашего сознания.
Ну, а далее мы перейдем к Гегелю. Также, конечно, для того, чтобы лучше понимать, что мы имеем в виду под «познанием» и «знанием» объективной реальности. И Гегель нам здесь, как ни странно, может помочь - не своей философией, конечно, а именно своими чудовищными философскими заблуждениями (плавно перешедшими в откровенное безумие).