Итак, мы рассмотрели, что есть материя и что есть бытие, и как они соотнесены между собой (соотнесенность материи к бытию можно назвать «природой») - то есть показали, что если материя уже существует (а она уже существует), то она может (и должна) существовать только в каких-то формах. И мы объяснили, как и почему возникают эти формы, а также как и почему эти формы - через существование в единичных вещах - могут усложняться, то есть почему в природе возможно развитие и эволюция. В философском смысле, всякая эволюция и развитие - это развитие форм, и ничего больше.
Наша философия - как и всякая великая философия - в основах своих проста, и - как философская истина - она, конечно, исходит из греков - прежде всего, Аристотеля. И главным представлением для нас, как и для греков и почти всей философии, является представление о бытии как Единстве и о Единстве как бытии, и о Единстве как Ratio нашего мира. И именно отсюда и возникает развитие форм материи, так как это Единство может (и должно) быть осуществлено двумя способами - через единство единичной вещи (и отсюда возникают формы единичных вещей) и через Единство всей природы и вселенной. В результате единство и бытие единичной вещи оказывается противопоставленным Единству всей материи, природы и всего бытия, и эти два единства и лежат в основе «диалектики» природы (хотя после немецкого кретина Гегеля я бы не стал здесь говорить о какой-то «диалектике», и предпочитаю говорить о развитии, а диалектику понимаю в классическом, аристотелевском, смысле - как способ логического доказательства).
Но это противопоставление между единством единичного бытия и Единством остального мира обнаруживает себя, конечно, не только в природе при возникновении всяких форм как форм единичных вещей, или в существовании этих единичных вещей, но и в познании. Ведь, как мы показали ранее, одно из условий возможности нашего рационального познания именно в том и состоит, что мы, подводя сначала весь эмпирический опыт под понятия и категории, а затем подводя эти понятия под логические формы нашего разума, а затем подводя все это к единству нашего разума как единству субъекта (к тому, что Кант называл «трансцендентальным единством апперцепции») - которое выступает как принцип всего ratio нашего разума - тем самым соотносим наше рациональное знание уже с объективным Единством, как Ratio объективного мира. И только поэтому наше ratio и наше рациональное знание получает объективное значение - поскольку в этом нашем ratio как единстве гносеологического субъекта обнаруживается объективное Ratio мира как целого, обнаруживается Единство как объективный принцип всего бытия.
Конечно, здесь ни в коем случае нельзя отождествлять наше ratio с объективным Ratio всего бытия - то есть прямо отождествлять наши понятия или логические формы с природой, и утверждать, что природа существует и развивается по законам нашей логики и нашего разума, или что «законы природы», которые мы формулируем в результате познания природы, означают, что природа подчинена нашему разуму. Ошибка, увы, очень свойственная для всей философии, а для западной философии - во многом так и оставшейся по сути все той же средневековой схоластикой - особенно характерная. И немецкий кретин Гегель, который положил эту ошибку и заблуждение в основу всей своей т.н. «философии», лишь довел это заблуждение до настоящего безумия и фантастического по своему размаху, наглости и своей глупости шарлатанству.
К тому же в своем рациональном познании мы всегда должны опираться на опыт, так как именно через эмпирический опыт мы получаем «выход к вещам», то есть к объективному миру, и деятельность нашего разума и наше рациональное познание всегда должны быть подчинены опыту - так как это является еще одним важнейшим условием возможности объективного рационального познания. Но, тем не менее, рациональное познание - как приведение всего опыта через понятия и наши логические (и математические) формы к единству нашего разума, к нашему ratio, имеет объективную значимость. То есть здесь существует нетривиальное тождество нашего ratio как единства субъекта с объективным Ratio как Единством природы и объективного бытия. Но это тождество существует именно как проблема, которую мы в своем познании все время решаем, но окончательное решение здесь в принципе невозможно - как и само существование всякой единичной вещи как единства в ее соотнесенности с остальным миром как Единством также является проблемой и вопросом - только уже не проблемой познания, а проблемой всего бытия этой вещи.
К Канту и к той гносеологии и онтологии, которую мы сформулировали ранее в результате критики Канта, мы еще вернемся. Но мы смогли «преодолеть Канта», и мы нашли «выход к вещам» и к объективному познанию вещей. То есть нашли выход в мир вещей Аристотеля, к онтологии Аристотеля. И теперь мы движемся от Аристотеля, чтобы затем снова вернуться к нашей гносеологии и онтологии, возникших как «преодоление Канта», чтобы потом их соединить в одно - в единую философскую систему.
И поэтому мы теперь возвращаемся к Аристотелю - к его учению о формах. Почему именно к Аристотелю, а не, например, к Платону? Потому что учение Аристотеля о формах есть истина - философская истина, а учение Платона об идеях, хотя и не теряет некоторую свою значимость для философии, есть ложь и заблуждение. Формы Аристотеля - это то, как действительно существует материя и через что существуют единичные вещи. И это то, как только мы и можем и должны мыслить о вещах. То есть в этом учении Аристотеля о формах содержится объективная истина нашего мира, и во многом именно поэтому учение Аристотеля дало такие обильные плоды - так что европейские варвары по сути всю свою цивилизацию и культуру выстроили на учении Аристотеля. Вся «западная цивилизация» - аристотелевская в своих основах, и многие ее преимущества - рационализм, практичность, креативность и определенная здравость, связаны с этим фактом, и этот факт не смогла затмить даже та дикость и порой безумие, которые свойственны этим варварам. И только благодаря Аристотелю, его учению о формах и его мышлению, стала возможна современная наука, а классификация форм (например, химических элементов в таблице Менделеева, или животных по видам и родам, или элементарных частиц в физике) до сих пор остается действенным методом познания природы. Формы - это то, как действительно существует материя и природа. И поэтому учение Аристотеля о формах (в отличие от учения Платона об идеях или Лейбница о монадах и всех прочих философских систем) есть истина.
Но в философии Аристотеля - в том числе, конечно, и в его учении о формах - были ошибки. Мы их уже обозначили ранее. И теперь наша задача - исправить эти ошибки. И для этого нам нужно понять, почему и как формы существуют как идеальный момент материи и единичных вещей, и как из материи и формы возникает бытие единичных вещей. В этом смысле ответы Аристотеля нас совершенно не удовлетворяют - ни в том, как Аристотель объяснял появление форм (в Уме бога-демиурга), ни в его учении об энтелехии и энергии, через которые происходит соединение форм с материей. Формы возникают из самой материи - как и почему, это мы уже объяснили. И существуют они только в единичных вещах. И теперь нам нужно объяснить, что есть эти формы в отношении к единичным вещам (а не в отношении к материи - это мы уже объяснили) и как они существуют в отношении к этим вещам (а не в отношении к материи).