Что есть материя и бытие единичных вещей? - 5
Что есть эта модальность долженствования, в которой бытие себя обнаруживает и которая и есть бытие - мы этого не знаем. Мы лишь говорим о том, что бытие существует и присутствует именно таким образом - как некая модальность долженствования, и эта модальность долженствования, как бытие, мы обнаруживаем и в движении вещей, и в деятельности, и в познании, и в мышлении. И говорим о том, что бытие не есть никакая «сущность», и философия не должна мыслить о бытии как о «сущности». В этом смысле Декарт со своим cogito («я мыслю, следовательно, я существую») был абсолютно прав - бытие обнаруживает себя как бытие именно в мысли, а не в понятиях, но ведь мысль уже и есть деятельность и движение. Понятия, даже соотнесенные с какими-то сущностями, - даже если допустить, что эти сущности существуют объективно, а не только в нашем разуме, - не дадут нам никакого представления о бытии, так как бытие не есть сущность, а есть некая модальность долженствования.
Но что это за модальность долженствования, откуда она берется и почему бытие существует именно таким образом - мы этого не знаем. Конечно, здесь сразу приходит на ум глава «Бытие» из «Библии», в которой рассказывается о том, как Бог сотворил мир: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет...И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды» и т.д. В этой картине сотворения мира это долженствование звучит как повеление Бога - как повеление материи и уже сотворенному миру, и этим повелением Бог творит мир вещей, выводит его к бытию. И мы вполне может допустить, что «так на самом деле все и было», то есть что наш мир действительно сотворен Господом Богом. Почему нет? Это нисколько не противоречит философии, более того, для философии мысль, что бытие есть некий дар и некое чудо, данные Богом, вовсе не является чем-то чуждым.
Но в рамках философии никакого Бога быть не должно - ни в христианском понимании, как трансцендентной Личности, ни как некоего Абсолюта, некой абсолютной сущности. Бытие уже есть. И мы уже в нем пребываем. И задача философии - попытаться осмыслить это бытие в собственных, присущих только философии, формах. То есть в формах мышления, и мышления рационального. Конечно, если бытие есть модальность долженствования и деятельность, то о нем может сказать не только философия, но и, например, литература, или поэзия, или музыка, так как во всем этом также можно высказаться о бытии, в формах, присущих литературе, поэзии или музыке. И хорошая поэзия или музыка иногда нам могут сказать о бытии даже больше, чем философия.
Но у философии есть свой предмет, свой способ описания и познания бытия, и философия должна мыслить и высказаться о бытии в присущих философии формах - то есть в форме рационального системного мышления. И «гипотеза Бога» в этом смысле философии ничего не дает - о Боге в форме понятий и системных высказываний должна говорить теология, а не философия. И хотя философский язык очень близок к языку теологии, и их развитие всегда происходило вместе, предмет философии и теологии совершенно разный, как разные у них основания мышления и любых высказываний.
И для философии вполне достаточно того, что наш мир уже существует, и философия лишь должна высказаться о том, как он существует - в том числе о том, что есть бытие - бытие вещей и всего мира, бытие мышления и сознания, что есть наше познание и т.д. Бытие для философии уже есть данность, и уже есть предмет философского мышления, и если это бытие есть некая модальность долженствования - философия лишь должна исследовать, как эта модальность долженствования возможна, как она существует и как она себя проявляет. И сделать это философия должна в формах рационального и системного мышления.
И именно это и пытался сделать Аристотель. Он пытался осмыслить бытие как деятельность и движение, и его понятия энтелехии и энергии были призваны рационализировать бытие как движение и деятельность. Но у Аристотеля из этого ничего не получилось. По двум причинам. Первая причина состояла в том, что энтелехия у Аристотеля выступает как понятие, которое должно было объективно, извне, описать нечто, что существует только как внутреннее. Энтелехия Аристотеля в применении к растениям выступает как «внутренняя жизненная сила», как жизнь, а в отношении к животным и человеку - как «душа».
Но в том-то и дело, что жизнь или сознание описать извне невозможно. Безусловно, сознание существует, существует как реальность, но что есть сознание, можно узнать только «изнутри» сознания, то есть будучи сознанием. Как чтобы понять, что значит «жизнь» - нужно быть живым существом. Никакое внешнее исследование мозга или организма еще не дадут нам понимания, что такое сознание и жизнь.
Позднее понятие «энтелехия» еще появлялось в учении витализма, в котором утверждалось - вполне в духе учения Аристотеля - что во всех живых существах существует некая «внутренняя жизненная сила», которую нельзя свести к физике, химии или биохимии, то есть к материи. И это отчасти правильно - ведь и сознание вовсе нельзя свести к деятельности мозга и клеток мозга. Однако для науки такой взгляд ровным счетом ничего не дает - именно потому, что нечто, что существует как особая реальность «изнутри», пытаются познать и объяснить «извне». Но если мы исследуем растение или организм, то никакой «жизненной силы», или «энтелехии», мы в них, конечно, не найдем, а найдем лишь биохимическую, химическую и физическую реальность. Точно так же ни в каком исследовании мозга мы не найдем ни сознания, ни мышления, ни мыслей, ни понятий - а найдем лишь клетки мозга. Поэтому понятия «энтелехии» или «жизненной силы» или «души» для науки ничего не дают, и являются понятиями ненаучными. Что же касается сознания, то исследовать его можно только изнутри самого сознания - чем, среди прочего, и занимается философия и некоторые научные дисциплины (вроде психологии и тому подобного).
Но и с философской точки зрения, понятие «энтелехии» (как и близкого к нему понятия «энергия») также мало что дает. Мы не можем помыслить энтелехию и сделать ее предметом нашего философского мышления и познания. Формы можем. Материю в ее формах - тоже можем. А вот это внутреннее единство вещей, которое Аристотель называл энтелехией - нет. Точнее сказать, мыслить об этом внутреннем единстве мы можем только изнутри, как внутренней реальности и внутреннего единства вещей. То есть как о субъектности и субъективности - как о чем-то именно внутреннем, что извне, «объективно», описать и познать мы не можем. Энтелехия - это то, как вещи существуют «изнутри себя самих», и поэтому понятие «энтелехия», к которому Аристотель прибегал для описания этой реальности извне, оказывается для философии таким же непродуктивным, как и для науки.
Но Аристотелю, как и всем грекам, эта проблема субъективности и субъектности была еще неизвестна - точнее сказать, греки, конечно, понимали, что в нашем существовании и познании присутствует субъективность, но особого значения они этому не придавали. И субъективность как особенность и способ существования сознания, появилась только в философии Нового времени.