Утро в деревне.
Барыга Остолупин ехал из Владивостока в Славянку на своём Лэндкрузере 200 в 5 часов утра.
В районе посёлка Барабаш у него из под колёс метнулась чорная дрожащая тень, держащая в руке вилы.
«Это чорт!» - подумал барыга Остолупин и прибавил газу.
Браконьер Покозий, чудом выскользнувший из-под доброй рубчатой японской резины made in China, выронил острогу и перепрыгнул через забор.
Под ним охнуло и завозилось что-то крупное, тёплое и вонючее.
«Это чорт!» - подумал браконьер Покозий и опрометью понёсся по огороду.
Богодул и пьяница Черемзин выпрямился со стоном в бурьяне. Ощупал грудь, брюхо, голову, по которым пробежался браконьер Покозий и кряхтя и постанывая направился к сараю, где его ждал початый шкалик.
Из сарая выглянуло мертвенное-бледная носатая рожа с чорными провалами глаз и одним рогом справа.
«Это чорт!» - подумал богодул и пьяница Черемзин, после чего вопя и попёрдывая понёсся по проулку.
Торчуха Галка Петькина, прозывавемая Хохлюга поправила заколку в нечёсаных патлах, сморкнулась на храпящего в углу хахаля и поплелась к Верке-Кобзде за косяком. Перелезая через канаву, она споткнулась о что-то длинное и извивающееся. На бледнеющем небе проступила сгорбленная фигура, за ней тянулся хвост, о который, собственно, Хохлюга и споткнулась.
«Это чорт!» - подумала торчуха Хохлюга и с визгом бросилась в ближайший бурьян.
Богодул и пьяница Глызин выронил бухту алюминиевого провода, которую спёр с подстанции и ругаясь и сопя кинулся задами к своей фанзе.
Пробегая проулком имени Машки-Гадюки, которая в дневное время заплёвывала ядовитой слюной его весь, всё равно что вдоль, что поперёк, богодул и пьяница Глызин запнулся за брошенную через проулок жлыгу и на корости закатился под ближайший навес.
Под навесом охнуло, и что-то белое с рогами пронеслось мимо Глызина, обсыпав его пеплом.
«Это чорт!» - подумал Глызин и задохнулся от страха.
Лесник Тыкомкин, тыривший гвозди из старого кострища пригладил стоявшие торчком волосы и побрёл канавами к открывающемуся винному магазину. Неожиданно он споткнулся обо что-то мохнатое. Под ногами взвизгнуло, завыло и засверкало глазами.
«Это чорт!» - подумал Тыкомкин и рухнул в ту же канаву.
Дворняжка Жучка кинулась вдоль Кедровой улицы, оглашая пространство лаем.
В конце Кедровой улицы её поджидал Петька-цыган с распахнутым мешком. Жучка на ходу вскочила внутрь, после чего Петька отточенным движением хряснул мешок об угол дома.
После чего выдернул Жучку из шкуры, порубил мясо топором и отнёс шашлычнику Махмуду Кузявке.
Барыга Остолупин возвращался из Славянки во Владивосток на своём Лэндкрузере 200. В районе посёлка Барабаш он наехал на брошенную браконьером Покозием острогу и пропорол шину. Довихляв до шиномонтажки Севки Крюкова он поставил тачку в ремонт и пошёл в кафе, где съел шашлык из Жучки.
Юго-западное Приморье медленно просыпалось, возвращаясь к созидательному мирному труду.
В районе посёлка Барабаш у него из под колёс метнулась чорная дрожащая тень, держащая в руке вилы.
«Это чорт!» - подумал барыга Остолупин и прибавил газу.
Браконьер Покозий, чудом выскользнувший из-под доброй рубчатой японской резины made in China, выронил острогу и перепрыгнул через забор.
Под ним охнуло и завозилось что-то крупное, тёплое и вонючее.
«Это чорт!» - подумал браконьер Покозий и опрометью понёсся по огороду.
Богодул и пьяница Черемзин выпрямился со стоном в бурьяне. Ощупал грудь, брюхо, голову, по которым пробежался браконьер Покозий и кряхтя и постанывая направился к сараю, где его ждал початый шкалик.
Из сарая выглянуло мертвенное-бледная носатая рожа с чорными провалами глаз и одним рогом справа.
«Это чорт!» - подумал богодул и пьяница Черемзин, после чего вопя и попёрдывая понёсся по проулку.
Торчуха Галка Петькина, прозывавемая Хохлюга поправила заколку в нечёсаных патлах, сморкнулась на храпящего в углу хахаля и поплелась к Верке-Кобзде за косяком. Перелезая через канаву, она споткнулась о что-то длинное и извивающееся. На бледнеющем небе проступила сгорбленная фигура, за ней тянулся хвост, о который, собственно, Хохлюга и споткнулась.
«Это чорт!» - подумала торчуха Хохлюга и с визгом бросилась в ближайший бурьян.
Богодул и пьяница Глызин выронил бухту алюминиевого провода, которую спёр с подстанции и ругаясь и сопя кинулся задами к своей фанзе.
Пробегая проулком имени Машки-Гадюки, которая в дневное время заплёвывала ядовитой слюной его весь, всё равно что вдоль, что поперёк, богодул и пьяница Глызин запнулся за брошенную через проулок жлыгу и на корости закатился под ближайший навес.
Под навесом охнуло, и что-то белое с рогами пронеслось мимо Глызина, обсыпав его пеплом.
«Это чорт!» - подумал Глызин и задохнулся от страха.
Лесник Тыкомкин, тыривший гвозди из старого кострища пригладил стоявшие торчком волосы и побрёл канавами к открывающемуся винному магазину. Неожиданно он споткнулся обо что-то мохнатое. Под ногами взвизгнуло, завыло и засверкало глазами.
«Это чорт!» - подумал Тыкомкин и рухнул в ту же канаву.
Дворняжка Жучка кинулась вдоль Кедровой улицы, оглашая пространство лаем.
В конце Кедровой улицы её поджидал Петька-цыган с распахнутым мешком. Жучка на ходу вскочила внутрь, после чего Петька отточенным движением хряснул мешок об угол дома.
После чего выдернул Жучку из шкуры, порубил мясо топором и отнёс шашлычнику Махмуду Кузявке.
Барыга Остолупин возвращался из Славянки во Владивосток на своём Лэндкрузере 200. В районе посёлка Барабаш он наехал на брошенную браконьером Покозием острогу и пропорол шину. Довихляв до шиномонтажки Севки Крюкова он поставил тачку в ремонт и пошёл в кафе, где съел шашлык из Жучки.
Юго-западное Приморье медленно просыпалось, возвращаясь к созидательному мирному труду.