О «петельках» и «крючочках» на примере «Большой семьи»
Фильм о людях, которые «просто живут, рожают детей, ходят на работу, влюбляются и т.д.» (см.). Так ли? Так. Но почему в объективе именно семья Журбиных, а не Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков?
Фамилия красивая?! Да и у тех не хуже! Семья большая? В те годы никого этим не удивишь. Трудовая династия? В точку. Но и прочие вкалывали, возможно, что и не хуже.
Это собирательный образ, типический пример одной из ячеек советского общества. Всё так. Здесь представлены три поколения и нарождается и четвёртое. А на этом, пожалуй, уже можно остановиться поподробнее. Это не просто издержки квартирного вопроса или дань патриархальной традиции. Это во многом символическое явление: одну ячейку составляют четыре поколения людей. И не просто людей, а людей советских.
Эта своеособенность - суть явление не просто географического, но глубинного философского свойства. Что, впрочем, не раз метафорически обыгрывалось в Советском кино. Одна из ремарок героического эпоса «Нового времени». Вспомним в этой связи чиаурелиевскую притчу о русском солдате Алёше Иванове, освободившем мир от фашизма. Неспроста же этот Алёша родился, между прочим, 25 октября 1917 года!
Не чужда традиции оказалась и сага о семье Журбиных. Первое поколение мечтало о Свободе и Справедливости и добывало её для своих детей в Октябре 1917. Те, второе поколение, приняли эстафету и с достоинством отстояли свой строй и свою Родину в годы войны. Третье поколение, приняв эстафету отцов, в мирное время отвечает ударным трудом. Они - не просто строители кораблей. Они - строители Коммунизма. В это-то замечательное время предполагалось жить народившемуся четвёртому поколению, которое, вне всякого сомнения, встав на защиту идеалов Коммунизма, примет эстафету, и с гордостью передаст её грядущим и так - до полной победы Мировой Революции.
Это делает семью поистине выдающейся!
Если же без оглядки на «принцип народности искусства» и непременный официоз, без которого, предполагаю, не могла обойтись киноведческая мысль того времени, «чиста-па-человесски», история семейства Журбиных достаточно типическая и в социальном плане. На экране не схемы, не гипертрофированные «строгие юноши» (при всех неоспоримых достоинствах того фильма!!!), одной ногой уже твёрдо стоящие в грядущем; но узнаваемые современники в узнаваемых, ненадуманных жизненных обстоятельствах.
И живут они тоже не в вакууме. Их окружают такие же «простые советские люди». Тоже не «строгие». Для них члены семьи Журбиных становятся чем-то вроде катализатора, помогая раскрытию образов внутри одних и тех же с Журбиными обстоятельств. Это прогрессивная рабочая молодёжь, которая изобретает новые методы организации труда и производства. Это старшее поколение, люди с огромным опытом, осознавшие, что в обновлённых условиях их опыта ничтожно мало, необходимо ещё и образование. К образованию тянутся и простые рабочие парни. А, что же старшее поколение? Отжило своё? На покой? Но и те не мыслят себя вне трудового коллектива. И, данью уважения к их славному боевому и трудовому прошлому, их именами называют новые корабли, сходящие со стапелей. В этом плане «Большая семья» - ещё и гимн всему трудовому народу.
Происходят в семье и «частности». Однако, в «мещанской пошлости» создателей фильма не уличить! Ошибается в выборе легкомысленная возлюбленная младшего сына. Тайно, как воровка, сбегает от старшего сына жена, погрязшая в обывательских рефлексиях о «живой человеческой душе». Однако заметьте: бежит не искать места поспокойнее и побогаче, где мягче постель и слаще хлеб. Бежит не к любовнику, не на курорт, а - в геологическую партию!
Ещё «катализатор» выделяет на социальном срезе пресловутую «межклассовую прослойку». Интеллигенция показана гниловатой, как ей и положено быть. Как и назначено ей быть обречённой слиться с одним из классов, а, затем, полностью раствориться в бесклассовом обществе. Так «шанс на исправление» предоставлен техническому интеллигенту. А интеллигент от культуры сам себе не оставляет шанса и трусливо бежит, скуля, как во все века скулили, скулят и скулить будут «непризнанные» и «непонятые» (а нередко и признанные, и понятые, и даже прикормленные) «гении». В сцене на вокзале блестяще обыграно размежевание «прослойки» на два непримиримых лагеря. И одного уносит в упомянутое выше «никуда» поезд дальнего (бесконечного для данного персонажа) следования, а второй уверенно вливается в ряды рабочего класса.
Младший Журбин, современный, прогрессивно мыслящий юноша, в меру «строгий», лишенный обывательских предрассудков, не «великодушно прощает» свою заблудшую возлюбленную, но просто, без разговоров, забирает её с собой вместе с чужим ребёнком.
Ну, и хватит, пожалуй. Считаем «манки», «петельки» и «крючочки». Средства, которые:
а. Помогли сценаристу определиться с выбором героев;
б. Сделали «семейную сагу» явлением типического свойства;
в. Помогли зрителю «узнать» в экранных персонажах своих современников, живых людей;
г. Вступили в реакцию катализа с другими персонажами ленты, помогая раскрыть их образы;
д. Добавляем пункты на собственное усмотрение.
С другой же стороны мы видим как раз то, о чём с тоской сожалеет часть кинозрителей, сетующая на отсутствие фильмов «о простых людях, которые просто живут, просто работают, любят, женятся, размножаются и т.д.».
Журбины работают, влюбляются, женятся, расходятся. В семье порой возникают конфликты отцов и детей. Но чем их жизнь, всё-таки, отличается от жизней реальных Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков? Просто всё, что происходит с ними, акцентировано. На уровне сценария выбрано только главное, тщательно выписано, очищено от сопутствующего «событийного мусора». Точно так проработаны и характеры. Ведь, как мы знаем, «искусство должно быть понятно и любимо». Любовь не случается там, где непонятно. Значит, и персонажи должны быть определены достаточно чётко.
Самое главное: кино - мир условный. Как ни тужься, будь ты хоть документалист, на экране всегда возникает не сама жизнь, но её имитация, та «картинка», которую в условный временной момент, по команде режиссёра, запечатлела камера оператора. Пейзажи и интерьеры, освещение и сам мизанкадр - всё выстраивается по определённым законам. Образы на экране всегда будут ярче и чётче, чем в жизни. Ведь на знакомство с ними, на определение своего отношения к ним и их поступкам, у зрителя всего полтора часа! И надо не доказывать зрителю, что всё на экране настоящее. Достаточно сделать его узнаваемым, помня всегда, насколько наш зритель ограничен во времени. Применительно к «принципу народности искусства»: за полтора часа, всё увиденное должно стать понятным и, быть может, ещё и полюбиться. И, если эта «химия» случилась, зритель сам, охотно примет правила нашей игры. А значит, условный «крючочек» поймал-таки ту самую «петельку».
Теперь про «просто живут, работают и т.д.» и про «плюсование» и «лакировку». Возьмем античную скульптуру. На основе дошедших до нас образцов легковерный созерцатель вправе предположить, что в те далёкие времена на Земле существовала раса «строгих юношей» с великолепно развитой мускулатурой, отличными фигурами, правильными, одухотворёнными лицами. Скептически настроенный созерцатель проворчит, что уроды, как моральные, так и физические, присутствовали во все эпохи и также окажется прав.
До появления цифровой фотографии увековечивание уродств и извращений было нецелесообразно. Сам процесс высечения ли из камня, воплощения ли в живописном полотне, либо на дагерротипе был довольно затратным и утомительным. То, же, что требует таких весомых вложений силы и средств, обычно не создаётся на сутки, но - на века. Естественно, на века достойно сохранить предмет, сколько бы то ни было, привлекательный. Потому, дабы радовать глаз созерцателя, многое, несомненно, приукрашивалось. Потому практически и не дошло до нас скульптурных образцов несовершенства. Живопись, в отличие от скульптуры, оказалась более «демократична» и, на первый взгляд, менее разборчива, особенно, если взять передвижников и прочих реалистов и натуралистов. Сюжеты полотен могли быть спорными, шокирующими, провокационными, но к композиции, колористике, полагаю, претензий не возникало. Фотопортрет приходилось приукрашивать пост-фактум. А вот в кино всё необходимо предусмотреть вперёд, с учётом того, что и сам съёмочный процесс плёночного кино - дело кропотливое и дорогостоящее, чтобы творцам размениваться на разные «так жить нельзя».
Представьте, что перед вами выстроился ряд одинаково одетых людей. Глазу не за что зацепиться. «Крючочек» повис в воздухе.
Но вот в ряд одинаково одетых людей затесался один, кто оказался необычайно красив и собою статен. И глаз просто дальше не пошел.
Но вот кто-то повернул голову: глаз тут же выхватил это движение и выделил одного человека из толпы.
Но вот вышло солнце и костюм на одном из людей в толпе заиграл необычными оттенками. Глаз тут же остановился на нём.
То есть, чтобы глазу было, за что зацепиться, всегда необходим некий акцент. Так, от малого, продолжаем расставлять акценты - те самые манки, которые выделяют условную семью Журбиных из прочих семей условных Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков при полном наборе одинаковых житейских обстоятельств. Для этого можно от каждой семьи взять по яркой, характерной чёрточке. Создать яркий собирательный образ. Прописать его чётко, ясно и понятно. Это обычный труд сценариста и режиссёра.
Чтобы проявились собирательные черты, необходимо событие, внутри которого одни герои поведут себя «так», а иные - «эдак». Хождение на работу - дело важное, но это не событие. «Просто жизнь» - не событие, а некий абстрактный процесс. Не смотря на важность демографического вопроса, не событие и воспроизводство новых Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков.
Но, если жизнь представлена не такой, какая она есть, а чуть лучше, какой хотелось бы, чтобы она стала. Где работа - яркий, ударный труд, а семья - уважаемые, заслуженные рабочие люди, вокруг надёжные парни и девушки, готовые прийти на помощь, встать рядом, сомкнуть ряды, то и бытие героев фильма становится событием. Такая история укладывается как влитая и в пресловутые рамки «просто жизни с простыми, человеческими взаимоотношениями и ценностями». Точнее, именно так её и должен воспринять зритель. Канва семейной саги накладывается на каркас производственного фильма, где, на фоне многих, есть и сверхсобытие - спуск со стапелей нового корабля и внедрение новых технологий.
Но можно пойти и по простому пути. Если строить сюжет по заведомо провокационной схеме. Столкнуть «своих» и врагов, плохих и хороших, белых и чёрных, белых и красных, натуралов и гомосексуалистов, арабов и евреев, жену и любовницу детей родных и детей приёмных и т.д. Что не потребует уже больших затрат творческих сил т.к. конфликтно само по себе, а конфликт, как мы знаем, движитель сюжета.
В современном мире кино давно перешло в ранг явлений обыденных и не является технологическим прорывом, трюком, «чудом» само по себе. Когда в процесс вмешивается немаловажная коммерческая составляющая, сверхзадачей творца становится уже не создание «нетленки», высокая художественность создаваемого произведения или попытка самовыражения с помощью вычурных форм, но банальная «отбивка». Кино должен увидеть зритель. Не просто увидеть, а не уйти с полсеанса, досидев до конца. Поэтому уже не в расчёте на хронометраж фильма, но на моментальное воздействие, часто привлекается быстродействующий и быстро распространяющийся (см. чуть выше) конфликт. А для закрепления результата приглашается «звезда». Актуальность быстродействующего конфликта и «звёздность» «звезды» выявляют уже не столько искусствоведческие, но рыночные обстоятельства, путём опросов, создания фокус-групп и т.д.
Не скажу, что эта практика порочна! Это просто более актуально.
Фамилия красивая?! Да и у тех не хуже! Семья большая? В те годы никого этим не удивишь. Трудовая династия? В точку. Но и прочие вкалывали, возможно, что и не хуже.
Это собирательный образ, типический пример одной из ячеек советского общества. Всё так. Здесь представлены три поколения и нарождается и четвёртое. А на этом, пожалуй, уже можно остановиться поподробнее. Это не просто издержки квартирного вопроса или дань патриархальной традиции. Это во многом символическое явление: одну ячейку составляют четыре поколения людей. И не просто людей, а людей советских.
Эта своеособенность - суть явление не просто географического, но глубинного философского свойства. Что, впрочем, не раз метафорически обыгрывалось в Советском кино. Одна из ремарок героического эпоса «Нового времени». Вспомним в этой связи чиаурелиевскую притчу о русском солдате Алёше Иванове, освободившем мир от фашизма. Неспроста же этот Алёша родился, между прочим, 25 октября 1917 года!
Не чужда традиции оказалась и сага о семье Журбиных. Первое поколение мечтало о Свободе и Справедливости и добывало её для своих детей в Октябре 1917. Те, второе поколение, приняли эстафету и с достоинством отстояли свой строй и свою Родину в годы войны. Третье поколение, приняв эстафету отцов, в мирное время отвечает ударным трудом. Они - не просто строители кораблей. Они - строители Коммунизма. В это-то замечательное время предполагалось жить народившемуся четвёртому поколению, которое, вне всякого сомнения, встав на защиту идеалов Коммунизма, примет эстафету, и с гордостью передаст её грядущим и так - до полной победы Мировой Революции.
Это делает семью поистине выдающейся!
Если же без оглядки на «принцип народности искусства» и непременный официоз, без которого, предполагаю, не могла обойтись киноведческая мысль того времени, «чиста-па-человесски», история семейства Журбиных достаточно типическая и в социальном плане. На экране не схемы, не гипертрофированные «строгие юноши» (при всех неоспоримых достоинствах того фильма!!!), одной ногой уже твёрдо стоящие в грядущем; но узнаваемые современники в узнаваемых, ненадуманных жизненных обстоятельствах.
И живут они тоже не в вакууме. Их окружают такие же «простые советские люди». Тоже не «строгие». Для них члены семьи Журбиных становятся чем-то вроде катализатора, помогая раскрытию образов внутри одних и тех же с Журбиными обстоятельств. Это прогрессивная рабочая молодёжь, которая изобретает новые методы организации труда и производства. Это старшее поколение, люди с огромным опытом, осознавшие, что в обновлённых условиях их опыта ничтожно мало, необходимо ещё и образование. К образованию тянутся и простые рабочие парни. А, что же старшее поколение? Отжило своё? На покой? Но и те не мыслят себя вне трудового коллектива. И, данью уважения к их славному боевому и трудовому прошлому, их именами называют новые корабли, сходящие со стапелей. В этом плане «Большая семья» - ещё и гимн всему трудовому народу.
Происходят в семье и «частности». Однако, в «мещанской пошлости» создателей фильма не уличить! Ошибается в выборе легкомысленная возлюбленная младшего сына. Тайно, как воровка, сбегает от старшего сына жена, погрязшая в обывательских рефлексиях о «живой человеческой душе». Однако заметьте: бежит не искать места поспокойнее и побогаче, где мягче постель и слаще хлеб. Бежит не к любовнику, не на курорт, а - в геологическую партию!
Ещё «катализатор» выделяет на социальном срезе пресловутую «межклассовую прослойку». Интеллигенция показана гниловатой, как ей и положено быть. Как и назначено ей быть обречённой слиться с одним из классов, а, затем, полностью раствориться в бесклассовом обществе. Так «шанс на исправление» предоставлен техническому интеллигенту. А интеллигент от культуры сам себе не оставляет шанса и трусливо бежит, скуля, как во все века скулили, скулят и скулить будут «непризнанные» и «непонятые» (а нередко и признанные, и понятые, и даже прикормленные) «гении». В сцене на вокзале блестяще обыграно размежевание «прослойки» на два непримиримых лагеря. И одного уносит в упомянутое выше «никуда» поезд дальнего (бесконечного для данного персонажа) следования, а второй уверенно вливается в ряды рабочего класса.
Младший Журбин, современный, прогрессивно мыслящий юноша, в меру «строгий», лишенный обывательских предрассудков, не «великодушно прощает» свою заблудшую возлюбленную, но просто, без разговоров, забирает её с собой вместе с чужим ребёнком.
Ну, и хватит, пожалуй. Считаем «манки», «петельки» и «крючочки». Средства, которые:
а. Помогли сценаристу определиться с выбором героев;
б. Сделали «семейную сагу» явлением типического свойства;
в. Помогли зрителю «узнать» в экранных персонажах своих современников, живых людей;
г. Вступили в реакцию катализа с другими персонажами ленты, помогая раскрыть их образы;
д. Добавляем пункты на собственное усмотрение.
С другой же стороны мы видим как раз то, о чём с тоской сожалеет часть кинозрителей, сетующая на отсутствие фильмов «о простых людях, которые просто живут, просто работают, любят, женятся, размножаются и т.д.».
Журбины работают, влюбляются, женятся, расходятся. В семье порой возникают конфликты отцов и детей. Но чем их жизнь, всё-таки, отличается от жизней реальных Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков? Просто всё, что происходит с ними, акцентировано. На уровне сценария выбрано только главное, тщательно выписано, очищено от сопутствующего «событийного мусора». Точно так проработаны и характеры. Ведь, как мы знаем, «искусство должно быть понятно и любимо». Любовь не случается там, где непонятно. Значит, и персонажи должны быть определены достаточно чётко.
Самое главное: кино - мир условный. Как ни тужься, будь ты хоть документалист, на экране всегда возникает не сама жизнь, но её имитация, та «картинка», которую в условный временной момент, по команде режиссёра, запечатлела камера оператора. Пейзажи и интерьеры, освещение и сам мизанкадр - всё выстраивается по определённым законам. Образы на экране всегда будут ярче и чётче, чем в жизни. Ведь на знакомство с ними, на определение своего отношения к ним и их поступкам, у зрителя всего полтора часа! И надо не доказывать зрителю, что всё на экране настоящее. Достаточно сделать его узнаваемым, помня всегда, насколько наш зритель ограничен во времени. Применительно к «принципу народности искусства»: за полтора часа, всё увиденное должно стать понятным и, быть может, ещё и полюбиться. И, если эта «химия» случилась, зритель сам, охотно примет правила нашей игры. А значит, условный «крючочек» поймал-таки ту самую «петельку».
Теперь про «просто живут, работают и т.д.» и про «плюсование» и «лакировку». Возьмем античную скульптуру. На основе дошедших до нас образцов легковерный созерцатель вправе предположить, что в те далёкие времена на Земле существовала раса «строгих юношей» с великолепно развитой мускулатурой, отличными фигурами, правильными, одухотворёнными лицами. Скептически настроенный созерцатель проворчит, что уроды, как моральные, так и физические, присутствовали во все эпохи и также окажется прав.
До появления цифровой фотографии увековечивание уродств и извращений было нецелесообразно. Сам процесс высечения ли из камня, воплощения ли в живописном полотне, либо на дагерротипе был довольно затратным и утомительным. То, же, что требует таких весомых вложений силы и средств, обычно не создаётся на сутки, но - на века. Естественно, на века достойно сохранить предмет, сколько бы то ни было, привлекательный. Потому, дабы радовать глаз созерцателя, многое, несомненно, приукрашивалось. Потому практически и не дошло до нас скульптурных образцов несовершенства. Живопись, в отличие от скульптуры, оказалась более «демократична» и, на первый взгляд, менее разборчива, особенно, если взять передвижников и прочих реалистов и натуралистов. Сюжеты полотен могли быть спорными, шокирующими, провокационными, но к композиции, колористике, полагаю, претензий не возникало. Фотопортрет приходилось приукрашивать пост-фактум. А вот в кино всё необходимо предусмотреть вперёд, с учётом того, что и сам съёмочный процесс плёночного кино - дело кропотливое и дорогостоящее, чтобы творцам размениваться на разные «так жить нельзя».
Представьте, что перед вами выстроился ряд одинаково одетых людей. Глазу не за что зацепиться. «Крючочек» повис в воздухе.
Но вот в ряд одинаково одетых людей затесался один, кто оказался необычайно красив и собою статен. И глаз просто дальше не пошел.
Но вот кто-то повернул голову: глаз тут же выхватил это движение и выделил одного человека из толпы.
Но вот вышло солнце и костюм на одном из людей в толпе заиграл необычными оттенками. Глаз тут же остановился на нём.
То есть, чтобы глазу было, за что зацепиться, всегда необходим некий акцент. Так, от малого, продолжаем расставлять акценты - те самые манки, которые выделяют условную семью Журбиных из прочих семей условных Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков при полном наборе одинаковых житейских обстоятельств. Для этого можно от каждой семьи взять по яркой, характерной чёрточке. Создать яркий собирательный образ. Прописать его чётко, ясно и понятно. Это обычный труд сценариста и режиссёра.
Чтобы проявились собирательные черты, необходимо событие, внутри которого одни герои поведут себя «так», а иные - «эдак». Хождение на работу - дело важное, но это не событие. «Просто жизнь» - не событие, а некий абстрактный процесс. Не смотря на важность демографического вопроса, не событие и воспроизводство новых Кудайбергеновых, Зупперфельдов, Зайцевых или Гапонюков.
Но, если жизнь представлена не такой, какая она есть, а чуть лучше, какой хотелось бы, чтобы она стала. Где работа - яркий, ударный труд, а семья - уважаемые, заслуженные рабочие люди, вокруг надёжные парни и девушки, готовые прийти на помощь, встать рядом, сомкнуть ряды, то и бытие героев фильма становится событием. Такая история укладывается как влитая и в пресловутые рамки «просто жизни с простыми, человеческими взаимоотношениями и ценностями». Точнее, именно так её и должен воспринять зритель. Канва семейной саги накладывается на каркас производственного фильма, где, на фоне многих, есть и сверхсобытие - спуск со стапелей нового корабля и внедрение новых технологий.
Но можно пойти и по простому пути. Если строить сюжет по заведомо провокационной схеме. Столкнуть «своих» и врагов, плохих и хороших, белых и чёрных, белых и красных, натуралов и гомосексуалистов, арабов и евреев, жену и любовницу детей родных и детей приёмных и т.д. Что не потребует уже больших затрат творческих сил т.к. конфликтно само по себе, а конфликт, как мы знаем, движитель сюжета.
В современном мире кино давно перешло в ранг явлений обыденных и не является технологическим прорывом, трюком, «чудом» само по себе. Когда в процесс вмешивается немаловажная коммерческая составляющая, сверхзадачей творца становится уже не создание «нетленки», высокая художественность создаваемого произведения или попытка самовыражения с помощью вычурных форм, но банальная «отбивка». Кино должен увидеть зритель. Не просто увидеть, а не уйти с полсеанса, досидев до конца. Поэтому уже не в расчёте на хронометраж фильма, но на моментальное воздействие, часто привлекается быстродействующий и быстро распространяющийся (см. чуть выше) конфликт. А для закрепления результата приглашается «звезда». Актуальность быстродействующего конфликта и «звёздность» «звезды» выявляют уже не столько искусствоведческие, но рыночные обстоятельства, путём опросов, создания фокус-групп и т.д.
Не скажу, что эта практика порочна! Это просто более актуально.