Sex Capita. Глава четвертая
IIII. Mentor
Глава четвертая. Наставник
После одного из своих боев на копьях Секст поделился с Гамилькаром:
- Мне все время попадают в левое плечо. Надо что-то с этим делать.
Внезапно над ухом раздался негромкий глубокий голос:
- Это не плечо, это локоть.
Секст обернулся, уже зная, что это Тит. Чемпион впервые заговорил с ним. И не просто заговорил, а дал полезный совет, и сделал это так обыденно, будто рекомендовал выбрать рыбу вместо баранины. Римлянин степенно кивнул:
- Благодарю, я учту это.
Секст и до этого подспудно чувствовал, что этруск питает к нему некую сдержанную симпатию, и это чувство было взаимным. Судьба чемпиона Арены не привлекала Секста, и, сложись обстоятельства по-иному, он предпочел бы участь бедного пекаря в Риме лаврам обожаемого всеми помпейского раба. Но Тит - он был другим. На песке он, казалось, жил несколько минут настоящей жизнью, дышал полной грудью. И ценил противников, позволявших ему отдаться бою со всей страстью.
Секст не знал, как долго боги будут хранить его на Арене. Ему уже доводилось падать на окровавленный песок, и он понимал, что Фортуна не следит за всеми гладиаторами: поворачиваясь к одному, она отворачивается от другого. Но он ощутил сильное желание, которое отныне направляло всю его жизнь. Он жаждал боя с Титом на мечах - роскошь, пока что ему недоступная. Скрестить меч с чемпионом сможет только бесспорный фаворит Арены. И Секст захотел стать им, готовый к тому, что на этом его никчемная жизнь и закончится. Но ему было все равно.
Главное было сделано два года назад, и он каждый день говорил себе, что решение было правильным, все не зря. Два года - достаточный срок для того, чтобы избыть любую печаль и начать бросать взгляды вперед.
Но теперь в лудусе не было наставника. И Доминианос принял самое простое решение: сделать наставником своего самого успешного бойца. И это решение совпало с прибытием его брата Софокла, привезшего еще двух гладиаторов - тощего эллина и огромного бородатого фракийца.
С одной стороны, должность наставника - это уважение и почет, свобода передвижений, еда получше и даже, быть может, деньги. С другой - это закрытый навсегда путь к Титу. Но это для тех, у кого есть выбор. На следующее утро после неудачного «возвращения Одиссея» гладиатор Секст перевязал свою паллу через плечо, обозначив свой новый статус.
К обучению гладиаторов он подошел со всем тщанием. Ему раньше не доводилось кого-то обучать - в армии муштровали его самого. Пришлось посмотреть на свою армейскую подготовку с другой стороны и понять, какие цели преследовали те или иные упражнения и испытания, которым их подвергали в легионе.
Собрав гладиаторов, Секст объявил им:
- Вы прекрасно знаете, что наш лудус слабее всех. И тем не менее, когда я был бойцом, меня любили. Не за то, что я лучше всех сражаюсь, а за то, что дарил зрителям зрелище. Поэтому не пытайтесь победить. Вам будут навязывать правила игры, осыпать градом ударов - оставайтесь спокойны и точны. Проиграть бой по очкам, но завоевать сердца публики - таким будет стиль гладиаторов Доминианоса. Все имеет значение: как ты выходишь на Арену, как и куда ты смотришь, как взаимодействуешь с соперником. И особенно - как ты умеешь проигрывать и уходить с Арены. Тебя должны запомнить, а для этого у тебя должен быть яркий образ.
Вместе они подумали, как должен вести себя каждый боец. Публика любит легенды, и Секст сочинил красивую историю про каждого гладиатора.
Огромный фракиец получил говорящее имя Аякс. По сравнению с тренированными бойцами помпейской Арены он выглядел увальнем и неумехой - но при этом был самым большим мужиком из всех, каких доводилось видеть Сексту. Аякса пришлось учить сражаться практически «с самых альф»: привычный к тяжелому длинному мечу, он не мог привыкнуть к гладию, а уж копье вообще вызывало у него оторопь.
Неестественно тощий эллин оказался бывшим другом Доминианоса. Некогда он сам себя проиграл в кости, успел погрести на критской галере и волею судеб вернулся в Помпеи, теперь уже гладиатором. Драться он не умел вообще, зато его жилистое тело оказалось неожиданно очень сильным и выносливым и способным на неожиданные трюки. Он удивительно быстро схватывал основы оружного боя, и через несколько месяцев тренировок его уже можно было смело выпускать на Арену.
Бывший гладиатор теперь на равных общался с другими наставниками - Спарадоком из этрусского лудуса и Угольком из римского. Вместе они составляли списки участников утренних и дневных боев и определяли очередность выхода пар. К его рекомендациям прислушивались - он умел объяснить, почему Агиласа нужно выпускать вначале, а Аякса в конце.
Сексту было почему-то неловко и стыдно выходить на Арену в роли наставника. Выкрики с трибун «Верните Секста на песок!» заставляли его едва заметно морщиться. Но он с невозмутимым видом судил бои, передавал оружие выходящим на песок гладиаторам, соглашался с поражением своих бойцов. Много позже до него дошли слухи, что другие судьи были далеко не столь честны в подсчете ударов, как он. Возможно, поэтому греческий лудус проиграл почти все схватки, что вызвало явное недовольство гладиаторов, которое они посмели открыто высказать наставнику. Секст был зол: он не искал этой участи, выполнял свои обязанности честно, как и положено римлянину, и его раздражали любые, даже невысказанные, обвинения в пристрастности.
Однако лудусу Доминианоса повезло: на опустевшем его небосводе зажглась новая яркая звезда. Тощий Терций, даром что выглядел как живой мертвец, а вел себя как обезьяна, неожиданно вызвал большие симпатии публики. Некоторые зрители даже бросали монеты на песок - знак большой приязни. У Терция теперь было дополнительное прозвище - Трисестерций. Секст прочил его в новые фавориты, тем более, что сражался этот чудак все лучше. На вечерних боях фаворитов, которые собирались посетить приезжие сулланские ревизоры, Терция поставили против Тита - что это, как не головокружительный взлет?
Но звезда Терция погасла так же ярко, как и зажглась. В безумной потасовке, где нельзя было ничего различить, он проиграл чемпиону. Судьбу поверженного бойца должны были решить посланцы Суллы. И римлянин в тоге со скучающим лицом повернул большой палец вниз, поедая виноград.
Секст помнил, как Спарадок молча пожал ему руку, утешая. Помнил, как безжизненное, похожее на нелепый мешок с костями тело балагура и весельчака утаскивают за ноги с Арены. С тяжелым сердцем, мрачнее тучи, он проходил остаток дня.
Сердце ныло не переставая, и виной тому была не только смерть доверившегося ему человека, брата. Секст ходил с застывшим, остекленевшим взглядом, а внутри разливался и усиливался холод.
На утренних боях, кинув случайный взгляд на римскую ложу, он увидел ту, кого меньше всего ожидал и хотел видеть здесь.
Илитию.
Глава четвертая. Наставник
После одного из своих боев на копьях Секст поделился с Гамилькаром:
- Мне все время попадают в левое плечо. Надо что-то с этим делать.
Внезапно над ухом раздался негромкий глубокий голос:
- Это не плечо, это локоть.
Секст обернулся, уже зная, что это Тит. Чемпион впервые заговорил с ним. И не просто заговорил, а дал полезный совет, и сделал это так обыденно, будто рекомендовал выбрать рыбу вместо баранины. Римлянин степенно кивнул:
- Благодарю, я учту это.
Секст и до этого подспудно чувствовал, что этруск питает к нему некую сдержанную симпатию, и это чувство было взаимным. Судьба чемпиона Арены не привлекала Секста, и, сложись обстоятельства по-иному, он предпочел бы участь бедного пекаря в Риме лаврам обожаемого всеми помпейского раба. Но Тит - он был другим. На песке он, казалось, жил несколько минут настоящей жизнью, дышал полной грудью. И ценил противников, позволявших ему отдаться бою со всей страстью.
Секст не знал, как долго боги будут хранить его на Арене. Ему уже доводилось падать на окровавленный песок, и он понимал, что Фортуна не следит за всеми гладиаторами: поворачиваясь к одному, она отворачивается от другого. Но он ощутил сильное желание, которое отныне направляло всю его жизнь. Он жаждал боя с Титом на мечах - роскошь, пока что ему недоступная. Скрестить меч с чемпионом сможет только бесспорный фаворит Арены. И Секст захотел стать им, готовый к тому, что на этом его никчемная жизнь и закончится. Но ему было все равно.
Главное было сделано два года назад, и он каждый день говорил себе, что решение было правильным, все не зря. Два года - достаточный срок для того, чтобы избыть любую печаль и начать бросать взгляды вперед.
Но теперь в лудусе не было наставника. И Доминианос принял самое простое решение: сделать наставником своего самого успешного бойца. И это решение совпало с прибытием его брата Софокла, привезшего еще двух гладиаторов - тощего эллина и огромного бородатого фракийца.
С одной стороны, должность наставника - это уважение и почет, свобода передвижений, еда получше и даже, быть может, деньги. С другой - это закрытый навсегда путь к Титу. Но это для тех, у кого есть выбор. На следующее утро после неудачного «возвращения Одиссея» гладиатор Секст перевязал свою паллу через плечо, обозначив свой новый статус.
К обучению гладиаторов он подошел со всем тщанием. Ему раньше не доводилось кого-то обучать - в армии муштровали его самого. Пришлось посмотреть на свою армейскую подготовку с другой стороны и понять, какие цели преследовали те или иные упражнения и испытания, которым их подвергали в легионе.
Собрав гладиаторов, Секст объявил им:
- Вы прекрасно знаете, что наш лудус слабее всех. И тем не менее, когда я был бойцом, меня любили. Не за то, что я лучше всех сражаюсь, а за то, что дарил зрителям зрелище. Поэтому не пытайтесь победить. Вам будут навязывать правила игры, осыпать градом ударов - оставайтесь спокойны и точны. Проиграть бой по очкам, но завоевать сердца публики - таким будет стиль гладиаторов Доминианоса. Все имеет значение: как ты выходишь на Арену, как и куда ты смотришь, как взаимодействуешь с соперником. И особенно - как ты умеешь проигрывать и уходить с Арены. Тебя должны запомнить, а для этого у тебя должен быть яркий образ.
Вместе они подумали, как должен вести себя каждый боец. Публика любит легенды, и Секст сочинил красивую историю про каждого гладиатора.
Огромный фракиец получил говорящее имя Аякс. По сравнению с тренированными бойцами помпейской Арены он выглядел увальнем и неумехой - но при этом был самым большим мужиком из всех, каких доводилось видеть Сексту. Аякса пришлось учить сражаться практически «с самых альф»: привычный к тяжелому длинному мечу, он не мог привыкнуть к гладию, а уж копье вообще вызывало у него оторопь.
Неестественно тощий эллин оказался бывшим другом Доминианоса. Некогда он сам себя проиграл в кости, успел погрести на критской галере и волею судеб вернулся в Помпеи, теперь уже гладиатором. Драться он не умел вообще, зато его жилистое тело оказалось неожиданно очень сильным и выносливым и способным на неожиданные трюки. Он удивительно быстро схватывал основы оружного боя, и через несколько месяцев тренировок его уже можно было смело выпускать на Арену.
Бывший гладиатор теперь на равных общался с другими наставниками - Спарадоком из этрусского лудуса и Угольком из римского. Вместе они составляли списки участников утренних и дневных боев и определяли очередность выхода пар. К его рекомендациям прислушивались - он умел объяснить, почему Агиласа нужно выпускать вначале, а Аякса в конце.
Сексту было почему-то неловко и стыдно выходить на Арену в роли наставника. Выкрики с трибун «Верните Секста на песок!» заставляли его едва заметно морщиться. Но он с невозмутимым видом судил бои, передавал оружие выходящим на песок гладиаторам, соглашался с поражением своих бойцов. Много позже до него дошли слухи, что другие судьи были далеко не столь честны в подсчете ударов, как он. Возможно, поэтому греческий лудус проиграл почти все схватки, что вызвало явное недовольство гладиаторов, которое они посмели открыто высказать наставнику. Секст был зол: он не искал этой участи, выполнял свои обязанности честно, как и положено римлянину, и его раздражали любые, даже невысказанные, обвинения в пристрастности.
Однако лудусу Доминианоса повезло: на опустевшем его небосводе зажглась новая яркая звезда. Тощий Терций, даром что выглядел как живой мертвец, а вел себя как обезьяна, неожиданно вызвал большие симпатии публики. Некоторые зрители даже бросали монеты на песок - знак большой приязни. У Терция теперь было дополнительное прозвище - Трисестерций. Секст прочил его в новые фавориты, тем более, что сражался этот чудак все лучше. На вечерних боях фаворитов, которые собирались посетить приезжие сулланские ревизоры, Терция поставили против Тита - что это, как не головокружительный взлет?
Но звезда Терция погасла так же ярко, как и зажглась. В безумной потасовке, где нельзя было ничего различить, он проиграл чемпиону. Судьбу поверженного бойца должны были решить посланцы Суллы. И римлянин в тоге со скучающим лицом повернул большой палец вниз, поедая виноград.
Секст помнил, как Спарадок молча пожал ему руку, утешая. Помнил, как безжизненное, похожее на нелепый мешок с костями тело балагура и весельчака утаскивают за ноги с Арены. С тяжелым сердцем, мрачнее тучи, он проходил остаток дня.
Сердце ныло не переставая, и виной тому была не только смерть доверившегося ему человека, брата. Секст ходил с застывшим, остекленевшим взглядом, а внутри разливался и усиливался холод.
На утренних боях, кинув случайный взгляд на римскую ложу, он увидел ту, кого меньше всего ожидал и хотел видеть здесь.
Илитию.