Sex Capita. Глава третья
III. Dilectus
Глава третья. Фаворит
Наставник Юсул, довольный первым успехом нового бойца, упросил хозяина отправить Секста и Гамилькара в лупанар. Их ждал еще целый год боев.
Греческий лудус сильно уступал другим гладиаторским школа по числу и уровню мастерства бойцов. Доминианос в отчаянии купил растрепанного нумидийского раба, которого продавали как гладиатора. На пробном бою на Арене он дрался копьем настолько странно непривычно, что был с позором изгнан до окончания боя. Секст, занятый тренировками, не обратил внимания на Агиласа - так звали нумидийца. Ему предстояло много боев с незнакомыми противниками.
Традиционно день на Арене начинался с утренних боев на тупых мечах. Публики на такие зрелища собиралось мало, но ланиста получал деньги от магистрата за каждый выход своего гладиатора на песок, поэтому наставник поднимал их с рассветом, заставлял упражняться, чтобы к боям они были разогреты и настроены на схватку.
Дневные бои тоже велись на затупленном оружии, но уже на копьях. Эти состязания требовали отточенности движений, идеального чувства дистанции и таланта выбирать нужный момент для каждого движения. Малейшая тактическая ошибка могла обернуться получением мгновенного и весьма чувствительного удара по ребрам.
В одном из таких боев Секст впервые сошелся с Титом. Он был рад этому: противника лучше всего изучать в безопасных условиях. Они так ни разу и не перекинулись даже словом.
Секст, бывший конник, хорошо управлялся с копьем. В этом бою он хотел посмотреть, как ведет себя Тит - как смотрит, как реагирует на атаку, как нападает сам. И как общается с публикой. В том, что он мастерски умеет заводить зрителей, Секст убеждался уже много раз. Он прикидывал, может ли использовать такие же уловки. Помогло также и то, что в молодости он часто посещал театральные представления и более-менее понимал наиболее очевидные законы драматургии: не должно быть ничего лишнего, каждая деталь работает на общий результат, каждый жест и взгляд должен быть выполнен в нужное время и исполнен смысла.
Секст придумал для себя свой собственный жест. Он помнил, что от полюбившегося актера публика ждет такого привычного жеста каждый раз - это признание того, что актер любит их и дает им то, что они хотят. Римлянин выходил на арену, завернувшись в грубую паллу, а оказавшись на песке, неспешно сдергивал ее с себя, наматывал на руку за четыре витка и небрежно швырял за спину. Секст даже репетировал этот жест в лудусе по ночам, доводя каждое движение до совершенства.
Он сам не знал, зачем это делает. Страха погибнуть в бою у него не было, победы он не жаждал. Словно веточка, смытая неожиданным всплеском, он плыл по течению судьбы, приведшей его в Помпеи.
Все бои он проиграл, но независимо от этого на каждый его выход на Арену публика реагировала ревом восторга. Особенно усердствовали эллины: именно для их увеселения в первую очередь и выступал «греческий» лудус. Наставник Юсул предложил краткий и ёмкий девиз, который должен быть вызывать симпатию у всего эллинского населения Помпей: «Хайре, Эллас!». Слова эти Секст научился произносить почти без акцента и ронял их веско, словно удары топора. Его глотка, привыкшая отдавать приказы в хаосе битвы, доносила девиз лудуса до самых верхних трибун.
Он салютовал сразу нескольким ложам: своему хозяину, его покровителю Каллипсену, римской семье Серториев как своим соотечественникам. И в особенности - гетерам. Они как-то сразу прониклись симпатией к немолодому бритоголовому мужику и громко скандировали его имя.
В конце года гетеры снова ставили мистерию, основанную на греческом мифе об Одиссее. Секст нисколько не удивился, когда роль Одиссея досталась ему. Однако частью представления должен был стать финальный бой на настоящем оружии, и бой этот мог закончиться смертью любого из бойцов. Юсул почему-то нервничал и ожидал подвоха. Доминианос, не желавший потерять перспективного гладиатора, всюду видел заговор. Но Секста это не волновало. Убьют так убьют - не для того ли гладиаторы выходят на песок?
Открытый финал, как называл его распорядитель Арены, преподнес неприятные сюрпризы. Противники Одиссея, на репетиции махавшие мечами, во время представления вышли против его отряда со щитами. Копье оказалось бессильно перед строем щитовиков, и миф закончился печально - истекающий кровью Секст рухнул на песок. Но голос глашатая продолжал греметь, требуя красивой сцены воссоединения супругов, и Секст обнял свою «Пенелопу», заливая ее хитон кровью, думая лишь об одном - упасть нельзя. Он стоял так целую вечность, а потом целую вечность брел по песку, зажимая распоротый бок, к выходу. Очень важно было уйти с песка на своих двоих - и он смог. Кажется, трибуны снова аплодировали, но ему было все равно.
А потом случилась неприятная история с нумидийской рабыней, отравившей хозяина, побегом Юсула и его казнью. Все это Сексту было не особо интересно, и лишь один факт печалил его. Лудус остался без наставника.
Глава третья. Фаворит
Наставник Юсул, довольный первым успехом нового бойца, упросил хозяина отправить Секста и Гамилькара в лупанар. Их ждал еще целый год боев.
Греческий лудус сильно уступал другим гладиаторским школа по числу и уровню мастерства бойцов. Доминианос в отчаянии купил растрепанного нумидийского раба, которого продавали как гладиатора. На пробном бою на Арене он дрался копьем настолько странно непривычно, что был с позором изгнан до окончания боя. Секст, занятый тренировками, не обратил внимания на Агиласа - так звали нумидийца. Ему предстояло много боев с незнакомыми противниками.
Традиционно день на Арене начинался с утренних боев на тупых мечах. Публики на такие зрелища собиралось мало, но ланиста получал деньги от магистрата за каждый выход своего гладиатора на песок, поэтому наставник поднимал их с рассветом, заставлял упражняться, чтобы к боям они были разогреты и настроены на схватку.
Дневные бои тоже велись на затупленном оружии, но уже на копьях. Эти состязания требовали отточенности движений, идеального чувства дистанции и таланта выбирать нужный момент для каждого движения. Малейшая тактическая ошибка могла обернуться получением мгновенного и весьма чувствительного удара по ребрам.
В одном из таких боев Секст впервые сошелся с Титом. Он был рад этому: противника лучше всего изучать в безопасных условиях. Они так ни разу и не перекинулись даже словом.
Секст, бывший конник, хорошо управлялся с копьем. В этом бою он хотел посмотреть, как ведет себя Тит - как смотрит, как реагирует на атаку, как нападает сам. И как общается с публикой. В том, что он мастерски умеет заводить зрителей, Секст убеждался уже много раз. Он прикидывал, может ли использовать такие же уловки. Помогло также и то, что в молодости он часто посещал театральные представления и более-менее понимал наиболее очевидные законы драматургии: не должно быть ничего лишнего, каждая деталь работает на общий результат, каждый жест и взгляд должен быть выполнен в нужное время и исполнен смысла.
Секст придумал для себя свой собственный жест. Он помнил, что от полюбившегося актера публика ждет такого привычного жеста каждый раз - это признание того, что актер любит их и дает им то, что они хотят. Римлянин выходил на арену, завернувшись в грубую паллу, а оказавшись на песке, неспешно сдергивал ее с себя, наматывал на руку за четыре витка и небрежно швырял за спину. Секст даже репетировал этот жест в лудусе по ночам, доводя каждое движение до совершенства.
Он сам не знал, зачем это делает. Страха погибнуть в бою у него не было, победы он не жаждал. Словно веточка, смытая неожиданным всплеском, он плыл по течению судьбы, приведшей его в Помпеи.
Все бои он проиграл, но независимо от этого на каждый его выход на Арену публика реагировала ревом восторга. Особенно усердствовали эллины: именно для их увеселения в первую очередь и выступал «греческий» лудус. Наставник Юсул предложил краткий и ёмкий девиз, который должен быть вызывать симпатию у всего эллинского населения Помпей: «Хайре, Эллас!». Слова эти Секст научился произносить почти без акцента и ронял их веско, словно удары топора. Его глотка, привыкшая отдавать приказы в хаосе битвы, доносила девиз лудуса до самых верхних трибун.
Он салютовал сразу нескольким ложам: своему хозяину, его покровителю Каллипсену, римской семье Серториев как своим соотечественникам. И в особенности - гетерам. Они как-то сразу прониклись симпатией к немолодому бритоголовому мужику и громко скандировали его имя.
В конце года гетеры снова ставили мистерию, основанную на греческом мифе об Одиссее. Секст нисколько не удивился, когда роль Одиссея досталась ему. Однако частью представления должен был стать финальный бой на настоящем оружии, и бой этот мог закончиться смертью любого из бойцов. Юсул почему-то нервничал и ожидал подвоха. Доминианос, не желавший потерять перспективного гладиатора, всюду видел заговор. Но Секста это не волновало. Убьют так убьют - не для того ли гладиаторы выходят на песок?
Открытый финал, как называл его распорядитель Арены, преподнес неприятные сюрпризы. Противники Одиссея, на репетиции махавшие мечами, во время представления вышли против его отряда со щитами. Копье оказалось бессильно перед строем щитовиков, и миф закончился печально - истекающий кровью Секст рухнул на песок. Но голос глашатая продолжал греметь, требуя красивой сцены воссоединения супругов, и Секст обнял свою «Пенелопу», заливая ее хитон кровью, думая лишь об одном - упасть нельзя. Он стоял так целую вечность, а потом целую вечность брел по песку, зажимая распоротый бок, к выходу. Очень важно было уйти с песка на своих двоих - и он смог. Кажется, трибуны снова аплодировали, но ему было все равно.
А потом случилась неприятная история с нумидийской рабыней, отравившей хозяина, побегом Юсула и его казнью. Все это Сексту было не особо интересно, и лишь один факт печалил его. Лудус остался без наставника.