Та самая школа
Пост у меня будет не столько о самих книгах, сколько об "окружающем ландшафте", к тому же с налетом локального патриотизма. Заранее прошу прощения у тех участников сообщества, которые ничего нового и интересного для себя в нем не найдут.
Герман Матвеев "Семнадцатилетние", Л.: Детгиз 1954
Многие, наверное, если и не читали эту книгу, то слышали о ней. Повесть была очень популярна у читателей, вернее читательниц, 50-х годов, да и позднее тоже. Художественными достоинствами она, на мой взгляд, не блещет, но в свое время оказалась заметной и, судя по всему, востребованной.
Это история последнего учебного года выпускного класса ленинградской женской школы в 1947-48 учебном году. И нового учителя, ставшего классным руководителем пятнадцати десятиклассниц, который пытается не только преподавать литературу, но и воспитывать из своих подопечных людей самостоятельных, по-коммунистически сознательных и неравнодушных, предоставив им самим принимать решения и оценивать свои поступки. Иногда его воспитательные воззрения приводят к конфликтам в педагогическом коллективе.
Когда я читаю книги, где действие происходит в местах, знакомых мне хотя бы поверхностно, у меня возникает естественный вопрос: "где эта улица, где этот дом?"
Ответ долго искать не пришлось. Считается, что в повести Матвеева описана школа N 47 на Петроградской стороне, по адресу Плуталова ул. 24.
Это солидное здание, построенное в начале XXв., всегда было школой и ничем иным: сначала Петровской женской гимназией, объединенной после революции с соседней гимназией им. Л. Д. Лентовской, затем преобразованной в Единую советскую трудовую школу I и II ступени, потом в фабрично-заводскую семилетку и, наконец, в среднюю общеобразовательную школу. Состав учеников и преподавателей во все годы был неординарным.
"Гимназия открыла свои двери в июне 1905 г. Рассчитана она была на 600 человек. Максимум удобств: просторные классы с широкими окнами, много воздуха и света, водяное отопление от собственной котельной, электрическое освещение отраженным светом. В двухсветном актовом зале Петровской гимназии на балах блистала в 1910-х легендарная красавица Лариса Рейснер. Елизавета Ивановна Дмитриева - знаменитая поэтесса Черубина де Габриак - преподавала в Петровской женской гимназии. В 1919 г. в Петровскую гимназию влилась бывшая мужская гимназия Лентовской, располагавшаяся на Большом пр., 61, и началась «новая и очень значительная эра» в истории школы. В ней с 1919 по 1921 г. учились будущие «обэриуты» - Яков Друскин, Леонид Липавский, Александр Введенский.
<...>
Школа работала и в годы Великой Отечественной войны. Проводились олимпиады, новогодние елки. Многие дети жили прямо в школе. В школьном музее сегодня можно увидеть железную кровать с продавленной панцирной сеткой. Школа № 47 по итогам первого полугодия 1942/1943 учебного года была признана Наркомпросом лучшей школой страны. В ноябре 1943 г. сорок пять комсомольцев и пионеров были награждены медалями «За оборону Ленинграда». Две ученицы этой школы, Наташа Волкова и Женя Шурова, изображены на известном плакате художника Пахомова «Ленинградский салют».((Л. Ю. Сапрыкина. "Плутоватые" улицы Петроградской стороны").
Учитель Горюнов пришел сеять идеи классного самоуправления и самовоспитания не на пустом месте, а в школе с традициями. "Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, «общее дело»... Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося, и озорство не повторялось", - вспоминал выпускник школы Дмитрий Сергеевич Лихачев.
А вот в таких интерьерах занимались Катя, Таня, Тамара, Женя и их одноклассницы, только, вероятно, не столь парадно отремонтированных - вряд ли к сорок седьмому году удалось ликвидировать все следы войны.
Но в повести недавнее прошлое упоминается лишь вскользь, между прочим. Было ли это сознательным решением автора - забыть и жить дальше, или настоятельно рекомендовано "сверху", но Ленинград в книге напрочь лишен признаков послевоенного времени.
Повесть, цель которой была показать, что школа есть заведение не только образовательное, но и воспитательное, неизбежно страдает назидательностью. Характеры героинь очень схематичны, не реальные девочки на пороге взрослости, а "воспитательные образцы". Только иногда прорывается что-то живое, настоящее: в описаниях домашних отношений, ревнивой девчоночьей дружбы, встречи на катке с ребятами из нахимовского училища.
"Игорь явно направлялся к ней. Лида переменила намерение и спряталась за Алешу. Когда Игорь был в нескольких шагах, они разбежались. Игорь погнался за Лидой. Она петляла, меняла направление, но Игорь скоро ее догнал и слегка хлопнул по плечу.
Лида решила запятнать во что бы то ни стало Алешу, и он это понял. Видя, что шансы у них неравные и бегает он сильнее, Алеша стал ее дразнить. Подпускал близко и увертывался. Поймал на ходу какого-то мальчишку и, держа его за плечи на вытянутых руках, прикрылся им. Мальчишка был счастлив и от удовольствия только повизгивал. Лида смотрела в чуть насмешливые глаза Алеши, выбирая момент, чтобы броситься к нему, но лишь только она сделала движение, как он, слегка толкнув мальчишку ей навстречу, отбежал в сторону. Гонялись долго. Светлане и Игорю надоело ждать, и они, взявшись за руки, плавно пошли по кругу.
Наконец, Лида выбилась из сил.
- Довольно! Сдаюсь! - сказала она.
Снова собрались на середине и по очереди стали делать фигуры.
<...> Возвращались пешком. Лида взяла Светлану под руку, по бокам шли моряки. Счастливые молодостью, довольные друг другом и проведенным временем, они без умолку болтали, смеялись, не замечая никого и ничего."
Они ведь и правда бегали на танцы к нахимовцам, эти девчонки. В очень интересных воспоминаниях Ю.Панферова "Жизнь нахимовца" говорится: "В старших классах мы стали больше уделять внимания своей внешности, что и понятно, ведь у нас на танцах присутствовали девочки из ленинградских школ, с которыми мы не только танцевали, а и флиртовали. Особенно часто приглашались ученицы 47-й школы, расположенной поблизости от дома моих родителей на Плуталовой улице. "
Школа N47 связана с литературой не только повестью Матвеева. В ней учился Александр Введенский, здесь он сдружился с Л.Липавским и Я. Друскиным, с которыми создал позднее группу "чинарей"- обэриутов. Об истории школы есть интересный очерк, написанный одной из ее выпускниц.
Этот уголок Питера вообще можно отнести к литературным: на другом конце Плуталовой улицы жил известный популяризатор науки Яков Исидорович Перельман, умерший от истощения во время блокады. А соседняя улица отзовется ужасно знакомым названием: Бармалеева. Да, да, именно она, как утверждают , подсказала Корнею Чуковскому и художнику Мстиславу Добужинскому образ свирепого злодея, бородатого и усатого… Бравый и совсем незлой Бармалей украшал до недавнего времени площадку детского сада на Бармалеевой улице. А посмотреть ту самую книжку с рисунками Добужинского можно здесь.
О писателе же Германе Матвееве информации совсем немного. На волне успеха "Семнадцатилетних" он написал продолжение - "Новый директор" (1961), этакую идеологически-педагогическую поэму, читать которую стоит разве что из академического интереса. Самое известное произведение Матвеева - шпионская трилогия "Тарантул".
Еще один школьный адрес, но уже из другой книги: "Они учились в Ленинграде. Дневник учительницы" Ксении Ползиковой-Рубец.
В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941-1944 годах. Начинается он в последние мирные дни лета 1941 года. А дальше - война, бомбежки, госпиталь, но уже через полтора месяца после начала блокады появляется запись:
"20 октября 1941 года. Сегодня меня вызвали в 239-ю школу. Завуч школы Антонина Васильевна сообщила, что начало занятий в ленинградских средних школах с 4 ноября.
- Мы не будем ждать этого срока, - говорит она. - Детей уже истомило ожидание. Я думаю, что мы в недельный срок приготовим школу к открытию. Вам придется взять уроки истории в пятых, шестых и восьмых классах. Кроме того, вы назначаетесь воспитателем в шестом классе."
239-я школа тогда находилась не на Кирочной, а совсем в другом месте - рядом с Исаакиевской площадью, в знаменитом особняке Лобанова-Ростовцева, где "с подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые..."
Многие послевоенные выпускники школы знают описанную в дневнике историю про львиный хвост, который отбило во время бомбежки и его хранили в школе, чтобы потом приклеить:
"Тетя Саша, уборщица школы, приносит с улицы мраморный хвост одного из наших «львов сторожевых». - Пусть полежит в кладовке; кончится война - починят, - невозмутимо говорит она."
Это действительно дневник, слегка литературно обработанный, но без каких-либо художественных ухищрений. События, описанные в книге, подлинные, хотя большинство имен учеников и педагогов изменено. Никаких приключений или геройских подвигов вы в ней не найдете, только негромкий рассказ о пережитом, дань памяти учителям и ученикам, которые помогли друг другу выстоять.
В конце октября 1941 в школу собрали 700 детей со всего района. 15 января 1942 в школу пришло семьдесят девять человек.
"У Наташи по алгебре в журнале стоит «плохо». Мария Матвеевна, очень старый педагог, опухшая от холода и голода, говорит:
- Я не понимаю, что с Наташей?
Вызываю девочку в коридор.
- Почему ты не приготовила урока по алгебре?
- Ксения Владимировна, я исправлю. Я отвечала, как в полусне: под утро умерла моя сестра… Ей было семнадцать лет…
Наташа плачет. Я не могу говорить ей слов утешенья. Тут они бесполезны. Но мне хочется, чтобы она поняла, что я не могу остаться равнодушной к ее горю, и вместе с тем хочу чтобы она его пережила. Мы должны быть сильными. Кладу ей руку на плечо и говорю:
- Безусловно, исправишь. Скажешь преподавателю, когда сможешь ответить.
Мария Матвеевна, узнав о смерти Наташиной сестры, терзается:
- Я сама так плохо себя чувствовала в тот день, что не догадалась узнать, почему она не могла решить простой задачи.
Миша и Коля сохраняют свою бодрость. Оба всегда желают отвечать и тянут вверх свои руки, одетые в теплые варежки.
Сегодня на уроке шла речь о голоде в Москве в 1601 году.
Я знаю, - дети дома в холодных комнатах прочтут в учебниках фразу: «Даже в Москве на улицах лежали неубранные трупы».
Я не хочу, чтобы они прочли ее одни."
Во 2-ой Санкт-Петербургской гимназии (в советское время - школа N 232), где долгое время работала Ксения Владимировна Ползикова-Рубец, подготовили небольшой биографический очерк. Умерла Ксения Владимировна вскоре после войны, в 1949.
Книга о блокадной школе вышла в 1948г., в 1954 появилось переиздание. Вот, вроде бы, и все.
"Из окон учительской виден Исаакиевский собор. Впервые смотрю на него с высоты второго этажа и притом так близко. Гранитные колонны кажутся еще грандиознее, сложная капитель выглядит очень тяжелой и давит на ствол колонн. Золотого купола не видно, он закрашен серой, как наше осеннее ленинградское небо, краской.
Еще утром, подходя к школе, встретила маленькую девочку.
- Я решила обязательно прийти в школу первой, - сообщает она. - Мне недалеко, но я очень боюсь опоздать."
Герман Матвеев "Семнадцатилетние", Л.: Детгиз 1954
Многие, наверное, если и не читали эту книгу, то слышали о ней. Повесть была очень популярна у читателей, вернее читательниц, 50-х годов, да и позднее тоже. Художественными достоинствами она, на мой взгляд, не блещет, но в свое время оказалась заметной и, судя по всему, востребованной.
Это история последнего учебного года выпускного класса ленинградской женской школы в 1947-48 учебном году. И нового учителя, ставшего классным руководителем пятнадцати десятиклассниц, который пытается не только преподавать литературу, но и воспитывать из своих подопечных людей самостоятельных, по-коммунистически сознательных и неравнодушных, предоставив им самим принимать решения и оценивать свои поступки. Иногда его воспитательные воззрения приводят к конфликтам в педагогическом коллективе.
Когда я читаю книги, где действие происходит в местах, знакомых мне хотя бы поверхностно, у меня возникает естественный вопрос: "где эта улица, где этот дом?"
Ответ долго искать не пришлось. Считается, что в повести Матвеева описана школа N 47 на Петроградской стороне, по адресу Плуталова ул. 24.
Это солидное здание, построенное в начале XXв., всегда было школой и ничем иным: сначала Петровской женской гимназией, объединенной после революции с соседней гимназией им. Л. Д. Лентовской, затем преобразованной в Единую советскую трудовую школу I и II ступени, потом в фабрично-заводскую семилетку и, наконец, в среднюю общеобразовательную школу. Состав учеников и преподавателей во все годы был неординарным.
"Гимназия открыла свои двери в июне 1905 г. Рассчитана она была на 600 человек. Максимум удобств: просторные классы с широкими окнами, много воздуха и света, водяное отопление от собственной котельной, электрическое освещение отраженным светом. В двухсветном актовом зале Петровской гимназии на балах блистала в 1910-х легендарная красавица Лариса Рейснер. Елизавета Ивановна Дмитриева - знаменитая поэтесса Черубина де Габриак - преподавала в Петровской женской гимназии. В 1919 г. в Петровскую гимназию влилась бывшая мужская гимназия Лентовской, располагавшаяся на Большом пр., 61, и началась «новая и очень значительная эра» в истории школы. В ней с 1919 по 1921 г. учились будущие «обэриуты» - Яков Друскин, Леонид Липавский, Александр Введенский.
<...>
Школа работала и в годы Великой Отечественной войны. Проводились олимпиады, новогодние елки. Многие дети жили прямо в школе. В школьном музее сегодня можно увидеть железную кровать с продавленной панцирной сеткой. Школа № 47 по итогам первого полугодия 1942/1943 учебного года была признана Наркомпросом лучшей школой страны. В ноябре 1943 г. сорок пять комсомольцев и пионеров были награждены медалями «За оборону Ленинграда». Две ученицы этой школы, Наташа Волкова и Женя Шурова, изображены на известном плакате художника Пахомова «Ленинградский салют».((Л. Ю. Сапрыкина. "Плутоватые" улицы Петроградской стороны").
Учитель Горюнов пришел сеять идеи классного самоуправления и самовоспитания не на пустом месте, а в школе с традициями. "Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, «общее дело»... Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося, и озорство не повторялось", - вспоминал выпускник школы Дмитрий Сергеевич Лихачев.
А вот в таких интерьерах занимались Катя, Таня, Тамара, Женя и их одноклассницы, только, вероятно, не столь парадно отремонтированных - вряд ли к сорок седьмому году удалось ликвидировать все следы войны.
Но в повести недавнее прошлое упоминается лишь вскользь, между прочим. Было ли это сознательным решением автора - забыть и жить дальше, или настоятельно рекомендовано "сверху", но Ленинград в книге напрочь лишен признаков послевоенного времени.
Повесть, цель которой была показать, что школа есть заведение не только образовательное, но и воспитательное, неизбежно страдает назидательностью. Характеры героинь очень схематичны, не реальные девочки на пороге взрослости, а "воспитательные образцы". Только иногда прорывается что-то живое, настоящее: в описаниях домашних отношений, ревнивой девчоночьей дружбы, встречи на катке с ребятами из нахимовского училища.
"Игорь явно направлялся к ней. Лида переменила намерение и спряталась за Алешу. Когда Игорь был в нескольких шагах, они разбежались. Игорь погнался за Лидой. Она петляла, меняла направление, но Игорь скоро ее догнал и слегка хлопнул по плечу.
Лида решила запятнать во что бы то ни стало Алешу, и он это понял. Видя, что шансы у них неравные и бегает он сильнее, Алеша стал ее дразнить. Подпускал близко и увертывался. Поймал на ходу какого-то мальчишку и, держа его за плечи на вытянутых руках, прикрылся им. Мальчишка был счастлив и от удовольствия только повизгивал. Лида смотрела в чуть насмешливые глаза Алеши, выбирая момент, чтобы броситься к нему, но лишь только она сделала движение, как он, слегка толкнув мальчишку ей навстречу, отбежал в сторону. Гонялись долго. Светлане и Игорю надоело ждать, и они, взявшись за руки, плавно пошли по кругу.
Наконец, Лида выбилась из сил.
- Довольно! Сдаюсь! - сказала она.
Снова собрались на середине и по очереди стали делать фигуры.
<...> Возвращались пешком. Лида взяла Светлану под руку, по бокам шли моряки. Счастливые молодостью, довольные друг другом и проведенным временем, они без умолку болтали, смеялись, не замечая никого и ничего."
Они ведь и правда бегали на танцы к нахимовцам, эти девчонки. В очень интересных воспоминаниях Ю.Панферова "Жизнь нахимовца" говорится: "В старших классах мы стали больше уделять внимания своей внешности, что и понятно, ведь у нас на танцах присутствовали девочки из ленинградских школ, с которыми мы не только танцевали, а и флиртовали. Особенно часто приглашались ученицы 47-й школы, расположенной поблизости от дома моих родителей на Плуталовой улице. "
Школа N47 связана с литературой не только повестью Матвеева. В ней учился Александр Введенский, здесь он сдружился с Л.Липавским и Я. Друскиным, с которыми создал позднее группу "чинарей"- обэриутов. Об истории школы есть интересный очерк, написанный одной из ее выпускниц.
Этот уголок Питера вообще можно отнести к литературным: на другом конце Плуталовой улицы жил известный популяризатор науки Яков Исидорович Перельман, умерший от истощения во время блокады. А соседняя улица отзовется ужасно знакомым названием: Бармалеева. Да, да, именно она, как утверждают , подсказала Корнею Чуковскому и художнику Мстиславу Добужинскому образ свирепого злодея, бородатого и усатого… Бравый и совсем незлой Бармалей украшал до недавнего времени площадку детского сада на Бармалеевой улице. А посмотреть ту самую книжку с рисунками Добужинского можно здесь.
О писателе же Германе Матвееве информации совсем немного. На волне успеха "Семнадцатилетних" он написал продолжение - "Новый директор" (1961), этакую идеологически-педагогическую поэму, читать которую стоит разве что из академического интереса. Самое известное произведение Матвеева - шпионская трилогия "Тарантул".
Еще один школьный адрес, но уже из другой книги: "Они учились в Ленинграде. Дневник учительницы" Ксении Ползиковой-Рубец.
В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941-1944 годах. Начинается он в последние мирные дни лета 1941 года. А дальше - война, бомбежки, госпиталь, но уже через полтора месяца после начала блокады появляется запись:
"20 октября 1941 года. Сегодня меня вызвали в 239-ю школу. Завуч школы Антонина Васильевна сообщила, что начало занятий в ленинградских средних школах с 4 ноября.
- Мы не будем ждать этого срока, - говорит она. - Детей уже истомило ожидание. Я думаю, что мы в недельный срок приготовим школу к открытию. Вам придется взять уроки истории в пятых, шестых и восьмых классах. Кроме того, вы назначаетесь воспитателем в шестом классе."
239-я школа тогда находилась не на Кирочной, а совсем в другом месте - рядом с Исаакиевской площадью, в знаменитом особняке Лобанова-Ростовцева, где "с подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые..."
Многие послевоенные выпускники школы знают описанную в дневнике историю про львиный хвост, который отбило во время бомбежки и его хранили в школе, чтобы потом приклеить:
"Тетя Саша, уборщица школы, приносит с улицы мраморный хвост одного из наших «львов сторожевых». - Пусть полежит в кладовке; кончится война - починят, - невозмутимо говорит она."
Это действительно дневник, слегка литературно обработанный, но без каких-либо художественных ухищрений. События, описанные в книге, подлинные, хотя большинство имен учеников и педагогов изменено. Никаких приключений или геройских подвигов вы в ней не найдете, только негромкий рассказ о пережитом, дань памяти учителям и ученикам, которые помогли друг другу выстоять.
В конце октября 1941 в школу собрали 700 детей со всего района. 15 января 1942 в школу пришло семьдесят девять человек.
"У Наташи по алгебре в журнале стоит «плохо». Мария Матвеевна, очень старый педагог, опухшая от холода и голода, говорит:
- Я не понимаю, что с Наташей?
Вызываю девочку в коридор.
- Почему ты не приготовила урока по алгебре?
- Ксения Владимировна, я исправлю. Я отвечала, как в полусне: под утро умерла моя сестра… Ей было семнадцать лет…
Наташа плачет. Я не могу говорить ей слов утешенья. Тут они бесполезны. Но мне хочется, чтобы она поняла, что я не могу остаться равнодушной к ее горю, и вместе с тем хочу чтобы она его пережила. Мы должны быть сильными. Кладу ей руку на плечо и говорю:
- Безусловно, исправишь. Скажешь преподавателю, когда сможешь ответить.
Мария Матвеевна, узнав о смерти Наташиной сестры, терзается:
- Я сама так плохо себя чувствовала в тот день, что не догадалась узнать, почему она не могла решить простой задачи.
Миша и Коля сохраняют свою бодрость. Оба всегда желают отвечать и тянут вверх свои руки, одетые в теплые варежки.
Сегодня на уроке шла речь о голоде в Москве в 1601 году.
Я знаю, - дети дома в холодных комнатах прочтут в учебниках фразу: «Даже в Москве на улицах лежали неубранные трупы».
Я не хочу, чтобы они прочли ее одни."
Во 2-ой Санкт-Петербургской гимназии (в советское время - школа N 232), где долгое время работала Ксения Владимировна Ползикова-Рубец, подготовили небольшой биографический очерк. Умерла Ксения Владимировна вскоре после войны, в 1949.
Книга о блокадной школе вышла в 1948г., в 1954 появилось переиздание. Вот, вроде бы, и все.
"Из окон учительской виден Исаакиевский собор. Впервые смотрю на него с высоты второго этажа и притом так близко. Гранитные колонны кажутся еще грандиознее, сложная капитель выглядит очень тяжелой и давит на ствол колонн. Золотого купола не видно, он закрашен серой, как наше осеннее ленинградское небо, краской.
Еще утром, подходя к школе, встретила маленькую девочку.
- Я решила обязательно прийти в школу первой, - сообщает она. - Мне недалеко, но я очень боюсь опоздать."