(no subject)
Опять зима, зелёная зима.
Южнее от Москвы - июльский холод.
Полуденная, солнечная тьма,
не пахнут васильки, не жалят пчёлы.
На пустоши газет гигантоман
с усердьем муравья слагает строки.
Бессмысленно. Не пишется роман
о радости на северо-востоке.
Предбанника ошпаренная тьма -
вот климат вдохновения, источник
всех песен. И рифмуется тюрьма
с потёмками балтийской белой ночи.
А к югу от Москвы буреет лес,
и кислород со вкусом самогона.
Сочувствую себе. Родившись здесь,
век не видать индейской Аризоны,
водицы из Гудзона не лакать,
не провожать в последний путь Обаму...
Здесь, к югу от столицы - благодать!
Решётки на окне, на венах шрамы.
Здесь Мандельштам и тысячи других,
забитых в беспросвет родимой речи,
молчанием могил слагают стих
о вечности, о жизни бесконечной,
о счастье, что отмеряно как хлеб -
по фунту лиха. Экстренная мера.
Здесь никогда Гомер бы не ослеп,
здесь в лагерях сгноили бы Гомера.
На пустоши души собачий лай,
и снова тьма в желудке автозака.
Сметает время новая метла,
что б ни вчера здесь не было, ни завтра.
Сегодня. Вот расставлены враги:
Варшавы и Тбилиси побратимы.
И ступни в кровь стесали сапоги
парадномарширующим кретинам.
Век не видать ума, пока жива
святая тьма, где светочей гасили.
Родиться нужно было в США,
тогда бы пригодились для России.
Южнее от Москвы - июльский холод.
Полуденная, солнечная тьма,
не пахнут васильки, не жалят пчёлы.
На пустоши газет гигантоман
с усердьем муравья слагает строки.
Бессмысленно. Не пишется роман
о радости на северо-востоке.
Предбанника ошпаренная тьма -
вот климат вдохновения, источник
всех песен. И рифмуется тюрьма
с потёмками балтийской белой ночи.
А к югу от Москвы буреет лес,
и кислород со вкусом самогона.
Сочувствую себе. Родившись здесь,
век не видать индейской Аризоны,
водицы из Гудзона не лакать,
не провожать в последний путь Обаму...
Здесь, к югу от столицы - благодать!
Решётки на окне, на венах шрамы.
Здесь Мандельштам и тысячи других,
забитых в беспросвет родимой речи,
молчанием могил слагают стих
о вечности, о жизни бесконечной,
о счастье, что отмеряно как хлеб -
по фунту лиха. Экстренная мера.
Здесь никогда Гомер бы не ослеп,
здесь в лагерях сгноили бы Гомера.
На пустоши души собачий лай,
и снова тьма в желудке автозака.
Сметает время новая метла,
что б ни вчера здесь не было, ни завтра.
Сегодня. Вот расставлены враги:
Варшавы и Тбилиси побратимы.
И ступни в кровь стесали сапоги
парадномарширующим кретинам.
Век не видать ума, пока жива
святая тьма, где светочей гасили.
Родиться нужно было в США,
тогда бы пригодились для России.