(no subject)
Такая, амиго, история здешней зимы,
которая в глупой любви называется «лето».
Слепые кочевники, злые кочевники мы,
кочуем из комнаты в кухню, держа сигарету
как факел татарский, назначенный церковь поджечь,
спалить алтари…Только факел затяжками тает.
И хочется якорем в тину столичную лечь
и жизнь уберечь, по ночам волочась за китами.
Такая, амиго, наука спасения шкур,
которыми здешней зимой покрывают теплицы
с отростками вскормленных выменем бога культур,
способных на то лишь, чтоб в шкуре теплицы плодиться.
В истерике гибели хочется лютиком стать,
но корни коряг наших тянут язык - материться.
Такая, амиго, у нас ошалевшая мать -
Россия - в которой нас чёрт надоумил родиться.
А, впрочем, амиго, нас чёрт учудил на земле
нечаянно выпасть из варева женской утробы,
где вечное лето, где мы пожирали желе
кровавых комков, оттого-то и выжили оба.
Такое, амиго, жестокое лето зимой -
деревьев и дворников лютое снежное порно.
И если в той оргии кто-то остался живой,
то он проклинает свои православные корни.
А если издох, если сперматозоид проник
в гробницу разросшейся до федерации матки,
то встретит издохшего сдохший чуть раньше двойник -
близнец однояйцевый, шустрый, прожорливый, хваткий,
умеющий в графике биржевых кладбищ читать
последние сводки со дна коммунальной могилы.
Такая, амиго, у них многобрюхая мать -
Россия - крещёная в яузском гное горилла.
И хочется камнем повиснуть на шее отца,
и молча тянуть его тело в столичную тину,
где сына близнец, патриот из того же яйца,
отечества ради, зарежет его как скотину.
Такая, амиго, бульваров зелёных пурга…
А мы, подчиняясь инстинкту скитанья, кочуем
из комнаты в кухню, страшась оказаться в руках
влюблённой гориллы с кривым парафиновым хуем.
которая в глупой любви называется «лето».
Слепые кочевники, злые кочевники мы,
кочуем из комнаты в кухню, держа сигарету
как факел татарский, назначенный церковь поджечь,
спалить алтари…Только факел затяжками тает.
И хочется якорем в тину столичную лечь
и жизнь уберечь, по ночам волочась за китами.
Такая, амиго, наука спасения шкур,
которыми здешней зимой покрывают теплицы
с отростками вскормленных выменем бога культур,
способных на то лишь, чтоб в шкуре теплицы плодиться.
В истерике гибели хочется лютиком стать,
но корни коряг наших тянут язык - материться.
Такая, амиго, у нас ошалевшая мать -
Россия - в которой нас чёрт надоумил родиться.
А, впрочем, амиго, нас чёрт учудил на земле
нечаянно выпасть из варева женской утробы,
где вечное лето, где мы пожирали желе
кровавых комков, оттого-то и выжили оба.
Такое, амиго, жестокое лето зимой -
деревьев и дворников лютое снежное порно.
И если в той оргии кто-то остался живой,
то он проклинает свои православные корни.
А если издох, если сперматозоид проник
в гробницу разросшейся до федерации матки,
то встретит издохшего сдохший чуть раньше двойник -
близнец однояйцевый, шустрый, прожорливый, хваткий,
умеющий в графике биржевых кладбищ читать
последние сводки со дна коммунальной могилы.
Такая, амиго, у них многобрюхая мать -
Россия - крещёная в яузском гное горилла.
И хочется камнем повиснуть на шее отца,
и молча тянуть его тело в столичную тину,
где сына близнец, патриот из того же яйца,
отечества ради, зарежет его как скотину.
Такая, амиго, бульваров зелёных пурга…
А мы, подчиняясь инстинкту скитанья, кочуем
из комнаты в кухню, страшась оказаться в руках
влюблённой гориллы с кривым парафиновым хуем.