О забытых традициях:«Уездной барышни альбом»
Почему-то последнее время мне вспоминается традиция, которая была распространена в дворянских кругах в начале 19 века. Каждая уважающая себя барышня имела альбом с памятными записями, рисунками и стихами. Помните у Пушкина «Уездной барышни альбом», «что все подружки измарали с конца, с начала и кругом» и где на последней странице можно прочесть: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня».
Подобные милые дамские штучки впоследствии стали ценным культурным наследием.
Вот как об таких альбомах писал в книге "Записки москвича" (1828) П.Л.Яковлев: "В нынешних альбомах хотят иметь рисунки лучших артистов, почерк известных литераторов. Есть альбомы, которые через 50 лет будут дороже целой русской библиотеки. Надобно признаться, однако, что прежде альбомы были для себя, а теперь для других. Прежде их имели как памятник друзей; теперь имеют их из тщеславия".
И ведь прав был автор. Вот два стихотворения А.С. Пушкина , написанные в именно такие альбомы.
В альбом (1817)
Пройдет любовь, умрут желанья;
Разлучит нас холодный свет;
Кто вспомнит тайные свиданья,
Мечты, восторги прежних лет?..
Позволь в листах воспоминанья
Оставить им свой легкий след.
В альбом Сосницкой (1819)
Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей.
Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;
Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей
Предтечей таких альбомов были так называемые «дружеские альбомы» » XVI века (лат. «album amicorum», нем. «Stammbuch»). Появились они в Германии около 1550 года у студентов латинских школ.
«Они представляли собой книжечки небольшого формата, владельцы которых просили написать свое имя и небольшое посвящение однокашников, профессоров, а также всех знаменитых людей, с которыми они встречались во время своих странствий»
«Довольно скоро после появления жанра на свет, получило распространение любопытное явление: дружеские альбомы стали делать в печатных изданиях. Самый первый известный мне пример подобного альбома был сделан в 1548 году в экземпляре книги «Основные истины теологии» Филипа Меланхтона. В дальнейшем в таком качестве использовались книги эмблем, коллекции портретов известных людей, цитатники и так назвыемые книги «общих мест» («loci communes»). Записи делались на свободных от печатного текста местах, а также на специально приплетенных к книгам чистых листах. Рынок довольно быстро отреагировал на появление нового увлечения: к 1570м появились книги, специально разработанные для создания дружеских альбомов.»
Жаль, что эта традиция исчезла.Впрочем, многие ли современные юноши смогли бы написать туда что-нибудь толковое.
Об истории альбомов в 19 веке вот тут ,
а тут я нашла вот эту статью о дружеских альбомах 16 века.
В. Мусвик
Дружеские альбомы XVI века в контексте визуальной культуры.
Многие помнят пушкинские строки об «уездной барышни альбоме», «что все подружки измарали с конца, с начала и кругом» и где на последней странице можно прочесть: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня». Каждый из нас когда-либо вел свой дружеский альбом («анекту друзей», «поэтический дневник», дембельский альбом ит.д.), подписывал гостевые книги, вписывал свое имя в книги отзывов, просил автограф у известного человека. Между тем, мало кому известно, что предтечей подобного рода жанров был так называемый «дружеский альбом» XVI века (лат. «album amicorum», нем. «Stammbuch»).
Традиция ведения дружеских альбомов возникла в Германии около 1540 года и оформилась в единый жанр с устойчивыми признаками к 1550-1560 годам[1]. Впервые дружеские альбомы появились у студентов немецких латинских школ и университетов. Они представляли собой книжечки небольшого формата, владельцы которых просили написать свое имя и небольшое посвящение однокашников, профессоров, а также всех знаменитых людей, с которыми они встречались во время своих странствий: немецкий студент XVI века был студентом путешествующим, получавшим образование в нескольких университетах, в том числе иностранных. Постепенно традиция распространилась в других странах, а также среди других социальных групп. Как указывает М. Розенхейм, среди владельцев альбомов «были принцы и дворяне, известные политики, священники и солдаты, врачи, юристы и преподаватели, художники, купцы и ремесленники»[2]. Постепенно появилось несколько разновидностей дружеских альбомов: студенческие, «ученые» ит.д. Иными словами, перед нами явление, получившее в XVI и XVII веках огромное распространение. Согласно оценкам исследователей, сейчас сохранилось от 25 до 30 тыс. дружеских альбомов[3]. Самые большие современные коллекции находятся в библиотеках Нюрнберга, Франкфурта-на-Майне, Веймара и Лондона (Британская библиотека), отдельные же экземпляры дружеских альбомов можно найти практически в каждой крупной европейской и американской библиотеке, включая российские. Уже по этим фактам можно сделать вывод о том, что ведение дружеских альбомов было обыденным явлением, фактом повседневной жизни студента (и не только студента) XVI-XVII веков.
Несмотря на это, дружескому альбому раннего нового времени не повезло в исследовательской литературе, причем не только в отечественной, но и в западной. Несмотря на то, что интерес к нему западные ученые стали проявлять еще в начале XVIII века, до сих пор не существует монографии, посвященной этому жанру в целом. Дружеские альбомы XVI-XVII веков часто привлекают внимание исследователей как источник по некоторым аспектам истории образования, истории книги ит.д., однако среди большинства из них до сих пор распространено отношение к подобного рода альбомам как к жанру «несерьезному», «маргинальному». Объясняется это как минимум двумя причинами. С одной стороны, классификацию дружеских альбомов, выделение некоторых жанровых «подтипов» произвести непросто. Практически каждый из таких рукописных альбомов является уникальным объектом, который требует скрупулезного внимания; перейти от исследования подобного единичного источника к классификации и установлению некоторой цельности в рамках группы альбомов достаточно затруднительно. Кроме того, сложно определить некоторый корпус исследуемых текстов: крупнейшие из существующих коллекций альбомов составлялись в основном в XIX-XX веках. Их подбор в таких собраниях обусловлен, скорее, логикой современного коллекционирования, чем внутренней логикой культуры раннего нового времени. Установление же иных логических связей требует доступа одновременно к нескольким коллекциям, разбросанным по библиотекам всего мира. С другой стороны, изучение дружеских альбомов - дело, требующее специльных знаний одновременно в нескольких дисциплинах: истории книги, истории литературы, истории искусства, генеалогии, палеографии ит.д. Совершенно очевидно, что для подобного исследования нужна методика изучения, которая позволила бы соединить детальное внимание к каждому уникальному объекту с установлением некоторых целостностей, которое в конечном итоге позволит прийти к высокому уровню обобщений и теоретических выводов. Данная работа является одной из первых попыток определения такого рода методики.
Как минимум две темы представляют интерес в связи с исследованием дружеских альбомов XVI века. Во-первых, это их роль в функционировании разного рода сообществ. Немецкий историк Манфред Флейшер, занимающийся иследованием тех своеобразных организаций, которые существовали в протестантских университетах XVI века (одновременно кружков неолатинской поэзии и дружеских организаций, основанных на сплаве истовой религиозности, гуманистических штудий и творческих импульсов) и которые вместе с другими подобными кружками составляли своего рода «общеевропейскую сеть», отмечает, что культ дружбы поддерживался в них с помощью нескольких достаточно формализованных средств. Среди них были, например, обмен письмами («literarius cultus amicitiae»), обмен поэзией «на случай» («amico-poetica»), а также постоянный обмен записями в дружеских альбомах («peregrinatio academica», «amicitiam offere - in amicitiam accipere»)[4]. Роль последних в функционировании таких сообществ изучена недостаточно. Во-вторых, это место дружеских альбомов среди других явлений и жанров XVI века, которые проблематизировали и поставили во главу угла связь между текстом и образом, словесным и визуальным. Именно этому аспекту существования дружеских альбомов в культуре XVI века и посвящен данный доклад.
Довольно скоро после появления жанра на свет, получило распространение любопытное явление: дружеские альбомы стали делать в печатных изданиях. Самый первый известный мне пример подобного альбома был сделан в 1548 году в экземпляре книги «Основные истины теологии» Филипа Меланхтона. В дальнейшем в таком качестве использовались книги эмблем, коллекции портретов известных людей, цитатники и так назвыемые книги «общих мест» («loci communes»). Записи делались на свободных от печатного текста местах, а также на специально приплетенных к книгам чистых листах. Рынок довольно быстро отреагировал на появление нового увлечения: к 1570м появились книги, специально разработанные для создания дружеских альбомов. Однако самыми популярными печатными изданиями во второй половине XVI века, использовавшимися для создания дружеских альбомов, были разные издания «Эмблематики» Альциата. Как минимум 75 различных изданий «Эмблематики», выходившие в разных странах Европы между 1531 и 1570 годами, были превращены в дружеские альбомы. Подобного рода источники являются идеальным материалом для исследования напряженного внимания XVI века к проблеме связей словесного и визуального.
Один из таких альбомов находится в Музее Книги РГБ. Он представляет собой издание «Эмблематики» Альциата, вышедшее в 1567 году во Франкфурте-на-Майне в издательстве Фейерабендта[5]. В дружеский альбом, принадлежавший некоему Георгу Дитриху фон Брандту, это издание было превращено в 1568 году в Страсбурге. В альбоме 48 записей на четырех языках (в основном на латыни и немецком), датированных мартом-июлем 1568 года. До второй мировой войны данный альбом, по всей видимости, хранился в библиотеке города Дессау. В каталоге «Corpus Alborum Amicorum» (Stuttgart, 1988) он значится под шифром 68. BRA.GEO c пометой «местонахждение в данный момент неизвестно». Скорее всего, альбом фон Брандта попал в РГБ в качестве так называемого «военного трофея».
Связь слова и изображения осуществляется в альбоме фон Брандта на нескольких уровнях: на уровне взаимодействия отдельных элементов каждой записи (подписи с именем автора, цитаты из античных авторов или Писания, герба автора записи), в перекличках записей с эмблемами, а также на уровне взаимодействия двух книг (печатной «Эмблематики» и рукописного дружеского альбома). На основании анализа ряда конкретных примеров в докладе был сделан ряд более общих выводов о роли «визуальности» в культуре XVI века. С одной стороны, напряженное внимание к визуальным образам в дружеских альбомах можно понять только в контексте других подобных явлений рубежа XVI-XVII веков. Именно в это время обостряется интерес к "жанрам", представляющим явления природы и человеческой культуры в "визуальной" форме: в книгах эмблем, книгах костюмов (Слиперия, Вечеллио, Буассара, Д'Хеэра и др.), атласах и "топографических" гравюрах (Ортелия, Меркатора, Гольциуса и др.) делается установка не на текстовую, но на изобразительную подачу материала.
С другой стороны, именно в это время растет интерес к разного рода явлениям и жанрам, не просто представляющим факты в визуализированной форме, но построенным на плавном перетекании текста и зрительного образа - от отдельных жанров (эмблемы, импресы) до различных теоретических построений («ut pictura poesis», «говорящие картины» ит.д.). Это явление часто называют традицией «визуальной эпистемологии», начало которой лежит еще в античности. Именно на рубеже XVI и XVII веков эта традиция необычайно актуализируется: эпоха как бы "одержима" проблемой связи слова и изображения, идеями о зрительной наглядности слова и словесности зрительного образа. Этот аспект связи зрительного и словесного нами утерян: наша культура также часто оперирует образами, лежащими на стыке словесного и визуального, но всегда понимает искусственность этого стыка, в силу безоговорочного их разграничения. Исследуемые же в докладе явления еще целиком лежат в рамках иной традиции, для которой плавное перетекание текста и образа естественно. Настоящие причины подобного рода уравнивания кроются, однако, отнюдь не в неумении замечать разницу между словесными и визуальными образами, но в той системе понимания мира, которую часто именуют «тотальностью риторической культуры» или «двоемирием традиционалистской культуры». Фишель Фуко в «Словах и вещах» называл это системой подобий, которая стремилась «воссоздать великое однородное пространство слов и вещей»[6]. Основная черта такого воспрития действительности - ее крайняя символизация, представление о том, что между смыслом и образом, идеей и предметом, внутренним и внешним, означающим и означаемым существует непосредственная, «мистическая» связь. В силу этого четкое разграничение явлений разного порядка необязательно, избыточно - они все равно встретятся в «пространстве толкования», где все связано со всем. Именно в этом контексте следует, в конечном итоге, рассматривать связь текста и изображения в дружеских альбомах, а также их место среди других подобных жанров (книг эмблем, книг «общих мест» и цитатников, книг портретов замечательных людей ит.д.). Их пересечение и сосуществование в рамках одной книги не было случайным или механическим, а образовывало своего рода систему.