Стеклянная сказка
Карильона не выплясывает с тяжелой трубой, выдувая огненный пузырь, не наплавляет на него цветное крошево осколков, не вытягивает прихотливые стебли лилий и хризантем. Ничего такого она не делает, даже кубки не вертит, хотя могла бы. Наверняка ее кубки стоили бы дорого и шли бы нарасхват. Но каждый день она сидит перед своей небольшой горелочкой - карманным дракончиком, выплевывающим струю белого яростного огня, - и вертит-вертит-вертит какие-то трубки, то белые, то аметистовые, реже - аквамариновые, еще реже - бледного палевого золота, почти никогда - красные. Трубки раскаляются, выгибаются, растягиваются, провисают ломкими нитями, Карильона осторожно дует в чуть теплое стекло - прозрачная поверхность с другой стороны, над горелкой, вспучивается, округляется, застывает шаром, из шара вытягиваются тонкие острые лучи, вот он уже и не шар совсем, а нечто вроде сросшегося кристалла, и все время ее пальцы в работе - неуловимо порхают, подцепляя расплавленное пинцетом, тыча в него другой стеклянной трубочкой, формируя и подправляя. Скорее-скорее, задумываться нечего - быстрей вращай волшебную палочку, на конце которой вдруг неожиданно развернулась раскаленная звезда цветного стекла. Потом, махнув несколько раз в воздухе, она ловко отхватывает конец трубки и бережно кладет новорожденную звезду на стол, рядом с собой. Раньше она остужала их в специальной печурке, потом смазывала специальным гелем, чтоб ярче сияли, оковывала один из лучиков медным колпачком с петлей и старательно развешивала в правильном порядке. Теперь не церемонится: зажав в щипцах, еще раз подносит звездочку к шипящему столбику пламени - стеклянная чуть выгнутая спинка у той немедленно размягчается, замасливается, - а потом выходит на балкон и, ловко размахнувшись, зашвыривает ее высоко в небо. И то - куда же их девать-то еще. Если же толком прилепить не удастся - тоже не беда: звездочка, сверкнув, срывается с бархатного неба, а люди загадывают желание. Иногда сбывается.
Маркиза растит цветы. В ее оранжереях кудрявятся пушистые синие, оранжевые, алые и бордовые нитки, лианы вьются под потолком, свешивая гроздья твердых блестящих ягод, вьюнки выпускают все новые и новые побеги, постукивают в окошки шерстяной листвой. Время от времени Маркиза с корзинкой идет вдоль гряд, подбирает пожелтевшие плети, отстригает, подвязывает, пасынкует - все как обычно. Рдеет яркая бугенвиллия, золотистые маки набрали бутоны, яблоневый цвет усыпал ветки. Садовника у нее нет, она и сама превосходно справляется. Когда корзина наполняется доверху, Маркиза покидает теплицы и отправляется в мастерскую под самой крышей. Там она вываливает войлочные ветви на стол, сшивает их между собой, сплетает в ажурные накидки, красиво расправляет. Надо бы опрыскать оранжерею еще раз - кажется, что-то белесое мелькнуло в глубине, когда она уже уходила. Упаси Боже, если моль! Палантины, пояса, шали перевиты золотыми и жемчужными нитями, осыпаны бисерными брызгами, даже подсохший стебелек мака заиграл, кокетливо завился. А кстати, можно и не опрыскивать. Не довольно ли будет рассыпать апельсиновых корок? И запах от них приятный, и Рождество совсем скоро... что ж, приказать купить апельсинов.
По двору неторопливо гуляют куры, неспешно поклевывая что-то с земли. Их пять, не то шесть, белоснежные крепконогие твари земные. Петух, такой же белый и величественный, прохаживается сквозь свое семейное царство, строго озираясь и покачивая красным гребнем. Из дверей пристройки выходит Хильдегард, в руках у нее миска пшена - куры настораживаются и опрометью бегут к ней, хотя она и рта еще не раскрыла, чтобы их позвать. Хильдегард улыбается курам и, щедро зачерпывая круглые зернышки, веером рассыпает их по двору. Золотистые круглые крупинки с шелестом сыплются среди стеклянной тишины. Куры поднимают головы и задумчиво смотрят на Хильдегард, а та заливисто хохочет прежде чем скрыться за закрытой дверью.
Там, далеко-далеко, за стенами города расстилаются сжатые поля, а еще дальше, за их цветными лоскутами темной стеной возвышается лес. В лесу живет царский зверь Лев, он лежит под высоким деревом, и каждое утро тридесять зверей приходят к нему на поклон. Лев старый, у него песочного цвета камзол, он важен и тяжел, на косматой гриве Льва сияет золотая корона. Когда в городе стреляет пушка, отмечая полдень, Лев встает, ответствует ей громоподобным рыком, а потом изволит удаляться в глубь леса, говорят, в лесу у него живут друзья - обезьяна, пес и попугай. Ты любила про них слушать, когда была совсем маленькой. А вот Джулия - нет, не любила, ей вообще неинтересно, если нет города. И еще она считает, что у меня слишком много определений. Ей нравится сухая проза, чтобы ничего лишнего.
А вон, Лин, видишь - маленький домишко прилепился к дому с башенками, где живут Маркиза, Карильона и Хильдегард? Белый, как яичко, видишь? Оттуда с самого утра раздается тук да тук. Это мастерская чеканщика Макса - у него пять молоточков и еще четыре, все разных размеров, и у каждого свой голос. Если прислушаться, можно расслышать, как Макс постукивает по латуни, иногда по меди, а то и по бронзе. Он чеканит виноградные лозы по краю чаш, и книжные застежки для Хильдегард, и пряжки, и подсвечники. Когда Макс работает, он бурчит себе что-то под нос всякий вздор - стихи в основном, чтобы молоточки ходили ровнее. Все стихи, стишонки, песенки и баллады, какие только помнил, он уже давно пересказал и перевысказал, и потому теперь сам начеканивает их с невыразимой легкостью, с утра до вечера. От этого или еще от каких причин, он разучился говорить, как все люди, что ни слово у Макса, так начало баллады или сказки, слова-словечки сыплются горохом, позвякивают бубенцом, тянутся, как ожерелье. Всякий рад поговорить с Максом, очень уж у него это ладно получается. Про кровельщика Вадима я тебе не буду рассказывать, про него мало кто знает, да и неинтересно, а за лесом, если хочешь знать, стоит развеселое Аббатство, оттуда доносится звон колоколов - "пирогам-пирогам-будем-рады-пирогам!" - у них в скриптории трудятся ученый лягушонок и лис-оборотень, лис малюет дурацкие картинки на полях книг ("расцвечивает миниатюры золотом" - сказала бы Джу), лягушонок изучает древние рукописи, все больше письма от Папы. А приор там умеет летать, это оттого, что его укусил альраун. Про альрауна я тебе рассказывал, у тебя тогда горло болело, и ты не хотела пить молоко. Видишь, как много всего!
Если взять этот шар и несколько раз его встряхнуть, прямо с земли взметнется белый снег - и засыплет дом с башенками, и заповедный лес, и все пристройки. А потом будет долго осыпаться с выпуклого хрустального неба, ложиться на острые крыши, скатываться с балкона, собираться в сугробы. Там, за стеклом, шар заполнен водой, поэтому он такой тяжеленный, его надо доставать осторожно. Он укреплен на тяжелой подставке темного дерева, дерево называется "палисандр", из него строят самые лучшие лодки, которые никогда не гниют. И музыкальные инструменты тоже делают из палисандра, певучие коробочки, звонкие, как колокольчики, и лютни, и много чего еще. Хрустальный шар с нашей чудесной страной лежит в старом сундуке. Мы с Джу, еще детьми, отыскали его в боковом ящике, - огромный, в ладонь не поместится. Джу его чуть не выронила, даже не ожидала, что он такой тяжелый. Даже ма не знает, когда его сделали и как он к нам попал, она говорит, всегда был. Я тоже хотел достать его из сундука и поставить на шкаф, но мне запретили, конечно. И знаешь, так даже лучше, потому что им трудно будет все время быть у нас на виду. Может, им не понравится совсем, а идти-то некуда, шар запаян - и они навсегда в нем. А не дай Бог, уронишь... на ногу вот, например. Ну, полюбовалась? Давай уберем его обратно в старый сундук - должна же и у сундука быть своя тайна.
======день старого сундука=========