"Татары: старшее поколение" из работы Дэвида Л. Рансель. "Посиделки, приданое, свадьба"
ДЭВИД Л. РАНСЕЛЬ. ПОСИДЕЛКИ, ПРИДАНОЕ, СВАДЬБА
Татары: старшее поколение
Истории татарских свадеб и семейной жизни в царскую эпоху, известные по описаниям казенных чиновников и путешественников, таких как Милькович, д-р Карл Фукс и других, говорят о строгой изоляции женщин, в некоторых случаях даже об обязательном покрывании лица, а также об ощутимом выкупе за невесту (калым), включаемом в брачный договор о приданом, и т.д. Найти подтверждение этим обычаям в интервью наших информантов непросто. Возможно потому, что более ранние исследователи сосредотачивались в основном на богатых городских и аристократических семействах, которые ко времени нашего исследования уже прекратили свое существование и чьих потомков не оказалось среди ограниченного числа опрошенных нами людей. Тем не менее рассказы наших старейших информанток-мусульманок несут на себе отпечаток традиционного образа жизни, описанного в источниках XIX века.
Свидетельства о жизни девушек из среды волжских татар в XIX веке говорят о том, что их обучали арабскому письму для чтения молитв и стихов из Корана. В соответствии с принципом ислама о строгом разделении полов, девочки обучались отдельно от мальчиков. Мальчиков наставлял деревенский мулла, девочек же обучала его жена («абыстай») (Сухарев 1904, 43). В свою очередь, дети должны были помогать семье своих духовных наставников, выполняя работы по дому (Бусыгин и др. 1986, 20). Такая школа была известна как «мектеб» (араб. maktab).
Уже в раннем возрасте девочки начинали работать дома нянями, а когда становились старше, помогали в других делах. В семьях победнее это подразумевало работу в поле, в более состоятельных семьях - работу по дому. Для девушек общение ограничивалось совместным шитьем; юношам на эти собрания путь был заказан. Только во время главных праздников, таких как «джиен», допускалось общение между полами. В отличие от русских, татары практиковали экзогамию, в соответствии с наставлениями их духовных лидеров искать партнеров, не состоявших в кровном родстве с местными семьями (Бусыгин и др. 1986, 22). У девушек, таким образом, как правило, не было возможности участвовать в выборе партнера; отвергнуть партию, организованную родителями, было для них практически нереально.
Переговоры о женитьбе включали в себя обмен разнообразными подарками между сторонами. Уже при первых попытках сватовства будущий жених или те, кто представлял его интересы, вручали небольшие подарки главным членам семьи потенциальной невесты. Основными дарами все же были «мегер» (или «мекер», араб. makr) и приданое. Источники XIX века упоминают также «калым», или выкуп за невесту, достигавший в состоятельных семьях достаточно значительной суммы, на собирание которой порой уходили месяцы, в результате чего свадьба надолго откладывалась. Мы спрашивали всех наших мусульманских информанток о калыме и можем сказать, что, хотя эта концепция была им знакома, лишь немногие знали о ней по собственному опыту. Самое позднее упоминание о калыме, да и то достаточно туманное, относится к свадьбе, состоявшейся в 1935 году 46 . Калым, как и русская кладка, утратил свое значение или исчез в советский период.
Упоминания о мегере встречаются чаще. Мегером называли выплату деньгами или имуществом, которая изначально осуществлялась в пользу родителей невесты (хотя, согласно Корану, принадлежала самой невесте как залог на случай развода). В период поздней Российской империи мегер, очевидно, часто растрачивался на расходы, связанные с будущими свадебными празднествами и подготовку приданого (см.: Бусыгин и др. 1986, 23). Как и у русских, большая часть приданого состояла из необходимой одежды и предметов домашнего обихода. Родители или родственники невесты иногда дарили и домашний скот.
После того как семьи договаривались об обмене подарками, мог быть заключен непосредственно брачный союз. Центральной церемонией были молитва, возносимая муллой, и принятие клятвы, известной как «никях» (араб. nikah). Эта церемония, которой в русской православной традиции соответствовало венчание, могла иметь место за несколько дней до празднеств, связанных со свадебным пиром (а в советское время - до гражданской регистрации брака), но самого факта этой церемонии было достаточно, чтобы жених и невеста могли начать совместную жизнь как законная супружеская пара.
Старейшая информантка, о которой нам удалось собрать детальную информацию, родилась в 1889 году. Она была единственной дочерью зажиточного крестьянина, и когда в 1909 году она выходила замуж, ее семья дала за ней солидное приданое: две коровы, лошадь, 40 овец, сундук с домашней утварью, одежду и спальные принадлежности. Брак этот, организованный матерью жениха, был неравным по нескольким показателям. Жених был на 19 лет старше невесты, был дважды женат ранее и имел двух детей от первого брака (его вторая жена умерла от родов). Ко всему этому, он не был богат и мог позволить себе заплатить лишь очень скромный выкуп за невесту (калым). Видимо, его статус солдата, какое-то родство или же некие личные черты повлияли на выбор семьи невесты 47.
Еще одна представительница старшего поколения, Гюльджамал Тухватуллина (р. в 1896 году, в первый раз вышла замуж в 1911 году), также была единственной дочерью в довольно состоятельной семье. Брак 15-летней девочки с мужчиной старше ее на 16 лет был устроен родителями жениха без ведома самой невесты. Ее родные просто поставили ее перед фактом тремя днями позднее. Хотя она и сопротивлялась такому решению (по словам нашей информантки, дочери Тухватуллиной), родители тем не менее настояли на этом браке. За невестой дали приданое, состоящее из коровы, двух овец, а также большого количества одежды, подушек, перин, стеганых одеял и пуховых платков. Жених калыма не платил. Родив троих детей, она овдовела (муж ее умер в 1921 году) и жила вдовой семь лет, после чего снова вышла замуж, на этот раз в качестве второй жены. Первая жена этого нового мужа была по болезни беспомощна, и одной из обязанностей Гюльджамал было заботиться о хворой. Полигамия, хотя и разрешенная по законам ислама, не имела широкого распространения среди волжских татар и в большинстве случаев была вызвана неспособностью первой жены исполнять свои обязанности. Наша информантка знала только четыре случая во всей большой деревне, когда мужчина приводил в дом вторую жену 48.
Хатима Низамова, на момент нашей встречи старейшая жительница своей деревни, родилась в 1903 году. В интервью, данном мне в 1990-м, а также в последующем интервью, данном Гузели Шугаевой тремя годами позднее, она утверждала, что получила хорошее образование по части Корана и что училась она 10 лет. Когда я спросил, действительно ли она посещала медресе, она ответила, что, мол, нет, она училась у жены местного муллы 49. Это была обычная практика для мусульманских девочек, но обучение это, как правило, продолжалось ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы выучить на арабском наиболее часто произносимые молитвы.
Хатима едва начала взрослеть, когда началась Гражданская война, а в начале 1920-х годов и голод в Поволжье. Голод атаковал дважды: первый раз в 1921 году, второй - в 1923-м. В отчаянии овдовевшая мать Хатимы отдала пятерых своих детей в детский дом в городке Меликеса (позднее - Димитровград), а Хатиму, старшую дочь, замуж. Партия была достаточно выгодной в материальном отношении: несмотря на тяжелые времена, семья жениха имела двух лошадей и корову. В подарок семье Хатимы они преподнесли одежду и обувь, ее же приданое составляли теленок, пальто, шаль и постельное белье 50.
Жених Хатимы был их соседом, и всего двумя годами ее старше, они хорошо знали друг друга до того, как между их семьями была достигнута договоренность о браке. Стоит сравнить этот случай с историями первых двух женщин старшего поколения, чьи мужья были соответственно на 16 и 19 лет старше своих жен. Последняя схема верна и в отношении матери Хатимы, чей муж был старше ее на 12 лет, и в отношении родителей нашей следующей собеседницы (их разница в возрасте составляла 13 лет), а также и другой женщины из числа наших информанток (см. ниже - Шарифа) 51. Среди татарских информанток, вышедших замуж после 1935 года, супруги были ближе друг к другу по возрасту: мужья были старше своих жен в среднем не более, чем на шесть лет, что значительно отличалось от модели, типичной для русских браков.
Процесс традиционного ухаживания и бракосочетания в татарской деревне лучше всего был описан Гарифабану Абдуллиной, родившейся в 1908 году и вышедшей замуж в 1928-м. Так же как и русские женщины, татарки, по словам Гарифабану, организовывали вечерние сходки в свободных домах. Однако более строгие правила мусульманского общества относительно разделения полов определяли разницу этих мероприятий. Татарские женщины занавешивали окна полотенцами, прежде чем приступить к шитью, пению и танцам. Татарские мужчины, в противоположность русскому обычаю, не допускались на эти вечеринки, и им приходилось стоять на улице 52. Когда девушке пора было выходить замуж, отец будущего жениха приходил к ее родителям и обговаривал детали. Сторона невесты, в свою очередь, обеспечивала подарки ее новым «родителям»; в случае замужества Гарифабану - полотенце свекру и шерстяной платок свекрови. Приданое ее состояло из двух овец (одну дал ее отец, другую - брат), зимнего пальто, обычного пальто, платья и пухового платка. Ее отец, мать и брат, в свою очередь, тоже получили одежду в подарок. Семья жениха во время формальной церемонии заплатила и выкуп. Как объясняла Гарифабану, мужчины ее семьи созвали собрание (gizjat kabul), на которое был приглашен и мулла. Когда все были в сборе, будущая свекровь вручила невесте поднос, на котором лежали 50 рублей, завернутые в шаль. Затем мулла осмотрел поднос, чтобы засвидетельствовать сумму, соответствующую соглашению 53.
На долю Шарифы Ялишевой, самой молодой из наших татарских информанток, принадлежащей к поколению вышедших замуж до коллективизации, выпал особенно несчастливый принудительный брак. Ее мука была тем сильнее, поскольку до этого ей довелось ненадолго глотнуть другой, свободной городской жизни. Шарифа была родом из традиционной деревни, где мусульманским женщинам запрещалось ходить в мечеть и на базар. Женщины состояли при доме и должны были покрывать волосы, выходя за его пределы. В 1930 году в восемнадцать лет, она поехала в Ленинград навестить родственников, и там ей удалось устроиться на работу в одну из городских больниц. Ее самой сильной мечтой было навсегда остаться в Ленинграде. Но через два года отец потребовал, чтобы она вернулась домой. Она сопротивлялась, он настаивал, и в конце концов она сдалась и вернулась в родную деревню. Отец договорился о ее браке с человеком старше ее и с четырьмя детьми на руках. Самым печальным, по ее словам, из всего, что ей довелось пережить, был этот подневольный брак с мужчиной, к которому она не испытывала любви. Она рыдала дни напролет, так, что ее глаза превратились в опухшие нарывы. В Ленинграде у нее была свобода и работа, и вдруг ее отбросило назад в далекую деревушку, к мужчине, которого она не знала и детей которого ей пришлось растить. Вдобавок к этому, жаловалась Шарифа, она постоянно ходила беременной, так что было у нее семь родов (только четверо детей выжили), да еще и несколько абортов, сделанных тайком от мужа 54.
В отличие от своих русских современниц, татарские женщины старшего поколения - такие, какими они предстают в рассказанных ими историях, - были беспомощны против родительского авторитета. Выбор мужа и сроков замужества был абсолютно вне их контроля. Их истории также позволяют нам лучше понять образ жизни тех лет и в другом отношении. Домашний скот продолжал играть важную роль при обмене подарками, сопровождающем заключение брачного договора, что, возможно, являлось отголоском того, какое место занимала в жизни татар на протяжении долгого времени торговля скотом, особенно лошадьми. Продолжала практиковаться полигамия. Среди татарок старшего поколения, по всей видимости, процент грамотности был выше, чем среди их русских ровесниц, что являлось предметом особой гордости первых. Эта грамотность, однако, была определенного рода: она подразумевала лишь способность читать Коран или, по крайней мере, молитвы на арабском языке. Так как единственно доступными арабскими текстами были религиозные труды, это образование было направлено скорее на укрепление существующих устоев, чем на потенциальное открытие новых миров через доступ к письменному знанию.
46 Хатима Низамова, интервьюер - Рансель; Татарский Калмаюр, 15 июля 1990 года.
47 Минзифа Мустафина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. Возможно также, что какой-то недостаток невесты не позволял надеяться на более выгодную для нее партию.
48 Марьям Гимадеева, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. Один из наших мужчин-информантов, живший в другой деревне, рассказал, что у его богатого, а впоследствии раскулаченного отца было четыре жены, из которых его мать была четвертой, и обращались с ней, как со служанкой. Рахмет Сулейманов, интервьюер - Рансель; Ульяновск, 15 июля 1990 года.
49 Хатима Низамова, интервьюер - Рансель; Татарский Калмаюр, 15 июля 1990 года.
50 Хатима Низамова, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года.
51 Там же. Также Шарифа Ялишева, интервьюер - Рансель; Ленинград, 21 апреля 1990 года.
52 Гарифабану Абдуллина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. По поводу разделения полов см. также: Зухра Позднякова, интервьюер - Рансель; Красное Село, 20 апреля 1990 года.
53 Гарифабану Абдуллина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года.
54 После войны она действительно вернулась в Ленинградскую область, ког¬да ее семья переехала жить в Гатчину. Шарифа Ялишева, интервьюер - Рансель; Ленинград, 21 апреля 1990 года. Дополнительное интервью с родственницей Шарифы, Аминой Телешовой, интервьюер - Рансель; Ленинград, 8 мая 1990 года.
окончание - Татары: после коллективизации.
Татары: старшее поколение
Истории татарских свадеб и семейной жизни в царскую эпоху, известные по описаниям казенных чиновников и путешественников, таких как Милькович, д-р Карл Фукс и других, говорят о строгой изоляции женщин, в некоторых случаях даже об обязательном покрывании лица, а также об ощутимом выкупе за невесту (калым), включаемом в брачный договор о приданом, и т.д. Найти подтверждение этим обычаям в интервью наших информантов непросто. Возможно потому, что более ранние исследователи сосредотачивались в основном на богатых городских и аристократических семействах, которые ко времени нашего исследования уже прекратили свое существование и чьих потомков не оказалось среди ограниченного числа опрошенных нами людей. Тем не менее рассказы наших старейших информанток-мусульманок несут на себе отпечаток традиционного образа жизни, описанного в источниках XIX века.
Свидетельства о жизни девушек из среды волжских татар в XIX веке говорят о том, что их обучали арабскому письму для чтения молитв и стихов из Корана. В соответствии с принципом ислама о строгом разделении полов, девочки обучались отдельно от мальчиков. Мальчиков наставлял деревенский мулла, девочек же обучала его жена («абыстай») (Сухарев 1904, 43). В свою очередь, дети должны были помогать семье своих духовных наставников, выполняя работы по дому (Бусыгин и др. 1986, 20). Такая школа была известна как «мектеб» (араб. maktab).
Уже в раннем возрасте девочки начинали работать дома нянями, а когда становились старше, помогали в других делах. В семьях победнее это подразумевало работу в поле, в более состоятельных семьях - работу по дому. Для девушек общение ограничивалось совместным шитьем; юношам на эти собрания путь был заказан. Только во время главных праздников, таких как «джиен», допускалось общение между полами. В отличие от русских, татары практиковали экзогамию, в соответствии с наставлениями их духовных лидеров искать партнеров, не состоявших в кровном родстве с местными семьями (Бусыгин и др. 1986, 22). У девушек, таким образом, как правило, не было возможности участвовать в выборе партнера; отвергнуть партию, организованную родителями, было для них практически нереально.
Переговоры о женитьбе включали в себя обмен разнообразными подарками между сторонами. Уже при первых попытках сватовства будущий жених или те, кто представлял его интересы, вручали небольшие подарки главным членам семьи потенциальной невесты. Основными дарами все же были «мегер» (или «мекер», араб. makr) и приданое. Источники XIX века упоминают также «калым», или выкуп за невесту, достигавший в состоятельных семьях достаточно значительной суммы, на собирание которой порой уходили месяцы, в результате чего свадьба надолго откладывалась. Мы спрашивали всех наших мусульманских информанток о калыме и можем сказать, что, хотя эта концепция была им знакома, лишь немногие знали о ней по собственному опыту. Самое позднее упоминание о калыме, да и то достаточно туманное, относится к свадьбе, состоявшейся в 1935 году 46 . Калым, как и русская кладка, утратил свое значение или исчез в советский период.
Упоминания о мегере встречаются чаще. Мегером называли выплату деньгами или имуществом, которая изначально осуществлялась в пользу родителей невесты (хотя, согласно Корану, принадлежала самой невесте как залог на случай развода). В период поздней Российской империи мегер, очевидно, часто растрачивался на расходы, связанные с будущими свадебными празднествами и подготовку приданого (см.: Бусыгин и др. 1986, 23). Как и у русских, большая часть приданого состояла из необходимой одежды и предметов домашнего обихода. Родители или родственники невесты иногда дарили и домашний скот.
После того как семьи договаривались об обмене подарками, мог быть заключен непосредственно брачный союз. Центральной церемонией были молитва, возносимая муллой, и принятие клятвы, известной как «никях» (араб. nikah). Эта церемония, которой в русской православной традиции соответствовало венчание, могла иметь место за несколько дней до празднеств, связанных со свадебным пиром (а в советское время - до гражданской регистрации брака), но самого факта этой церемонии было достаточно, чтобы жених и невеста могли начать совместную жизнь как законная супружеская пара.
Старейшая информантка, о которой нам удалось собрать детальную информацию, родилась в 1889 году. Она была единственной дочерью зажиточного крестьянина, и когда в 1909 году она выходила замуж, ее семья дала за ней солидное приданое: две коровы, лошадь, 40 овец, сундук с домашней утварью, одежду и спальные принадлежности. Брак этот, организованный матерью жениха, был неравным по нескольким показателям. Жених был на 19 лет старше невесты, был дважды женат ранее и имел двух детей от первого брака (его вторая жена умерла от родов). Ко всему этому, он не был богат и мог позволить себе заплатить лишь очень скромный выкуп за невесту (калым). Видимо, его статус солдата, какое-то родство или же некие личные черты повлияли на выбор семьи невесты 47.
Еще одна представительница старшего поколения, Гюльджамал Тухватуллина (р. в 1896 году, в первый раз вышла замуж в 1911 году), также была единственной дочерью в довольно состоятельной семье. Брак 15-летней девочки с мужчиной старше ее на 16 лет был устроен родителями жениха без ведома самой невесты. Ее родные просто поставили ее перед фактом тремя днями позднее. Хотя она и сопротивлялась такому решению (по словам нашей информантки, дочери Тухватуллиной), родители тем не менее настояли на этом браке. За невестой дали приданое, состоящее из коровы, двух овец, а также большого количества одежды, подушек, перин, стеганых одеял и пуховых платков. Жених калыма не платил. Родив троих детей, она овдовела (муж ее умер в 1921 году) и жила вдовой семь лет, после чего снова вышла замуж, на этот раз в качестве второй жены. Первая жена этого нового мужа была по болезни беспомощна, и одной из обязанностей Гюльджамал было заботиться о хворой. Полигамия, хотя и разрешенная по законам ислама, не имела широкого распространения среди волжских татар и в большинстве случаев была вызвана неспособностью первой жены исполнять свои обязанности. Наша информантка знала только четыре случая во всей большой деревне, когда мужчина приводил в дом вторую жену 48.
Хатима Низамова, на момент нашей встречи старейшая жительница своей деревни, родилась в 1903 году. В интервью, данном мне в 1990-м, а также в последующем интервью, данном Гузели Шугаевой тремя годами позднее, она утверждала, что получила хорошее образование по части Корана и что училась она 10 лет. Когда я спросил, действительно ли она посещала медресе, она ответила, что, мол, нет, она училась у жены местного муллы 49. Это была обычная практика для мусульманских девочек, но обучение это, как правило, продолжалось ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы выучить на арабском наиболее часто произносимые молитвы.
Хатима едва начала взрослеть, когда началась Гражданская война, а в начале 1920-х годов и голод в Поволжье. Голод атаковал дважды: первый раз в 1921 году, второй - в 1923-м. В отчаянии овдовевшая мать Хатимы отдала пятерых своих детей в детский дом в городке Меликеса (позднее - Димитровград), а Хатиму, старшую дочь, замуж. Партия была достаточно выгодной в материальном отношении: несмотря на тяжелые времена, семья жениха имела двух лошадей и корову. В подарок семье Хатимы они преподнесли одежду и обувь, ее же приданое составляли теленок, пальто, шаль и постельное белье 50.
Жених Хатимы был их соседом, и всего двумя годами ее старше, они хорошо знали друг друга до того, как между их семьями была достигнута договоренность о браке. Стоит сравнить этот случай с историями первых двух женщин старшего поколения, чьи мужья были соответственно на 16 и 19 лет старше своих жен. Последняя схема верна и в отношении матери Хатимы, чей муж был старше ее на 12 лет, и в отношении родителей нашей следующей собеседницы (их разница в возрасте составляла 13 лет), а также и другой женщины из числа наших информанток (см. ниже - Шарифа) 51. Среди татарских информанток, вышедших замуж после 1935 года, супруги были ближе друг к другу по возрасту: мужья были старше своих жен в среднем не более, чем на шесть лет, что значительно отличалось от модели, типичной для русских браков.
Процесс традиционного ухаживания и бракосочетания в татарской деревне лучше всего был описан Гарифабану Абдуллиной, родившейся в 1908 году и вышедшей замуж в 1928-м. Так же как и русские женщины, татарки, по словам Гарифабану, организовывали вечерние сходки в свободных домах. Однако более строгие правила мусульманского общества относительно разделения полов определяли разницу этих мероприятий. Татарские женщины занавешивали окна полотенцами, прежде чем приступить к шитью, пению и танцам. Татарские мужчины, в противоположность русскому обычаю, не допускались на эти вечеринки, и им приходилось стоять на улице 52. Когда девушке пора было выходить замуж, отец будущего жениха приходил к ее родителям и обговаривал детали. Сторона невесты, в свою очередь, обеспечивала подарки ее новым «родителям»; в случае замужества Гарифабану - полотенце свекру и шерстяной платок свекрови. Приданое ее состояло из двух овец (одну дал ее отец, другую - брат), зимнего пальто, обычного пальто, платья и пухового платка. Ее отец, мать и брат, в свою очередь, тоже получили одежду в подарок. Семья жениха во время формальной церемонии заплатила и выкуп. Как объясняла Гарифабану, мужчины ее семьи созвали собрание (gizjat kabul), на которое был приглашен и мулла. Когда все были в сборе, будущая свекровь вручила невесте поднос, на котором лежали 50 рублей, завернутые в шаль. Затем мулла осмотрел поднос, чтобы засвидетельствовать сумму, соответствующую соглашению 53.
На долю Шарифы Ялишевой, самой молодой из наших татарских информанток, принадлежащей к поколению вышедших замуж до коллективизации, выпал особенно несчастливый принудительный брак. Ее мука была тем сильнее, поскольку до этого ей довелось ненадолго глотнуть другой, свободной городской жизни. Шарифа была родом из традиционной деревни, где мусульманским женщинам запрещалось ходить в мечеть и на базар. Женщины состояли при доме и должны были покрывать волосы, выходя за его пределы. В 1930 году в восемнадцать лет, она поехала в Ленинград навестить родственников, и там ей удалось устроиться на работу в одну из городских больниц. Ее самой сильной мечтой было навсегда остаться в Ленинграде. Но через два года отец потребовал, чтобы она вернулась домой. Она сопротивлялась, он настаивал, и в конце концов она сдалась и вернулась в родную деревню. Отец договорился о ее браке с человеком старше ее и с четырьмя детьми на руках. Самым печальным, по ее словам, из всего, что ей довелось пережить, был этот подневольный брак с мужчиной, к которому она не испытывала любви. Она рыдала дни напролет, так, что ее глаза превратились в опухшие нарывы. В Ленинграде у нее была свобода и работа, и вдруг ее отбросило назад в далекую деревушку, к мужчине, которого она не знала и детей которого ей пришлось растить. Вдобавок к этому, жаловалась Шарифа, она постоянно ходила беременной, так что было у нее семь родов (только четверо детей выжили), да еще и несколько абортов, сделанных тайком от мужа 54.
В отличие от своих русских современниц, татарские женщины старшего поколения - такие, какими они предстают в рассказанных ими историях, - были беспомощны против родительского авторитета. Выбор мужа и сроков замужества был абсолютно вне их контроля. Их истории также позволяют нам лучше понять образ жизни тех лет и в другом отношении. Домашний скот продолжал играть важную роль при обмене подарками, сопровождающем заключение брачного договора, что, возможно, являлось отголоском того, какое место занимала в жизни татар на протяжении долгого времени торговля скотом, особенно лошадьми. Продолжала практиковаться полигамия. Среди татарок старшего поколения, по всей видимости, процент грамотности был выше, чем среди их русских ровесниц, что являлось предметом особой гордости первых. Эта грамотность, однако, была определенного рода: она подразумевала лишь способность читать Коран или, по крайней мере, молитвы на арабском языке. Так как единственно доступными арабскими текстами были религиозные труды, это образование было направлено скорее на укрепление существующих устоев, чем на потенциальное открытие новых миров через доступ к письменному знанию.
46 Хатима Низамова, интервьюер - Рансель; Татарский Калмаюр, 15 июля 1990 года.
47 Минзифа Мустафина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. Возможно также, что какой-то недостаток невесты не позволял надеяться на более выгодную для нее партию.
48 Марьям Гимадеева, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. Один из наших мужчин-информантов, живший в другой деревне, рассказал, что у его богатого, а впоследствии раскулаченного отца было четыре жены, из которых его мать была четвертой, и обращались с ней, как со служанкой. Рахмет Сулейманов, интервьюер - Рансель; Ульяновск, 15 июля 1990 года.
49 Хатима Низамова, интервьюер - Рансель; Татарский Калмаюр, 15 июля 1990 года.
50 Хатима Низамова, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года.
51 Там же. Также Шарифа Ялишева, интервьюер - Рансель; Ленинград, 21 апреля 1990 года.
52 Гарифабану Абдуллина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года. По поводу разделения полов см. также: Зухра Позднякова, интервьюер - Рансель; Красное Село, 20 апреля 1990 года.
53 Гарифабану Абдуллина, интервьюер - Шугаева; Татарский Калмаюр, лето 1993 года.
54 После войны она действительно вернулась в Ленинградскую область, ког¬да ее семья переехала жить в Гатчину. Шарифа Ялишева, интервьюер - Рансель; Ленинград, 21 апреля 1990 года. Дополнительное интервью с родственницей Шарифы, Аминой Телешовой, интервьюер - Рансель; Ленинград, 8 мая 1990 года.
окончание - Татары: после коллективизации.