Пощёчина
В Мраморном
никогда не лишаю себя удовольствия
пройтись по гулкой пустоте
"музея Людвига",
послушать дамское щебетание
и "почесать языком"
со скучающими сиделками.
Как "кавалер со стажем"
всегда обращаю внимание
на перемены в макияже
и на новые "романтические" черты
в очередном прикиде.
Мои дамы,
как им и положено,
пунцовеют от удовольствия
и сто первый раз жалуются
не на холод и сквозняки,
всегда в музеях привычныя,
сколько на шедевры
Пикассо и Сегала,
В. Янкилевского и Дж. Боровски,
от одного соприсутствия которых
им становится "дурно",
и к концу дня
им уже непридуманно кажется,
что это некрофильское хулиганство
из них "всю жизнь повысасывало".
Я и сам
эту запоздалую уже отрыжку,
в рамках "пощечины общественному вкусу",
воспринимаю за живое
и охотно всегда верю
в вампиризм этого
эстетски выверенного "скандала".
Но, как всегда, люблю
моих дам подразнить,
обозвав всё это ещё и высоким "искусством"!
В ответ слышу всегда гневные филиппики
и удивления, что от меня,
человека "вроде как образованного",
им приходится выслушивать
подобную "галиматью".
Я, как всегда, робко
пытаюсь спорить,
невзначай поминая имена Гусева и Боровского,
тем самым подливая масла в огонь,
так что праведный гнев
обрушивается уже не на мою,
а на головы музейного начальства:
"Это ж надо быть полными придурками,
чтоб так сбрендить и
захламить дворец
столь безобразной мазнёй!"
Всегда,
даже играя с дамами в шашки,
любил изобразить "натиск"
и быть уже на шаг от победы,
но потом внезапу "зевнуть"
и дать дамскому сердцу
победно возликовать.
Так и здесь:
я сдаюсь на волю
всегда милосердной воительницы,
и она уже,
словоохотливо пересказывая мне,
что слышала от экскурсоводов
о Врубеле
и его трагической судьбе,
точно на крыльях сама улетает
в незабвенный для нея
и приснопамятный
"серебряный век"...
никогда не лишаю себя удовольствия
пройтись по гулкой пустоте
"музея Людвига",
послушать дамское щебетание
и "почесать языком"
со скучающими сиделками.
Как "кавалер со стажем"
всегда обращаю внимание
на перемены в макияже
и на новые "романтические" черты
в очередном прикиде.
Мои дамы,
как им и положено,
пунцовеют от удовольствия
и сто первый раз жалуются
не на холод и сквозняки,
всегда в музеях привычныя,
сколько на шедевры
Пикассо и Сегала,
В. Янкилевского и Дж. Боровски,
от одного соприсутствия которых
им становится "дурно",
и к концу дня
им уже непридуманно кажется,
что это некрофильское хулиганство
из них "всю жизнь повысасывало".
Я и сам
эту запоздалую уже отрыжку,
в рамках "пощечины общественному вкусу",
воспринимаю за живое
и охотно всегда верю
в вампиризм этого
эстетски выверенного "скандала".
Но, как всегда, люблю
моих дам подразнить,
обозвав всё это ещё и высоким "искусством"!
В ответ слышу всегда гневные филиппики
и удивления, что от меня,
человека "вроде как образованного",
им приходится выслушивать
подобную "галиматью".
Я, как всегда, робко
пытаюсь спорить,
невзначай поминая имена Гусева и Боровского,
тем самым подливая масла в огонь,
так что праведный гнев
обрушивается уже не на мою,
а на головы музейного начальства:
"Это ж надо быть полными придурками,
чтоб так сбрендить и
захламить дворец
столь безобразной мазнёй!"
Всегда,
даже играя с дамами в шашки,
любил изобразить "натиск"
и быть уже на шаг от победы,
но потом внезапу "зевнуть"
и дать дамскому сердцу
победно возликовать.
Так и здесь:
я сдаюсь на волю
всегда милосердной воительницы,
и она уже,
словоохотливо пересказывая мне,
что слышала от экскурсоводов
о Врубеле
и его трагической судьбе,
точно на крыльях сама улетает
в незабвенный для нея
и приснопамятный
"серебряный век"...