Неторопный разговорец...
Очнулся дедулькин kalakazo,
в каземате внутренней тюрьмы
за домом нумер 4, архитектора Гегелло,
что на Литейном 4,
в том самом две тысячи ...надцатом году,
переименнованной и носившей
уже гордое звание
Священного Синедриона.
Допрашивал дедусина - поскакусина
главный по граду Святого Петра,
православный инквизитор
первой категории Дятел Тук Тук.
Вальяжный и только что приятственно
отведавший белорыбицы,
в соседней с Большим Домом,
ресторации "Пристанище монаха",
он тютелька в тютельку,
подчёркнутой вежливостью и
временами смахивающей на садизм,
тонкой иронией,
и напоминал лучших представителей ГПУ - НКВД - КГБ - ФСБ,
приемственно так и сидевших в его креслице,
в огромном кабинете,
и витринными окошками,
с видом на жерла пушек
во дворе Артилерийской Академии.
Отпираться было бессмысленно:
выложенныя на стол 17-ть томов
"личного дела" дедулькина поскакулькина,
с телегами писанными на него
"друзьями детства", однокашниками,
однокорытниками, сокурсниками, соучениками,
чичисбеями, подельниками,
совиновниками, сопричастниками, соумышлениками.
И самыя последния зафиксированныя свидетелями
дедулькина преступления:
пропуск всенощного бдения и двух полиелеев,
без сопроводительной на то медицинской справки
(тридцать катских плетей на Сенной),
рассказанный в подворотне анекдот
про протодиакона Всея Руси
(три года, без права переписки),
чтение запрещённых "Дневников" Александра Шмемана
(семь лет, без права переписки),
и присутствие на обновленческой службе,
где Божественную литургию
отслужили на русском языке,
и всего лишь за сорок минут(!!!).
"А за явственную Кочетковщину, милейший kalakazo,
в нашей Священной Русской империи,
и десятью годами православного Гулага
нынче не обойдёшься..."
в каземате внутренней тюрьмы
за домом нумер 4, архитектора Гегелло,
что на Литейном 4,
в том самом две тысячи ...надцатом году,
переименнованной и носившей
уже гордое звание
Священного Синедриона.
Допрашивал дедусина - поскакусина
главный по граду Святого Петра,
православный инквизитор
первой категории Дятел Тук Тук.
Вальяжный и только что приятственно
отведавший белорыбицы,
в соседней с Большим Домом,
ресторации "Пристанище монаха",
он тютелька в тютельку,
подчёркнутой вежливостью и
временами смахивающей на садизм,
тонкой иронией,
и напоминал лучших представителей ГПУ - НКВД - КГБ - ФСБ,
приемственно так и сидевших в его креслице,
в огромном кабинете,
и витринными окошками,
с видом на жерла пушек
во дворе Артилерийской Академии.
Отпираться было бессмысленно:
выложенныя на стол 17-ть томов
"личного дела" дедулькина поскакулькина,
с телегами писанными на него
"друзьями детства", однокашниками,
однокорытниками, сокурсниками, соучениками,
чичисбеями, подельниками,
совиновниками, сопричастниками, соумышлениками.
И самыя последния зафиксированныя свидетелями
дедулькина преступления:
пропуск всенощного бдения и двух полиелеев,
без сопроводительной на то медицинской справки
(тридцать катских плетей на Сенной),
рассказанный в подворотне анекдот
про протодиакона Всея Руси
(три года, без права переписки),
чтение запрещённых "Дневников" Александра Шмемана
(семь лет, без права переписки),
и присутствие на обновленческой службе,
где Божественную литургию
отслужили на русском языке,
и всего лишь за сорок минут(!!!).
"А за явственную Кочетковщину, милейший kalakazo,
в нашей Священной Русской империи,
и десятью годами православного Гулага
нынче не обойдёшься..."