Хутынь
Хутынь за последние годы
распетушилась изрядно,
выставила павлиний хвост
новым из Москвы
иконостасным
задравголовушку
семиярусьем,
поставила сказочну камару
на том самом "худом" месте
полночных Варлаамих страхований,
заботливо оградило его
ярусами бетонных заборов,
так что и излучина самого Волхова
и простор заливных лугов
во всей захватывающей дух красотище
оцеплена и похованна,
закрыта на амбарный замок
по архипастырскому "благословленью".
В том самом Хутынском соборе,
с крыши какого
присноблаженный пономарь и инок Тарасий,
созерцал когда-то
глад, мор и огнь,
снедающий гневно
согрешивший Нову-град
храм,
в каком "сошедший в гроб"
старик Державин
вмурован плитою в сам церковный пол,
чтоб по нему топтались,
поминая его имя,
стою на руладноаггельском служении,
почти что так же пышном,
что и небесныя службы
в питероглебовском Спасе - Преображения.
Приложившись к ручке матушки-игуменьи,
также лобызаю руку епархиальной секретарши.
Эта пухленькая дамская ручка
пахнет миром,
какое она перед этим бережно разливала,
и тем своеобразным благоуханием,
каким отпахивают
еще новенькохрумкие антиминсы.
В просвещённой епархии
рыцарного владыки Льва
галантно управляют всем дамы,
они правят балом,
уставом,
канонами
и даже поркой на конюшне
провинившейся клиротни.
Ещё ближе к алтарю и престолу,
на самом уже амвоне,
свечконосно пламенеет сам губернатор Прусак
и лоснится,
очевидно, уже от прикупленной впрок
святости,
и главный благодетель Хутыни -
"смотрящий"
по звучной кличке "Коля-бес".
Именно здесь,
спаянныя с криминалом
властьпридержащие
отмаливают "распиленный" бюджетец,
отмывают кровушку
только что "грохнутых" бизнесменов,
получают архипастырский покров и защиту
на новые благостливые свершения.
Слеза умиления прошибает владыку Льва,
когда он братается с почётными гостями,
на амвоне расшаркивается и благодарит,
а я, грешным делом,
вспоминаю последния
предсмертныя державинские вирши:
"Река времён в своём теченье
Уносит все дела людей,
И топит в пропастье забвенья
Народы, царства и царей...".
распетушилась изрядно,
выставила павлиний хвост
новым из Москвы
иконостасным
задравголовушку
семиярусьем,
поставила сказочну камару
на том самом "худом" месте
полночных Варлаамих страхований,
заботливо оградило его
ярусами бетонных заборов,
так что и излучина самого Волхова
и простор заливных лугов
во всей захватывающей дух красотище
оцеплена и похованна,
закрыта на амбарный замок
по архипастырскому "благословленью".
В том самом Хутынском соборе,
с крыши какого
присноблаженный пономарь и инок Тарасий,
созерцал когда-то
глад, мор и огнь,
снедающий гневно
согрешивший Нову-град
храм,
в каком "сошедший в гроб"
старик Державин
вмурован плитою в сам церковный пол,
чтоб по нему топтались,
поминая его имя,
стою на руладноаггельском служении,
почти что так же пышном,
что и небесныя службы
в питероглебовском Спасе - Преображения.
Приложившись к ручке матушки-игуменьи,
также лобызаю руку епархиальной секретарши.
Эта пухленькая дамская ручка
пахнет миром,
какое она перед этим бережно разливала,
и тем своеобразным благоуханием,
каким отпахивают
еще новенькохрумкие антиминсы.
В просвещённой епархии
рыцарного владыки Льва
галантно управляют всем дамы,
они правят балом,
уставом,
канонами
и даже поркой на конюшне
провинившейся клиротни.
Ещё ближе к алтарю и престолу,
на самом уже амвоне,
свечконосно пламенеет сам губернатор Прусак
и лоснится,
очевидно, уже от прикупленной впрок
святости,
и главный благодетель Хутыни -
"смотрящий"
по звучной кличке "Коля-бес".
Именно здесь,
спаянныя с криминалом
властьпридержащие
отмаливают "распиленный" бюджетец,
отмывают кровушку
только что "грохнутых" бизнесменов,
получают архипастырский покров и защиту
на новые благостливые свершения.
Слеза умиления прошибает владыку Льва,
когда он братается с почётными гостями,
на амвоне расшаркивается и благодарит,
а я, грешным делом,
вспоминаю последния
предсмертныя державинские вирши:
"Река времён в своём теченье
Уносит все дела людей,
И топит в пропастье забвенья
Народы, царства и царей...".