На переломе
Эпоха русского религиозного ренессанса по времени совпадает
с серебреновекным культурным деланием
и поныне будоражит моё старческое воображение
и жаждой обновления и благостливых церковных перемен.
Предыдущие поколения разночинной интеллигенции -
на две трети выходцы из поповских семейств -
с лёгкостью пили афеистный яд
и зачитывались трудами Бюхнера и Молешотта,
где пелся гимн единой на потребу физиологии и
доказательствам всяческому отсутствию в человецех
души и духа.
А аристократия преискренно смеялась
над "церковностью народной",
где сам этот народ молился "доскам".
И знаменательна реакция Льва Николаевича Толстого
на его тогдашнее «отлучение от Церкви»:
он не только с лёгкостью вспомнил все
каноничныя нарушения процедуры «анафемы»,
но и вполне искренно был удивлён,
ведь его неверие разделяли и весь высший свет и
"почти все образованные люди в России... разделяют такое
неверие и беспрестанно выражали и выражают его и
в разговорах, и в чтении, и в брошюрах, и книгах".
И только на переломе девятнадцатого с двадцатым,
не без примеру Владимира Сергеича Соловьёва,
начинается возвращение к религиозным исканиям.
Именно только тогда смогли, наконец,
оценить древнерусскую икону
и уже не путать её с лубком.
Русский интеллигент подходил
к церковным стенам, крашенным в нелепо порточный цвет,
и под тёмными церковными сводами
(в патине и паутине с совсем неразличимыми фресками)
первым делом по-хозяйски сознавал себя новым "Лютором".
"Церковь в параличе с Петра Великого" -
по воле случая горестливо оброненные
Фёдором Михалычем когда-то словеса
стали искомой истиной,
и только решительное следование логике реформ
вроде как только и могло залатать пробоины
и снять одряхлевший церковный корабль с мели.
Даже епископат того времени с лёгкостью ратовал
за "изъятие" из храмов иконостасов,
стеною отделяющих клириков от лаиков,
а то и вовсе вынесения престола Божия
с освещаемыми на нём Дарами
в народ - на храмову середину.
И о сколько ещё возможностей для
литургических и церковных реформ таится
и до сих пор погребено в полузабытых
томах предсоборного присутствия
или в докладах на религиозно-философских вечерах
у Димитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус...
с серебреновекным культурным деланием
и поныне будоражит моё старческое воображение
и жаждой обновления и благостливых церковных перемен.
Предыдущие поколения разночинной интеллигенции -
на две трети выходцы из поповских семейств -
с лёгкостью пили афеистный яд
и зачитывались трудами Бюхнера и Молешотта,
где пелся гимн единой на потребу физиологии и
доказательствам всяческому отсутствию в человецех
души и духа.
А аристократия преискренно смеялась
над "церковностью народной",
где сам этот народ молился "доскам".
И знаменательна реакция Льва Николаевича Толстого
на его тогдашнее «отлучение от Церкви»:
он не только с лёгкостью вспомнил все
каноничныя нарушения процедуры «анафемы»,
но и вполне искренно был удивлён,
ведь его неверие разделяли и весь высший свет и
"почти все образованные люди в России... разделяют такое
неверие и беспрестанно выражали и выражают его и
в разговорах, и в чтении, и в брошюрах, и книгах".
И только на переломе девятнадцатого с двадцатым,
не без примеру Владимира Сергеича Соловьёва,
начинается возвращение к религиозным исканиям.
Именно только тогда смогли, наконец,
оценить древнерусскую икону
и уже не путать её с лубком.
Русский интеллигент подходил
к церковным стенам, крашенным в нелепо порточный цвет,
и под тёмными церковными сводами
(в патине и паутине с совсем неразличимыми фресками)
первым делом по-хозяйски сознавал себя новым "Лютором".
"Церковь в параличе с Петра Великого" -
по воле случая горестливо оброненные
Фёдором Михалычем когда-то словеса
стали искомой истиной,
и только решительное следование логике реформ
вроде как только и могло залатать пробоины
и снять одряхлевший церковный корабль с мели.
Даже епископат того времени с лёгкостью ратовал
за "изъятие" из храмов иконостасов,
стеною отделяющих клириков от лаиков,
а то и вовсе вынесения престола Божия
с освещаемыми на нём Дарами
в народ - на храмову середину.
И о сколько ещё возможностей для
литургических и церковных реформ таится
и до сих пор погребено в полузабытых
томах предсоборного присутствия
или в докладах на религиозно-философских вечерах
у Димитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус...