Зимой в Питере живёшь, как вверженный в глухой колодезь,
отражённым сумеречным светом
и всё в нём, что сопит сонливо и горестливо воздыхает,
без перерыву куксится и томится
в ожидании вольной волюшки.
Останавливаюсь в Русском
у мраморных юношей,
воспетых гекзаметром самим Александр Сергеичем,
как напоминание об уже канувшей в лету младости -
ея бесшабашности, а иногда и безбашенности,
где всё ещё похоже на детскую игру,
когда на летнем просторе
завсегда было желанным вволю нарезвиться -
распотешиться юной силою...
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post12813502/Всегда с надеждою
вглядываюсь и в виноградовскую "Весну",
в ея бирюзовыя тона,
словно сам уже там
выпростался, кряхтя по-стариковски,
из избёнки в подшитых валенках
и притулился тихохонько на завалинке,
жмурясь от уже греющего солнушка
и воздыхая запахом талого снегу...
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post12817557/А ещё более пронзительно
и уже с щемящей душевной болестию
выстаиваю у "Оттепели" Фёдора Васильева:
писал он ея уже задыхаясь,
харкаясь кровию и грохоча утробно кашлием,
сразу после этой запечатлённой весны -
весною своего бытия,
сгорев от питерской чахотки
на двадцать третьем году жизни
ещё одним весе́нным гением...
Уже после смерти Васильева Николай Ге написал:
«Молодой, сильный, всего пять лет живший как художник,
достигший высоты громадной... он открыл живое небо,
он открыл мокрое, светлое, движущееся небо и те прелести пейзажа,
которые он выразил в сотне своих картин».
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post12813686/