ТРОПА ТАЙГИ. ХРАНИТЕЛИ САРНИ НАЙ
Третий день мы продираемся сквозь совершенно непролазную чащобу плотной североуральской тайги. Нашим постоянным сопровождающим аккопанементом является хруст валежника под ногами и надоедливое зудение комаров рядом с ушами. А в голове крутится извечный вопрос: что жрут комары в тот самый момент, когда в тайге рядом с ними никого нет?
Наша маленькая экспедиция состоит из четырёх человек: трое хантов - дядя Коля, его сын Алексей, дяди Колин друг - дядя Петя и ваш покорный слуга. С нами - две умные хантейские лайки породы сибирской хаски. Знакомство с хантами произошло совершенно случайно на первый взгляд, но вы же знаете уже, что ничего случайного в этом мире не происходит...
За полтора года до описываемых событий я сидел на вокзале в маленьком древнем уральском городишке и ждал пригородный поезд, который должен был отвезти меня к моей старенькой матушке. По соседству со мной вольно расположился молодой здоровенный детина, чистокровный уральский русак на первый взгляд: под два метра ростом, светловолосый, сероглазый, с носом-картошкой. Одет он был по походному - в камуфлированный непромокаемый костюм и шнурованные ботинки-берцы. Рядом с ним стоял столитровый станковый рюкзак и зачехлённое ружье.
«С охоты едет, - подумалось мне. - Или на охоту». Заинтересованно разглядывая парнягу, я заметил, что он особым образом держит голову, слегка морщась во время поворотов шеи, и характерным образом сутулится. Дождавшись, когда наши взгляды пересеклись, я кивнул ему и спросил:
- Что, дружище, хандроз замучил?
Ответом мне стал изумлённый взгляд парня...
- А ты откуда знаешь?
- Просто вижу...
- Да вот, продуло меня что ли, шея совсем не поворачивается. Больно...
- Это легко поправимо...
- Да ну?! Давно маюсь с этим делом, замучился... Стоит только чуть застудиться или неудобно поспать и - все, приехали...
- От этого можно избавиться насовсем. Только необходимо немного собой позаниматься и потом регулярно делать определённые упражнения.
- Вот как? Слушай, а может быть ты мне покажешь, что и как? До поезда еще часа полтора. Успеем?
- В принципе, да... Успеем! Ты куда едешь то?
- Да к отцу, в Посёлок... - и парень называет ту самую деревню, куда и я держу свой путь!
- Ха! И я туда же еду, к матери.
- Попутчики, значит? Меня Лёха зовут...
- Гор...
- Странное имя...
- Это сокращённое от Георгий. Просто друзья меня зовут именно так.
- Хорошо, пусть будет Гор. Хотя, я как твою шапку увидел, то сразу тебя мысленно назвал Колымагиным. И Лёха заразительно хохочет, непосредственно указывая пальцем на мою спортивную шапочку, на которой белыми буквами отпечатано слово «Колыма».
У парня звонит телефон, он достаёт его из кармана, и вдруг начинает говорить на каком то странном, лесном языке. Если бы звери владели даром речи, они бы, наверное, разговаривали именно так. Завороженно слушаю непонятный язык и одновременно ощущаю какой-то внутренний диссонанс: вот передо мной сидит славянской внешности парень, но разговаривает на каком-то удивительном наречии, аналогов которого я никогда в своей жизни не слышал. Более чем странно! Так же странно было мне, когда я общался с чукотскими чуванцами, - по всем внешним признакам явные европеоиды, с примесью чукотской крови, о которой свидетельствовали выдающиеся скулы и слегка раскосые глаза. Но цвет глаз при этом был серым!
Наконец, парень заканчивает разговор и убирает мобильник в карман куртки.
- Послушай, Лёш, а ты кто по национальности?
- Я то? Хант!
- Ха-а-ант? Да ну? А по виду - чистый славянин, уральских кровей...
- Неее, правда, ханты мы! И отец мой хант, и дед. И мать с бабушкой. Ну а внешность... Разные мы бываем. Многое от рода зависит. Есть и черноволосые, и узкоглазые ханты. Разные роды, разная кровь... Мы - вот такие...
- Ладно, Лёшка, с национальностью разобрались, давай займемся твоим хандрозом...
Спустя два часа мы уже едем в поезде, разговаривая о разных, интересных нам обоим, вещах. Лёха трещит без умолку и с удовольствием крутит шеей, которая у него уже не болит после моего «рукоприкладства». За ближайшие полчаса я услышал краткую историю их рода, описание принадлежащих ему охотничьих и пастбищных угодий, весьма эмоциональную характеристику нефтяников, которые постоянно зарятся на их земли (тут Лёха адресует пространству большую и значимую фигу) и ряд лестных эпитетов в мой адрес после успешного исцеления его болячки.
- Слушай! Приедем в Посёлок, обязательно приходи к нам в гости! С родителями познакомлю. И ещё, это... Посмотришь отца с матерью? Они со спинами маются уже несколько лет, смотреть на них больно... Посмотришь?
- Не вопрос! Конечно, посмотрю...
- Вот это будет здорово! А мы тебе поляну накроем! Так тебя угостим, ты таких кушаний в жизни не ел! - И Лёха опять громко и заразительно хохочет, вызывая невольные улыбки других пассажиров...
- Да я много чего ел. Давно на севере живу. Вряд ли чукотская, чавчувенская или эвенская кухня чем-то принципиально отличается от вашей...
- А вот мы и проверим...
Ещё через несколько дней, после исцеления Лёхиных родителей, я испытал на себе все прелести хантейского гостеприимства и хлебосольства. После выхода в свет первой Тропы («Хранитель Севера»), многие читатели забрасывали меня комментариями и репликами, которые имели прямое отношение к описываемым блюдам и рецептам северной кухни. Прямо скажем, большинство этих комментариев были шутливо-ругательными, мол, как можно описывать ТАКОЕ? Городским жителям читать все эти кулинарные описания просто смертельно опасно! Корректор издательства, вычитывавший рукопись, жаловался мне в письме, что в период читки поправился на несколько килограммов, поскольку периодически был вынужден совершать рейды к холодильнику, когда терпеть это гастрономическое издевательство со стороны автора было невмоготу. Но автор склонен скрупулёзно-точно описывать все кулинарные нюансы национальной кухни, поэтому особо впечатлительным читателям рекомендует просто перевернуть эту страницу, не читая...
Итак... За хлебосольным столом в доме семейства хантов мне настоятельно рекомендовали попробовать хотя бы «по чуть-чуть» всё то, что наготовила тётя Зина, добродушная матушка моего неожиданно обретённого приятеля. Это «чуть-чуть» состояло из огромной миски пельменей из сохатины пополам с сохатиным же салом, кастрюли с наваристой шурпой из рябчиков, которой можно было накормить с добрый десяток человек, копны вяленой оленины, стопки обычных уральских блинов, к которым органично подошла банка моей колымской лососевой икры, вязанки вяленой и слегка подкопченой стерлядки, горки солёных бочковых огурцов, многочисленных розеток с какими-то разнообразными вареньями и джемами из местных ягод и яблочек-ранеток, глубокой чашки с солёными груздями (моего любимого кушанья!) и такой же чашки с мариноваными опятами, вездесущего «уральского салата» (вареная картошка, соленые грузди, рубленый зеленый лук, подсолнечное масло), разнообразных кувшинов с квасом и домашними соками из яблок, смородины, калины, и - как венец всего - глубокой тарелки, в которой красовался озёрный окунь ямного посола.
Даже если все это попробовать «по чуть-чуть», то можно было умереть тут же за столом от обжорства. Поэтому я более всего налегал на неизвестную мне доселе стерлядку, любимые свои оленину (она по вкусу оказалась отличной от нашей, колымской) и грузди, ну и, конечно же, окуня. При этом слушал подробный рассказ дяди Коли (отца Лёхи) о том, как солится этот самый окунь:
- Перво-наперво, Колымагин, на берегу окунёвого озера копам (ударение на втором слоге) большу яму. Дно выстилам досками и кладём на доски чистую, промытую и высушенную мешковину. Стенки ямы закрывам плетенкой из ивы или, если некогда, просто доской. Ставим сетку в озеро и окуня имам. На дно ямы сыплем соль, потом рыбу: слой соли, слой рыбы, слой соли, слой рыбы, и так до самого верху. Засыпам всё солью, а поверх кладём доски, на доски - тяжелые камни калёные, и сверху все засыпам землёй и оставлям так на 40 дней.
Потом раскрывам яму и перекладывам окуня в ящики и коробки. Потому и называется он так - ямный посол! Соль съедат всю слизь и кровь, и рыба получацца чистая, серебряная, да ладная. Чистим её от чешуи, снимам шкуру и нарезам тонкими пластами в чашку. Промывам водой от лишней соли, сверху - лучок, маслице, малость сбрызгиваем уксусом, перемешивам и - пальчики облизывам! От так от! Лучшей закуси нет на свете!
Дядя Коля зажмурившись, крепко крякает, словно бы опрокинул чарку самогона, хотя он не пьющий и не курящий дед. Ему на вид не дашь больше шестидесяти, хотя на самом деле он уже перешагнул за половину восьмого десятка. Он пониже сына примерно на голову, да зато в плечах шире его раза в полтора...
- Дры-ыщ! - смеётся дядя Коля, похлопывая Лёху по спине. - Но ходок, правда, знатный! Я уже за ним на охоте не угонюсь, бегат как сохатый по тайге...
- Дядя Коля! Так ты еще и на охоту ходишь? - изумлённо вопрошаю деда.
- Хант без охоты - не хант! - горделиво ответствует мне 75-летний старик, - Конечно, Колымагин, хожу! И на охоту, и на рыбалку. Сына быстрее меня бегат, зато вот пацан-от мой вровень со мной идёт, не обгонят...
«Пацаном» дядя Коля называет своего закадычного друга - дядю Петю, 65-летнего ханта, такого же страстного охотника и рыбака, как и он сам. Дед Петя мягко улыбается, слушая, как беззлобно балагурит его приятель, и подтверждающе кивает головой: да, верно, мол, не обгоняю, вровень ходим. Он молчун, дядя Петя, за весь вечер может и сказал-то всего два-три слова. Больше улыбается и молчаливо кивает головой в знак согласия, или покачивает из стороны в сторону, если не согласен...
В течение полутора лет в разное время было несколько таких вот душевных встреч-посиделок в гостеприимном доме уральских хантов. Кличка «Колымагин» окончательно закрепилась за мной, как своеобразная верительная грамота. Мои целительские способности и умение «делать погоду» пользовались непререкаемым авторитетом, а рассказы о путешествиях по другим северным краям - неизменным успехом и вниманием. Во время своих приездов я привозил свои гостинцы - красную икру, юколу, копченый нерпичий жир и вяленую корюшку, а увозил от хантов коробку с окунем ямного посола, бутылки с соком из местных ягод, банки с солеными груздями. Этот натуральный обмен превратился в целый веселый игровой ритуал, к равному удовольствию обеих сторон.
Мы постепенно сходились в этой неспешной науке познания друг друга, присматриваясь, обмениваясь ключевыми репликами, смотрели на реакцию на те или иные заявления. И вдруг в один из своих приездов, за вечерним чаем дядя Коля как то по особенному сказал: «Колымагин... А приезжай-ка ты этой осенью. Поедешь с нами на наши родовые земли, в тайге поживёшь, порыбачишь... А если повезёт, так и с нашей Королевой познакомишься...». И он загадочно и значительно замолчал.
Рой мыслей стремительно пролетел в моей голове: «Приглашение - это неспроста... Ясное дело! Интересно, что за королева? И откуда у хантов королева? Лесной ведь народ... Чего замолчал старый хант? Прикидывает словно что то... Странно, он с такой значимостью в голосе сказал про неё, словно бы она у них какая-то живая святыня...»
- Дядя Коля, - наконец решаюсь нарушить наше затянувшееся молчание, - а что за королева у вас такая?
- Да не королева она, на самом деле. Это мы её промеж себя так зовём... В шутку. - Однако на лице хантейского деда нет ни тени улыбки. Он серьёзен как никогда, словно бы стоит на пороге принятия важного решения.
- Не королева? Тогда кто она? И почему я должен с ней знакомиться?
- Потому что вы с ней... Вы с ней словно бы одного поля ягода. Или как пара ичиг - только одна - правая, а другая - левая...
- Не понимаю, что ты имеешь ввиду...
- Да что тут понимать? Вот ты вроде с виду - человек как человек, смеёшься, истории разные рассказываешь... интересные... А иногда вроде как на тебя под каким-то другим углом глянешь, а ты совсем другой, не такой как мы...
- Так я действительно не такой. Вы - ханты, я кержак, ваша земля - в лесу, моя - в горах и тундре... Другая кровь, другая нация...
- Да причём тут это? - Дядя Коля морщится, словно у него внезапно заболел зуб. - Я про другое говорю... Временами ты ведешь себя так, словно ты - это Она! Даже манера разговора похожа! И в такие моменты меня мороз по коже продирает...
- Да кто же она такая?!
- Она...- голос старика внезапно стал торжественным и звонким - Она - Хранительница.
- Вот как? И что же она хранит?
- А хранит она то, что вы уже почти тыщу лет ищете, да найти никак не можете...
- Какими-то загадками ты, дед, говоришь... Что мы ищем, и кто это - мы?
- Ну, вы! Белые люди, казаки, ученые, историки, эти, - как их би мать звать?, - а, вот, - археолухи!
- Подожди, подожди... Ты говоришь о...
А дед, перебивая меня, вдруг начинает высоким, театрально-комическим завыванием, зачитывать на память какой-то древний текст:
«Богыне древней, нага с сыном на стуле сидящая, приемлюще дары от своих, и дающе ей остатки во всяком промысле, а еже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто принесет жалеючи к ней, тот пред ней пад умрет, имеща бо жрение и съезд великий. Егда же вниде им слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати, и многое собрание кумирское спрятаща и до сего дни».
А потом, переведя дух, продолжает уже писклявым придурошным голосом, копируя, видимо, одного ему известного рассказчика из местных:
«Давно-давно гора ходи нельзя было. Кто ходи, тот хворай долго и умирай. Старый люди говори - там пупы стоял, Сони Эква, Золотой баба. Страшно было близко гора ходи. Баба шибко кричал. Люди говори страшный голос».
- Дядя Коля! Ты говоришь про Золотую Бабу?! Это её хранит ваша королева? - Мой голос внезапно сипнет, и я говорю неимоверно низким баритоном...
- Это у вас она называлась Золотой Бабой. Мы зовём её иначе - Сорни Най! - Коренастый хант словно бы смотрит на меня сверху вниз...
- И мы... пойдём туда, к ней?
- Вначале познакомлю тебя с Королевой... Она посмотрит на тебя... Она решит...
Читать продолжение...
Посетителей:
Наша маленькая экспедиция состоит из четырёх человек: трое хантов - дядя Коля, его сын Алексей, дяди Колин друг - дядя Петя и ваш покорный слуга. С нами - две умные хантейские лайки породы сибирской хаски. Знакомство с хантами произошло совершенно случайно на первый взгляд, но вы же знаете уже, что ничего случайного в этом мире не происходит...
За полтора года до описываемых событий я сидел на вокзале в маленьком древнем уральском городишке и ждал пригородный поезд, который должен был отвезти меня к моей старенькой матушке. По соседству со мной вольно расположился молодой здоровенный детина, чистокровный уральский русак на первый взгляд: под два метра ростом, светловолосый, сероглазый, с носом-картошкой. Одет он был по походному - в камуфлированный непромокаемый костюм и шнурованные ботинки-берцы. Рядом с ним стоял столитровый станковый рюкзак и зачехлённое ружье.
«С охоты едет, - подумалось мне. - Или на охоту». Заинтересованно разглядывая парнягу, я заметил, что он особым образом держит голову, слегка морщась во время поворотов шеи, и характерным образом сутулится. Дождавшись, когда наши взгляды пересеклись, я кивнул ему и спросил:
- Что, дружище, хандроз замучил?
Ответом мне стал изумлённый взгляд парня...
- А ты откуда знаешь?
- Просто вижу...
- Да вот, продуло меня что ли, шея совсем не поворачивается. Больно...
- Это легко поправимо...
- Да ну?! Давно маюсь с этим делом, замучился... Стоит только чуть застудиться или неудобно поспать и - все, приехали...
- От этого можно избавиться насовсем. Только необходимо немного собой позаниматься и потом регулярно делать определённые упражнения.
- Вот как? Слушай, а может быть ты мне покажешь, что и как? До поезда еще часа полтора. Успеем?
- В принципе, да... Успеем! Ты куда едешь то?
- Да к отцу, в Посёлок... - и парень называет ту самую деревню, куда и я держу свой путь!
- Ха! И я туда же еду, к матери.
- Попутчики, значит? Меня Лёха зовут...
- Гор...
- Странное имя...
- Это сокращённое от Георгий. Просто друзья меня зовут именно так.
- Хорошо, пусть будет Гор. Хотя, я как твою шапку увидел, то сразу тебя мысленно назвал Колымагиным. И Лёха заразительно хохочет, непосредственно указывая пальцем на мою спортивную шапочку, на которой белыми буквами отпечатано слово «Колыма».
У парня звонит телефон, он достаёт его из кармана, и вдруг начинает говорить на каком то странном, лесном языке. Если бы звери владели даром речи, они бы, наверное, разговаривали именно так. Завороженно слушаю непонятный язык и одновременно ощущаю какой-то внутренний диссонанс: вот передо мной сидит славянской внешности парень, но разговаривает на каком-то удивительном наречии, аналогов которого я никогда в своей жизни не слышал. Более чем странно! Так же странно было мне, когда я общался с чукотскими чуванцами, - по всем внешним признакам явные европеоиды, с примесью чукотской крови, о которой свидетельствовали выдающиеся скулы и слегка раскосые глаза. Но цвет глаз при этом был серым!
Наконец, парень заканчивает разговор и убирает мобильник в карман куртки.
- Послушай, Лёш, а ты кто по национальности?
- Я то? Хант!
- Ха-а-ант? Да ну? А по виду - чистый славянин, уральских кровей...
- Неее, правда, ханты мы! И отец мой хант, и дед. И мать с бабушкой. Ну а внешность... Разные мы бываем. Многое от рода зависит. Есть и черноволосые, и узкоглазые ханты. Разные роды, разная кровь... Мы - вот такие...
- Ладно, Лёшка, с национальностью разобрались, давай займемся твоим хандрозом...
Спустя два часа мы уже едем в поезде, разговаривая о разных, интересных нам обоим, вещах. Лёха трещит без умолку и с удовольствием крутит шеей, которая у него уже не болит после моего «рукоприкладства». За ближайшие полчаса я услышал краткую историю их рода, описание принадлежащих ему охотничьих и пастбищных угодий, весьма эмоциональную характеристику нефтяников, которые постоянно зарятся на их земли (тут Лёха адресует пространству большую и значимую фигу) и ряд лестных эпитетов в мой адрес после успешного исцеления его болячки.
- Слушай! Приедем в Посёлок, обязательно приходи к нам в гости! С родителями познакомлю. И ещё, это... Посмотришь отца с матерью? Они со спинами маются уже несколько лет, смотреть на них больно... Посмотришь?
- Не вопрос! Конечно, посмотрю...
- Вот это будет здорово! А мы тебе поляну накроем! Так тебя угостим, ты таких кушаний в жизни не ел! - И Лёха опять громко и заразительно хохочет, вызывая невольные улыбки других пассажиров...
- Да я много чего ел. Давно на севере живу. Вряд ли чукотская, чавчувенская или эвенская кухня чем-то принципиально отличается от вашей...
- А вот мы и проверим...
Ещё через несколько дней, после исцеления Лёхиных родителей, я испытал на себе все прелести хантейского гостеприимства и хлебосольства. После выхода в свет первой Тропы («Хранитель Севера»), многие читатели забрасывали меня комментариями и репликами, которые имели прямое отношение к описываемым блюдам и рецептам северной кухни. Прямо скажем, большинство этих комментариев были шутливо-ругательными, мол, как можно описывать ТАКОЕ? Городским жителям читать все эти кулинарные описания просто смертельно опасно! Корректор издательства, вычитывавший рукопись, жаловался мне в письме, что в период читки поправился на несколько килограммов, поскольку периодически был вынужден совершать рейды к холодильнику, когда терпеть это гастрономическое издевательство со стороны автора было невмоготу. Но автор склонен скрупулёзно-точно описывать все кулинарные нюансы национальной кухни, поэтому особо впечатлительным читателям рекомендует просто перевернуть эту страницу, не читая...
Итак... За хлебосольным столом в доме семейства хантов мне настоятельно рекомендовали попробовать хотя бы «по чуть-чуть» всё то, что наготовила тётя Зина, добродушная матушка моего неожиданно обретённого приятеля. Это «чуть-чуть» состояло из огромной миски пельменей из сохатины пополам с сохатиным же салом, кастрюли с наваристой шурпой из рябчиков, которой можно было накормить с добрый десяток человек, копны вяленой оленины, стопки обычных уральских блинов, к которым органично подошла банка моей колымской лососевой икры, вязанки вяленой и слегка подкопченой стерлядки, горки солёных бочковых огурцов, многочисленных розеток с какими-то разнообразными вареньями и джемами из местных ягод и яблочек-ранеток, глубокой чашки с солёными груздями (моего любимого кушанья!) и такой же чашки с мариноваными опятами, вездесущего «уральского салата» (вареная картошка, соленые грузди, рубленый зеленый лук, подсолнечное масло), разнообразных кувшинов с квасом и домашними соками из яблок, смородины, калины, и - как венец всего - глубокой тарелки, в которой красовался озёрный окунь ямного посола.
Даже если все это попробовать «по чуть-чуть», то можно было умереть тут же за столом от обжорства. Поэтому я более всего налегал на неизвестную мне доселе стерлядку, любимые свои оленину (она по вкусу оказалась отличной от нашей, колымской) и грузди, ну и, конечно же, окуня. При этом слушал подробный рассказ дяди Коли (отца Лёхи) о том, как солится этот самый окунь:
- Перво-наперво, Колымагин, на берегу окунёвого озера копам (ударение на втором слоге) большу яму. Дно выстилам досками и кладём на доски чистую, промытую и высушенную мешковину. Стенки ямы закрывам плетенкой из ивы или, если некогда, просто доской. Ставим сетку в озеро и окуня имам. На дно ямы сыплем соль, потом рыбу: слой соли, слой рыбы, слой соли, слой рыбы, и так до самого верху. Засыпам всё солью, а поверх кладём доски, на доски - тяжелые камни калёные, и сверху все засыпам землёй и оставлям так на 40 дней.
Потом раскрывам яму и перекладывам окуня в ящики и коробки. Потому и называется он так - ямный посол! Соль съедат всю слизь и кровь, и рыба получацца чистая, серебряная, да ладная. Чистим её от чешуи, снимам шкуру и нарезам тонкими пластами в чашку. Промывам водой от лишней соли, сверху - лучок, маслице, малость сбрызгиваем уксусом, перемешивам и - пальчики облизывам! От так от! Лучшей закуси нет на свете!
Дядя Коля зажмурившись, крепко крякает, словно бы опрокинул чарку самогона, хотя он не пьющий и не курящий дед. Ему на вид не дашь больше шестидесяти, хотя на самом деле он уже перешагнул за половину восьмого десятка. Он пониже сына примерно на голову, да зато в плечах шире его раза в полтора...
- Дры-ыщ! - смеётся дядя Коля, похлопывая Лёху по спине. - Но ходок, правда, знатный! Я уже за ним на охоте не угонюсь, бегат как сохатый по тайге...
- Дядя Коля! Так ты еще и на охоту ходишь? - изумлённо вопрошаю деда.
- Хант без охоты - не хант! - горделиво ответствует мне 75-летний старик, - Конечно, Колымагин, хожу! И на охоту, и на рыбалку. Сына быстрее меня бегат, зато вот пацан-от мой вровень со мной идёт, не обгонят...
«Пацаном» дядя Коля называет своего закадычного друга - дядю Петю, 65-летнего ханта, такого же страстного охотника и рыбака, как и он сам. Дед Петя мягко улыбается, слушая, как беззлобно балагурит его приятель, и подтверждающе кивает головой: да, верно, мол, не обгоняю, вровень ходим. Он молчун, дядя Петя, за весь вечер может и сказал-то всего два-три слова. Больше улыбается и молчаливо кивает головой в знак согласия, или покачивает из стороны в сторону, если не согласен...
В течение полутора лет в разное время было несколько таких вот душевных встреч-посиделок в гостеприимном доме уральских хантов. Кличка «Колымагин» окончательно закрепилась за мной, как своеобразная верительная грамота. Мои целительские способности и умение «делать погоду» пользовались непререкаемым авторитетом, а рассказы о путешествиях по другим северным краям - неизменным успехом и вниманием. Во время своих приездов я привозил свои гостинцы - красную икру, юколу, копченый нерпичий жир и вяленую корюшку, а увозил от хантов коробку с окунем ямного посола, бутылки с соком из местных ягод, банки с солеными груздями. Этот натуральный обмен превратился в целый веселый игровой ритуал, к равному удовольствию обеих сторон.
Мы постепенно сходились в этой неспешной науке познания друг друга, присматриваясь, обмениваясь ключевыми репликами, смотрели на реакцию на те или иные заявления. И вдруг в один из своих приездов, за вечерним чаем дядя Коля как то по особенному сказал: «Колымагин... А приезжай-ка ты этой осенью. Поедешь с нами на наши родовые земли, в тайге поживёшь, порыбачишь... А если повезёт, так и с нашей Королевой познакомишься...». И он загадочно и значительно замолчал.
Рой мыслей стремительно пролетел в моей голове: «Приглашение - это неспроста... Ясное дело! Интересно, что за королева? И откуда у хантов королева? Лесной ведь народ... Чего замолчал старый хант? Прикидывает словно что то... Странно, он с такой значимостью в голосе сказал про неё, словно бы она у них какая-то живая святыня...»
- Дядя Коля, - наконец решаюсь нарушить наше затянувшееся молчание, - а что за королева у вас такая?
- Да не королева она, на самом деле. Это мы её промеж себя так зовём... В шутку. - Однако на лице хантейского деда нет ни тени улыбки. Он серьёзен как никогда, словно бы стоит на пороге принятия важного решения.
- Не королева? Тогда кто она? И почему я должен с ней знакомиться?
- Потому что вы с ней... Вы с ней словно бы одного поля ягода. Или как пара ичиг - только одна - правая, а другая - левая...
- Не понимаю, что ты имеешь ввиду...
- Да что тут понимать? Вот ты вроде с виду - человек как человек, смеёшься, истории разные рассказываешь... интересные... А иногда вроде как на тебя под каким-то другим углом глянешь, а ты совсем другой, не такой как мы...
- Так я действительно не такой. Вы - ханты, я кержак, ваша земля - в лесу, моя - в горах и тундре... Другая кровь, другая нация...
- Да причём тут это? - Дядя Коля морщится, словно у него внезапно заболел зуб. - Я про другое говорю... Временами ты ведешь себя так, словно ты - это Она! Даже манера разговора похожа! И в такие моменты меня мороз по коже продирает...
- Да кто же она такая?!
- Она...- голос старика внезапно стал торжественным и звонким - Она - Хранительница.
- Вот как? И что же она хранит?
- А хранит она то, что вы уже почти тыщу лет ищете, да найти никак не можете...
- Какими-то загадками ты, дед, говоришь... Что мы ищем, и кто это - мы?
- Ну, вы! Белые люди, казаки, ученые, историки, эти, - как их би мать звать?, - а, вот, - археолухи!
- Подожди, подожди... Ты говоришь о...
А дед, перебивая меня, вдруг начинает высоким, театрально-комическим завыванием, зачитывать на память какой-то древний текст:
«Богыне древней, нага с сыном на стуле сидящая, приемлюще дары от своих, и дающе ей остатки во всяком промысле, а еже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто принесет жалеючи к ней, тот пред ней пад умрет, имеща бо жрение и съезд великий. Егда же вниде им слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати, и многое собрание кумирское спрятаща и до сего дни».
А потом, переведя дух, продолжает уже писклявым придурошным голосом, копируя, видимо, одного ему известного рассказчика из местных:
«Давно-давно гора ходи нельзя было. Кто ходи, тот хворай долго и умирай. Старый люди говори - там пупы стоял, Сони Эква, Золотой баба. Страшно было близко гора ходи. Баба шибко кричал. Люди говори страшный голос».
- Дядя Коля! Ты говоришь про Золотую Бабу?! Это её хранит ваша королева? - Мой голос внезапно сипнет, и я говорю неимоверно низким баритоном...
- Это у вас она называлась Золотой Бабой. Мы зовём её иначе - Сорни Най! - Коренастый хант словно бы смотрит на меня сверху вниз...
- И мы... пойдём туда, к ней?
- Вначале познакомлю тебя с Королевой... Она посмотрит на тебя... Она решит...
Читать продолжение...
Посетителей: