ТАНКИСТ МАРИЯ
ВОЙНА и ЖЕНЩИНЫ
О не парадной стороне фронтовых будней и мирной жизни, в которой победители влачат жалкое существование...
Мария РАШЕВСКАЯ ушла на фронт 16-летней, добавив себе 2 года. Полгода воевала контуженой, ничего не слыша и общаясь с товарищами знаками. Это не мешало ей ремонтировать родные Т-34 и подбивать вражеские "пантеры" и "тигры"… Не отчаивается она и сегодня. Хоть сама живет небогато и трудно (вместо заварки - кипяток, говорит, что так привыкла с войны), но в своем Земгальском предместье Риги помогает другим ветеранам войны, которые не получают никаких пособий и еле выживают на нищенские пенсии...
Женщина на войне - явление особое. Медсестра, радист, связная, снайпер, летчик, танкист… На фронте им приходилось так же тяжело, как и мужчинам. Но женщины не жаловались. Выбирали такую долю, чтобы поддержать своих мужчин: отцов, мужей, братьев. Защитить Родину, своих близких и еще не родившихся детей… Но при всем при том, что война всех уравнивала, а пуля не разбирала, кто перед ней, - женщина на войне стремилась оставаться женщиной. Даже тогда, когда под комбинезоном, телогрейкой, танкистским шлемом и слоем гари на лице трудно было различить девичье лицо. Но и мужчины оберегали своих боевых подруг от опасностей. Трофейные шоколадки, цветы с простреливаемой поляны… Этих знаков хватало. А охальникам была одна дорога - в штрафбат...
МАХНЕМ НЕ ГЛЯДЯ...
Во время наступления танкистам выдавали махорку и по 100 граммов спирта. Но Мария не пила и не курила (так, к слову, до сих пор и не притронулась ни к табаку, ни к спиртному). Поэтому отдавала ребятам из экипажа и наркомовскую сотку, и махорку. А они ей колотый сахар добывали. Вкуснотища! Вот и все радости, не считая редких возможностей помыться-постираться и съесть горячую кашу…
Их танковая бригада входила в 54-ю дивизию 3-й армии 2-го Прибалтийского фронта, которым с октября 1943 года командовал генерал армии Андрей ЕРЕМЕНКО - будущий маршал Советского Союза, освободитель Риги, чьим именем в советское время называлась улица в рижском микрорайоне Пурвциемс. И на всю танковую бригаду было всего семь девушек-танкисток, включая Марию. Все они были распределены по разным экипажам. К концу войны девчонок осталось пятеро - двое сгорели в танках.
Впрочем, предоставим слово самой Марии Афанасьевне. Вот ее рассказ "ВЕСТЯМ" о военном пути своего экипажа легендарной "тридцатьчетверки" (танка Т-34) - без прикрас и преувеличений.
ВОЛХОВ БОМБИЛИ…
- Как началась для вас война?
- Мы жили в пригороде Чудово (городок в Новгородской области. - Авт.). 21 июня 1941 года пошли спать с сестрой в сарай, на сеновал - у нас были корова и конь, так что сено заготавливали для них. Долго проговорили, а проснулись от того, что земля содрогалась от разрывов бомб - на противоположном берегу Волхова полыхало зарево. Был пятый час утра. Кто-то сообщил: началась война. А позже заговорили "тарелки" - Левитан объявил, что на страну напали фашисты. Приехал и маршал Климент Ворошилов - Чудово был узловой станцией, соединявшей Москву и Ленинград. Поэтому немцы уже в первые минуты войны бомбили город.
Пронеслось по дворам, что надо собираться. Мама плакала. К берегу Волхова подогнали баржи. Все уже погрузились, а мы все не успевали. Отец умер еще до войны - и мужских рук явно недоставало. Пока мы собирались, баржи уже ушли. Потом мы узнали, что немецкие бомбардировщики их разбомбили…
Мы решили спасаться от немцев пешком. Коня у нас забрали для нужд фронта, а корову оставили. Вот мы наложим на нее собранные узлы, а она их все сбрасывает. С горем пополам как-то приспособили… На пароме переправились через Волхов. Шли на северо-восток, на Тихвин, недели две. А там уже немцы в окрестностях стали появляться. Поэтому ушли за Тихвин, еще дальше, там их не было. Остановились в поселке Шехонском, нам выделили для житья сарай.
И вот два месяца с девчонками и младшей сестрой мы все ходили в военкомат - просились на фронт. Но нам отвечали: малы еще. А старший брат, он 1918 года рождения, с первых дней ушел воевать. И пропал. Ни похоронки, никаких сведений. Лишь в 1983 году удалось узнать, что младший лейтенант Андрей Котов пропал без вести 24 июля 1941 года в районе населенного пункта Ленинталь (это в Одесской области. - Авт.). До этого из Министерства обороны приходили дежурные ответы: в списках погибших и пропавших без вести не значится…
А я 1927 года рождения. На войну меня, понятное дело, не брали. Но мне в конце концов удалось убедить работника сельсовета, что в прежнюю метрику вкралась ошибка - прибавила себе 2 года. И вот в январе 1943-го меня зачислили в танковый отряд, в ремонтную часть. Работала слесарем. Это было под Вологдой, куда меня направили после двухмесячных курсов. Для нас оборудовали передвижную мастерскую, с навесом и ангарами. Тягачами таскали "тридцатьчетверки" и ремонтировали их: разбирали-собирали моторы, меняли прокладки, форсунки, коленвалы - приводили, словом, все в порядок…
Под башней самоходной зенитной установки - старший лейтенант Алексей АПАНАСЕНКО и рядовая Мария РАШЕВСКАЯ, на встрече в Германии с советскими танкистами, 1955 или 1956 год.)
- Если что, мотор Т-34 и сейчас сможете починить?
- Конечно.
- А "жигуль"?
- Нет, там уже другое. Разве что мотор советского трактора. Слесарем после курсов я показала себя прекрасно. И меня уже поставили сборщиком моторов для танков Т-34.
- Что же вы там своими ручонками-то могли сделать?
- Приходилось всяко. Но мы ведь были не одни, а с ребятами. У нас водитель был, радист, наводчик, подавальщики снарядов и командиры.
БРОНЯ КРЕПКА...
- Работали мы до октября 1943-го, - продолжает Мария Афанасьевна. - А потом нас назначили в боевой отряд. Экипаж притерся еще в ремонтной части. Т-34 стали выпускать уже массово. Прежние Т-26 хиленькие были, броня слабая. А Т-34 - мощный и одновременно легкий, мог разогнаться до 55 километров в час. А позже еще широкие гусеницы появились, проходимость добавилась. Удлинили пушку, прибавили ей калибр (сначала была диаметром 76,2 мм, а потом до 85 увеличили). Стрелять сразу стали точнее и пробивать вражескую броню легче. (К слову, Т-34 модернизировался в ходе войны постоянно, чуть ли не ежемесячно конструкторы вносили по несколько улучшений, но все они в основном касались тактико-технических характеристик. - Авт.)
И вот выход на марш на полученной "тридцатьчетверке". Затарились снарядами по полной: где было место, туда и клали. Переправляться надо было через Волхов. Мостов не было, использовали паром. По два танка ставили на паром, и он уходил из-за этого под воду. По колено в воде стояли и переправлялись, тянули трос, сдирая в кровь ладони. 48 танков успели переправить, а два последних попали под налет немецких бомбардировщиков. Нас тоже накрыли на берегу. Мы кинулись из танка. Я спряталась у гусеницы. Но взрывной волной от близкого разрыва бомбы меня кинуло в воронку и засыпало землей. Хорошо, ребята видели это.
Когда после бомбежки меня откопали, я была, как глумая, сидела на краю воронки, ничего не понимала. Контузило крепко. Сижу, ничего не слышу, сказать ничего не могу. Смотрю только, как замполит Николай Васильевич Чеботарев что-то кричит командиру нашего экипажа старшему лейтенанту Алексею Апанасенко, показывая на меня. Потом мне Апанасенко говорил, что замполит требовал отправить меня в госпиталь. Но командир меня оставил, схватил за шиворот и бросил в танк. Написал на бумажке: "Не выходи, сиди, оклемаешься, а я тебе есть принесу". Так прошел мой первый день на войне…
Командир объяснил, что не хотел отправлять меня в госпиталь не только потому, что тогда бы прислали в экипаж нового человека или оставили бы втроем. Главной причиной было его плохое зрение - командир был ведь еще и наводчиком. Апанасенко носил очки с толстыми стеклами, но не хотел признаваться, что ему трудно вести прицельный огонь. Он уже прежде воевал. А я, он был уверен, его не только не выдам, но и помогу.
АТАКА ЗА АТАКОЙ...
- Оклемалась немного лишь через неделю, уже под Островом Псковской области, - рассказывает Мария Афанасьевна. - Но по-прежнему была, как глухонемая, лишь мычала и знаками объяснялась. И вот бой. Против нас - "пантеры" и "тигры". Командир пытается и снаряды посылать в дупло, и стрелять. Дал мне бинокль. Я смотрю сквозь смотровые щели - все мимо. Хлопаю его по плечу: мол, погодите. А он знай - стреляет. Потом разозлился, что ничего не получается, снаряды уходят впустую, схватил меня и в свое кресло усадил. Он снаряд подавал, а я целилась во вражеские танки и стреляла по башням. После того, как танк удавалось подбить, немцы выпрыгивали, а наша пехота их подбирала. Там месиво настоящее было из танков и людей. Бой длился часа два. Немцам пришлось отступать.
Мы по трое суток не спавши были. Атака за атакой. Заправлялись на ходу, ели, дремали по очереди.
- Т-34 внутри очень тесен…
- Да, там только сгорбившись приходилось сидеть, упираясь в люк. Почему у меня позвонок и искривился. У механика-водителя - старшего сержанта Вани Курникова - тоже не развернешься, в рычаги и в броню упрешься. В куточке еще и Коля Корнеев - стрелок-радист, сержант. Да и я рядом, подающая снаряды. Над нами - командир-наводчик.
- А сколько один снаряд весил?
- От 16 до 20 килограммов - в зависимости от начинки. Вот и представьте, как мне, 16-летней, было. Да и нормально не ели - сидели чаще на сухарях. Правда, иногда отъедались трофеями, что доставали в немецких блиндажах в наступлении. Ребята шнапс брали, папиросы, сигареты. Шоколад нам, девчонкам, приносили. Еще перепадали хлеб и консервы. Нам помогали и сельчане, которых мы освобождали. Они всегда нам приносили, что могли: картошку, сало, лук. А вот если наша полевая кухня успевала за нами подтянуться, тогда разживались горяченьким - пшенной или просяной кашей. Конечно, без мяса.
- А в Т-34 холодно зимой было?
- Очень. Хотя на комбинезоны сверху мы надевали ватники или бушлаты. Но трудностей и неудобств мы особо не замечали - молодые были, да и война ведь. Поэтому и на болезни времени не оставалось, мысли одни были - о победе.
- Но хотя бы успевали где-нибудь помыться?
- Не до этого было. После боев вообще все ходили одуревшие от пороховых газов и в копоти. Лица - как у шахтеров после смены. А для того чтобы не завшиветь и для дезинфекции обмывались полученными от американцев специальными медицинскими препаратами.
ДРУ3ЬЯ-ТОВАРИЩИ...
- Вы чувствовали к себе мужское внимание, кроме приносимых из вражеских блиндажей шоколадок?
- Конечно. Но не в смысле заигрываний, нам не до этого было. Нас, девушек, наши мужчины оберегали. Мы как товарищи все были. И наше присутствие среди мужчин, наверное, добавляло им сил.
- Когда вы снесли несколько башен у "тигров", ваш командир не представил вас к награде?
- Нет, у нас не было такой возможности, потому что команда была - только вперед! Не до бумаг тут было. По двое-трое суток немцев из деревень и с высоток не могли выбить. Иногда и до недели доходило. Доты у них страшные были, противотанковые пушки, минометы…
Псковскую область освободили и зимой пошли на Прибалтику. А за подбитые несколько танков обычно не награждали. Награждали тех, кто шел на таран. У нас были такие ребята. И хотя им и не разрешали (технику жалели), они все равно таранили немецкие танки. Ведь иной раз, когда снаряды кончались, ничего другого и не оставалось. Или когда ты подбит. Вот наши парни и бросали свои машины на "тигры" и "пантеры". Многие погибали, их награждали уже посмертно…
Наши подбитые танки, чтобы немцам не достались, мы вытаскивали по ночам с нейтральных полос тягачами (об обстрелах при этом Мария Афанасьевна не считает даже нужным упоминать: обычное дело. - Авт.). Потом их ремонтировали. У нас было 6 экипажей, которые могли чинить танки даже на марше. Вот эта задача у нас была основной. Мы составляли агрегатно-ремонтный передвижной завод.
За полтора года 6 ремонтных экипажей - 24 бойца - ввели в строй 1 232 танка Т-34.
КОНЕЦ КОНТУЗИИ и ЯНКА-ГЕРОЙ...
- Весной 1944-го мы вышли под Бауску, - продолжает рассказ Мария Афанасьевна. - Помню, подкатили к одному хутору. Нам на передых дали 5 часов. Ребята с усталости завалились на втором этаже сразу спать. А я пошла к хозяйке (на хуторе, кроме нее, никого не было). Жестами показала ей, что хочу помыться. Она что-то стала говорить по-латышски, на чугунную плиту поставила бак с водой. Потом повела меня в сарай, а там у нее бадья для купания. Налила кипятку, разбавила и нашерхала мне спину, намыла. Потом показывает большим пальцем вверх: мол, ты красивая...
(Мария на послевоенной фотографии)
Я поднялась к ребятам на второй этаж. Только хотела устроиться спать у окна, как вижу: наши самолеты летят - звезды на крыльях. А я до тех пор все еще не слышала и не говорила. Вот стою и думаю: наверное, наши самолеты нам дорогу расчищать полетели. А потом смотрю: в одном месте бомба разорвалась, в другом, затем еще одна и уже ближе к дому. Тут голос у меня наконец прорезался. Я как заору: ребята, нас бомбят! Ребята вскочили, кинулись к окну: "Так это ж наши!" А я показываю на бомбы. Тут все вмиг бросились вниз по крутой лестнице. Скатились, пробежали и залегли в какой-то канаве. А я все говорю и говорю что-то. Командир мне: "Ты что не останавливаешься?" Я ему: а чтобы не забыть, что я уже говорю. Так ко мне от испуга и речь, и слух вернулись одновременно.
А через мгновение в дом попала бомба. Хозяйку разорвало на куски. Мы потом по частям ее собрали и похоронили. А дом был деревянным, он от разрыва бомбы загорелся…
- Так почему наши летчики бомбили своих же?
- Несогласованность произошла. Нам была дана команда пройти 40 километров, а мы прошли 100. Хорошо еще, что мы свои танки замаскировали кустами зелени. Летчики зачищали нам местность. Впереди нас по шоссе и вокруг немцы стояли.
Потом мы переправились через реку на плотах, которые соорудили ребята из инженерных войск, и пошли на Резекне. Там уже свободно было, сопротивления не встречали. Только под Резекне собрались расположиться на отдых, как прибежал мальчишка-латышонок Янка из деревеньки под Резекне. Показывает на сарай, кричит: там мама, дедушка. По-русски плохо говорит, но разобрали, что немцы загнали людей в сарай. Позже выяснилось, что немцы хотели узнать, в каких домах останавливались партизаны. Но местные жители никого не выдали. Поэтому их собирались казнить. Канистры уже приготовили. Этот мальчишка из сарая вылез по-пластунски и незаметно уполз. А потом прибежал к нам.
Замполит тут же дал команду - двумя танками немедленно освободить людей. А там 16 подвод немцев было, на каждой подводе по трое-четверо. Такая "моторизованная" часть "подводников". И когда они увидели наши танки, то попрыгали сразу на подводы - и ходу. Канистры так и остались. Сарай облить и поджечь они не успели. А в нем тесно друг к дружке стояли примерно сто человек - дети, старики, женщины… Когда засов открыли, какая радость всех охватила! Тут еще наши танки подошли. Люди приносили нам кто хлеб, кто картошку, хватали руки, чтобы поцеловать. А замполит объявил: скажите мальчику спасибо! И Янку, ему 11 лет было, принялись качать на руках…
Рига - Харбин
- Передохнули в Резекне, и нас бросили на Мадону, - вспоминает Мария Афанасьевна. - Шли уже спокойно - немцы удирали. За хутора зацепиться невозможно - это в России они в деревнях окапывались. Из Мадоны дошли до Риги, до Торнякалнса. Здесь приняли небольшой бой. Танков у противника не было, мы поддерживали свою пехоту. Все мосты в Риге были взорваны немцами. Нам инженерные войска опять сооружали плоты, на которых мы и переправлялись. А Рига была вся заминирована. Но немцы не успели ее подорвать - наши опередили. Когда один из танков подорвался на мине, вызвали полсотни саперов. Они разминировали всю Старую Ригу, в центре потом были горы мин. А после наши танки встречали цветами у памятника Свободы (сейчас здесь маршируют ветераны из латышских дивизий СС и их приверженцы, отрицая ликование рижан, которых советские войска освободили от фашистов. - Авт.).
Окончание войны мы встретили на полигоне, в 120 километрах севернее Риги. Узнали о капитуляции 8 мая в 4 часа дня. Мы ремонтировали и чистили танки. И тут комбриг Михаил Михайлович Попов пришел и сообщил: все, война кончилась. Что тут началось! Мы прыгали, кричали "ура", плакали, танцевали. В боях за Латвию погибло более 150 тысяч наших солдат и офицеров. Две девушки из танкисток нашего выпуска за это время боев погибли, сгорели в танках…
12 мая нас построили на полигоне и объявили, что война кончилась, но не для нас. Приказали двигаться своим ходом на Либаву (Лиепаю). Здесь подогнали нам 45 вагонов: платформы - впереди, для танков, а за ними теплушки - для нас. Погрузились и отправились, как нам сказали, в распоряжение Москвы. Но потом смотрим: и Киров, и Горький проехали, и Новосибирск… Ехали без остановок: днем и ночью. Кухня в вагоне была. Ехали больше недели. Недалеко от Байкала нас загнали в тупик, меняли паровоз. Так что несколько экипажей успели искупаться в Байкале. Сперва девушки - в мужских подштанниках и латаных-перелатаных лифчиках, потом - ребята. Правда, чуть не отстали от состава, запрыгнули на последнюю платформу. А начальство посчитало, что мы не успели. И остановили состав. Когда все выяснилось, всем влепили по трое суток нарядов…
На границе с Китаем мы должны были проходить 12-километровый туннель. Это было ночью, мы уже спали, когда всех сбросило на пол. Темень, гарь, непонятно что происходит. Открыли дверь, впереди замелькали огоньки. Прошли туда и увидели, что паровоз и две платформы с танками лежат на боку. Рельсы оказались разобраны, и хорошо еще, что наш состав шел с очень маленькой скоростью. Это была диверсия самураев, как нам сказали. Ведь мы ехали воевать с Квантунской армией, которая оккупировала северо-восток Китая и готова была напасть на Советский Союз. Потом, когда восстановили железнодорожный путь, нас несколько раз обстреливали из пулеметов из полей кукурузы, которая росла вдоль полотна.
Разгрузились мы уже в Китае, продвинулись в Муданьцзян, прошли Харбин, вглубь Маньчжурии. Командующий у нас был Кирилл Афанасьевич Мерецков - 1-й Дальневосточный фронт. Но танки в боях практически не участвовали. Там сопки, и применять их было бессмысленно. Вся тяжесть боев пала на пехоту. Во второй половине августа японцы уже сдавались сотнями, пока вся армия не капитулировала.
После этого нас направили во Владивосток. Оттуда в Ворошилов, потом - в Городеково, где были три казармы: танкистов, артиллеристов и летчиков. Стояли там до декабря 1947 года. Наши войска держали на случай нападения Америки, которая сбросила атомные бомбы на Японию…
МИРНАЯ ЖИЗНЬ
В 1946-м мне дали 20-дневный отпуск. Я поехала в Чудово. Но там все было сровнено с землей - люди жили в окопах и землянках. Поэтому в канун 1948 года, когда нас расформировали, я решила ехать в Ригу, которую мы освобождали.
Вначале мы разбирали от завалов набережную. Здесь же работали немецкие военнопленные, которые ремонтировали дорогу. Мы делились с ними хлебом, несмотря на то что буханка стоила 100 рублей, а получали мы по 450 рублей в месяц. Как выживали? Покупали картошку, варили из нее баланду, так и держались.
После того как набережную расчистили, я пошла работать на мебельную фабрику. На пилораму, где больше платили. На мне был тот же фронтовой бушлат. Жили сначала в бараке. Потом мне выделили комнату в 17 квадратных метров на Меркеля. Забрала к себе маму и сестру, которые все это время перебивались в Шехонском, за Тихвиным.
Работала и одновременно училась в 18-й вечерней школе. У меня ведь до войны было только 7 классов. За год окончила 8, 9, 10-й классы. Потом - техникум деревообрабатывающей промышленности. Меня назначили мастером во 2-м цехе, где я отработала 10 лет. Затем нас объединили с артелью "Большевичка". А до этого еще ездила на поднятие целины на полгода. Под моим началом было 200 человек. После целины меня назначили начальником 1-го цеха Рижской мебельной фабрики. Мы делали секции с антресолями, шкафы. И вот до 1990 года я все занималась мебелью, пока не ушла на пенсию.
- А как же личная жизнь?
- На фронте мы с девчонками дали друг другу клятву, что замуж во время войны не выйдем. А на Дальнем Востоке я познакомилась с парнем, который служил в береговой части, а потом с ранением попал в госпиталь. Когда поправился, стал работать в секретном отделе, оформлял и мне документы, так что знал, куда я еду. И в 1960 году он добился, чтобы его перевели в Ригу, на военно-морскую базу, работал водолазом. И вот иду я однажды с работы, во дворе вижу молодого человека в морской форме. Я даже не взглянула как следует. А он окликнул: "Маша!" Я присмотрелась и сразу его узнала: Николай, говорю, а что вы здесь делаете? А он: я приехал за вами. Так мы с ним сошлись, поженились. В 1961 году у нас родилась дочка (у Марии Афанасьевны есть уже и правнук. - Авт.). Муж вышел потом в отставку, работал водителем. А за 18 дней до выхода на пенсию, в 1970-м, присел на лавочку, и - все, сердце схватило. Повезли в 1-ю городскую больницу. Я ночами дежурила у него. Но сердце не выдержало…
...СЕЙЧАС у Марии Афанасьевны 402 ветерана, за год умерли 25 человек. В позапрошлом году было 480 ветеранов. Уже 14 лет Мария Рашевская занимается этой общественной работой - председатель Общества борцов антигитлеровской коалиции Земгальского предместья. Полк ее, состоящий из рядовых и сержантов, тает на глазах.
На каждого человека у Марии Афанасьевны - краткое досье. Они занимают 4 толстые общие тетради. Каждого человека надо навестить, проведать, чем живет-дышит. Если нужна помощь - побыстрее организовать. И в последний путь проводить. В год рядовые Победы собирают по 2 лата. На поздравления юбилярам, на похороны. Но цены растут: один венок на могилу - 27 латов. Цветы - еще 3. Такая арифметика…
В Латвии сейчас - 5 600 ветеранов рядового и сержантского состава, ленинградских блокадников и бывших малолетних узников концлагеря Саласпилс, которые не получают никаких пособий ни от Латвии, ни от России…
А 125 человек у Марии сейчас вообще не выходят на улицу. Есть колясочники. А есть полностью слепой ветеран. Ему сделали две операции на глазах, но не помогло. Он сошелся было с одной женщиной, но та через некоторое время умерла. А он свою однокомнатную квартиру переписал на ее дочь. Та вышла замуж и живет теперь в его квартире. А он без прописки - в квартире своей бывшей гражданской жены, ее мамы. Дочь не выгоняет его, но хочет продать квартиру.
- Я с ней поговорила, чтобы ветеран не остался на улице, договорилась с пансионатом для слепых, его туда берут, - озабочена Мария Афанасьевна. - Ездила к нашему ветерану с моим помощником - старшиной артиллерии Николаем Егоровичем Лариным. Привозили продукты, потому что он сидел без денег. А доверенность на получении пенсии - у дочки его бывшей жены. Он слепой умудряется управляться всем: варит себе кашки, стирает, моется…
...У Марии Афанасьевны нет громких наград: орден Великой Отечественной войны и медали - "За Победу над Германией", "За Победу над Японией", памятный знак за освобождение Прибалтики и другие юбилейные памятные знаки и медали. Ей бы еще одну - за Мужество.Потому что танкист Мария не унывает, хотя ведет сейчас неравный бой с латвийскими бюрократами. Если власти Литвы и Эстонии доплачивают ветеранам Великой Отечественной войны небольшие пенсии, то в Латвии такой чести удостоены лишь так называемые национальные партизаны - "лесные братья". А из канцелярий президента, премьера и Министерства благосостояния идут дипломатические отписки: мол, "действующие нормативные акты ЛР не предусматривают особую поддержку или доплаты участникам Второй мировой войны, проживающим в Латвии".
Поэтому вся надежда у ветеранов опять-таки на Россию. Посольство РФ в Риге на 9 мая выдает по 100 долларов на ветерана, за что пожилые люди, конечно же, благодарны российским дипломатам. Но разовая помощь положения в целом не исправит…
"ВОЙНА ВЫБРАЛА НАС…"
Ветераны пишут президенту России Дмитрию МЕДВЕДЕВУ
"Просим вас рассмотреть вопрос о компенсациях участникам ВОВ от рядового до старшего сержанта и добровольцев, которые не имеют льгот, хотя проливали кровь на фронтах. Мы, бывшая молодежь военной поры, войну не выбирали. Война выбрала нас и взвалила на наши неокрепшие плечи суровую ношу.
Офицерский состав и вдовы офицеров получают по две пенсии, а мы, солдаты, прожив в Латвии большую часть жизни, никаких доплат не имеем, кроме латвийской пенсии. Зато "лесным братьям" платят ежемесячно по 50 латов. Уважаемый Дмитрий Анатольевич, пожалуйста, проведите переговоры по этому поводу с нашим президентом Валдисом Затлерсом…"
(Встреча ветеранов на Кургане Дружбы - на стыке трех республик: Латвии, Белоруссии и России.)
Карен МАРКАРЯН
(фото автора и из личного архива Марии РАШЕВСКОЙ)
О не парадной стороне фронтовых будней и мирной жизни, в которой победители влачат жалкое существование...
Мария РАШЕВСКАЯ ушла на фронт 16-летней, добавив себе 2 года. Полгода воевала контуженой, ничего не слыша и общаясь с товарищами знаками. Это не мешало ей ремонтировать родные Т-34 и подбивать вражеские "пантеры" и "тигры"… Не отчаивается она и сегодня. Хоть сама живет небогато и трудно (вместо заварки - кипяток, говорит, что так привыкла с войны), но в своем Земгальском предместье Риги помогает другим ветеранам войны, которые не получают никаких пособий и еле выживают на нищенские пенсии...
Женщина на войне - явление особое. Медсестра, радист, связная, снайпер, летчик, танкист… На фронте им приходилось так же тяжело, как и мужчинам. Но женщины не жаловались. Выбирали такую долю, чтобы поддержать своих мужчин: отцов, мужей, братьев. Защитить Родину, своих близких и еще не родившихся детей… Но при всем при том, что война всех уравнивала, а пуля не разбирала, кто перед ней, - женщина на войне стремилась оставаться женщиной. Даже тогда, когда под комбинезоном, телогрейкой, танкистским шлемом и слоем гари на лице трудно было различить девичье лицо. Но и мужчины оберегали своих боевых подруг от опасностей. Трофейные шоколадки, цветы с простреливаемой поляны… Этих знаков хватало. А охальникам была одна дорога - в штрафбат...
МАХНЕМ НЕ ГЛЯДЯ...
Во время наступления танкистам выдавали махорку и по 100 граммов спирта. Но Мария не пила и не курила (так, к слову, до сих пор и не притронулась ни к табаку, ни к спиртному). Поэтому отдавала ребятам из экипажа и наркомовскую сотку, и махорку. А они ей колотый сахар добывали. Вкуснотища! Вот и все радости, не считая редких возможностей помыться-постираться и съесть горячую кашу…
Их танковая бригада входила в 54-ю дивизию 3-й армии 2-го Прибалтийского фронта, которым с октября 1943 года командовал генерал армии Андрей ЕРЕМЕНКО - будущий маршал Советского Союза, освободитель Риги, чьим именем в советское время называлась улица в рижском микрорайоне Пурвциемс. И на всю танковую бригаду было всего семь девушек-танкисток, включая Марию. Все они были распределены по разным экипажам. К концу войны девчонок осталось пятеро - двое сгорели в танках.
Впрочем, предоставим слово самой Марии Афанасьевне. Вот ее рассказ "ВЕСТЯМ" о военном пути своего экипажа легендарной "тридцатьчетверки" (танка Т-34) - без прикрас и преувеличений.
ВОЛХОВ БОМБИЛИ…
- Как началась для вас война?
- Мы жили в пригороде Чудово (городок в Новгородской области. - Авт.). 21 июня 1941 года пошли спать с сестрой в сарай, на сеновал - у нас были корова и конь, так что сено заготавливали для них. Долго проговорили, а проснулись от того, что земля содрогалась от разрывов бомб - на противоположном берегу Волхова полыхало зарево. Был пятый час утра. Кто-то сообщил: началась война. А позже заговорили "тарелки" - Левитан объявил, что на страну напали фашисты. Приехал и маршал Климент Ворошилов - Чудово был узловой станцией, соединявшей Москву и Ленинград. Поэтому немцы уже в первые минуты войны бомбили город.
Пронеслось по дворам, что надо собираться. Мама плакала. К берегу Волхова подогнали баржи. Все уже погрузились, а мы все не успевали. Отец умер еще до войны - и мужских рук явно недоставало. Пока мы собирались, баржи уже ушли. Потом мы узнали, что немецкие бомбардировщики их разбомбили…
Мы решили спасаться от немцев пешком. Коня у нас забрали для нужд фронта, а корову оставили. Вот мы наложим на нее собранные узлы, а она их все сбрасывает. С горем пополам как-то приспособили… На пароме переправились через Волхов. Шли на северо-восток, на Тихвин, недели две. А там уже немцы в окрестностях стали появляться. Поэтому ушли за Тихвин, еще дальше, там их не было. Остановились в поселке Шехонском, нам выделили для житья сарай.
И вот два месяца с девчонками и младшей сестрой мы все ходили в военкомат - просились на фронт. Но нам отвечали: малы еще. А старший брат, он 1918 года рождения, с первых дней ушел воевать. И пропал. Ни похоронки, никаких сведений. Лишь в 1983 году удалось узнать, что младший лейтенант Андрей Котов пропал без вести 24 июля 1941 года в районе населенного пункта Ленинталь (это в Одесской области. - Авт.). До этого из Министерства обороны приходили дежурные ответы: в списках погибших и пропавших без вести не значится…
А я 1927 года рождения. На войну меня, понятное дело, не брали. Но мне в конце концов удалось убедить работника сельсовета, что в прежнюю метрику вкралась ошибка - прибавила себе 2 года. И вот в январе 1943-го меня зачислили в танковый отряд, в ремонтную часть. Работала слесарем. Это было под Вологдой, куда меня направили после двухмесячных курсов. Для нас оборудовали передвижную мастерскую, с навесом и ангарами. Тягачами таскали "тридцатьчетверки" и ремонтировали их: разбирали-собирали моторы, меняли прокладки, форсунки, коленвалы - приводили, словом, все в порядок…
Под башней самоходной зенитной установки - старший лейтенант Алексей АПАНАСЕНКО и рядовая Мария РАШЕВСКАЯ, на встрече в Германии с советскими танкистами, 1955 или 1956 год.)
- Если что, мотор Т-34 и сейчас сможете починить?
- Конечно.
- А "жигуль"?
- Нет, там уже другое. Разве что мотор советского трактора. Слесарем после курсов я показала себя прекрасно. И меня уже поставили сборщиком моторов для танков Т-34.
- Что же вы там своими ручонками-то могли сделать?
- Приходилось всяко. Но мы ведь были не одни, а с ребятами. У нас водитель был, радист, наводчик, подавальщики снарядов и командиры.
БРОНЯ КРЕПКА...
- Работали мы до октября 1943-го, - продолжает Мария Афанасьевна. - А потом нас назначили в боевой отряд. Экипаж притерся еще в ремонтной части. Т-34 стали выпускать уже массово. Прежние Т-26 хиленькие были, броня слабая. А Т-34 - мощный и одновременно легкий, мог разогнаться до 55 километров в час. А позже еще широкие гусеницы появились, проходимость добавилась. Удлинили пушку, прибавили ей калибр (сначала была диаметром 76,2 мм, а потом до 85 увеличили). Стрелять сразу стали точнее и пробивать вражескую броню легче. (К слову, Т-34 модернизировался в ходе войны постоянно, чуть ли не ежемесячно конструкторы вносили по несколько улучшений, но все они в основном касались тактико-технических характеристик. - Авт.)
И вот выход на марш на полученной "тридцатьчетверке". Затарились снарядами по полной: где было место, туда и клали. Переправляться надо было через Волхов. Мостов не было, использовали паром. По два танка ставили на паром, и он уходил из-за этого под воду. По колено в воде стояли и переправлялись, тянули трос, сдирая в кровь ладони. 48 танков успели переправить, а два последних попали под налет немецких бомбардировщиков. Нас тоже накрыли на берегу. Мы кинулись из танка. Я спряталась у гусеницы. Но взрывной волной от близкого разрыва бомбы меня кинуло в воронку и засыпало землей. Хорошо, ребята видели это.
Когда после бомбежки меня откопали, я была, как глумая, сидела на краю воронки, ничего не понимала. Контузило крепко. Сижу, ничего не слышу, сказать ничего не могу. Смотрю только, как замполит Николай Васильевич Чеботарев что-то кричит командиру нашего экипажа старшему лейтенанту Алексею Апанасенко, показывая на меня. Потом мне Апанасенко говорил, что замполит требовал отправить меня в госпиталь. Но командир меня оставил, схватил за шиворот и бросил в танк. Написал на бумажке: "Не выходи, сиди, оклемаешься, а я тебе есть принесу". Так прошел мой первый день на войне…
Командир объяснил, что не хотел отправлять меня в госпиталь не только потому, что тогда бы прислали в экипаж нового человека или оставили бы втроем. Главной причиной было его плохое зрение - командир был ведь еще и наводчиком. Апанасенко носил очки с толстыми стеклами, но не хотел признаваться, что ему трудно вести прицельный огонь. Он уже прежде воевал. А я, он был уверен, его не только не выдам, но и помогу.
АТАКА ЗА АТАКОЙ...
- Оклемалась немного лишь через неделю, уже под Островом Псковской области, - рассказывает Мария Афанасьевна. - Но по-прежнему была, как глухонемая, лишь мычала и знаками объяснялась. И вот бой. Против нас - "пантеры" и "тигры". Командир пытается и снаряды посылать в дупло, и стрелять. Дал мне бинокль. Я смотрю сквозь смотровые щели - все мимо. Хлопаю его по плечу: мол, погодите. А он знай - стреляет. Потом разозлился, что ничего не получается, снаряды уходят впустую, схватил меня и в свое кресло усадил. Он снаряд подавал, а я целилась во вражеские танки и стреляла по башням. После того, как танк удавалось подбить, немцы выпрыгивали, а наша пехота их подбирала. Там месиво настоящее было из танков и людей. Бой длился часа два. Немцам пришлось отступать.
Мы по трое суток не спавши были. Атака за атакой. Заправлялись на ходу, ели, дремали по очереди.
- Т-34 внутри очень тесен…
- Да, там только сгорбившись приходилось сидеть, упираясь в люк. Почему у меня позвонок и искривился. У механика-водителя - старшего сержанта Вани Курникова - тоже не развернешься, в рычаги и в броню упрешься. В куточке еще и Коля Корнеев - стрелок-радист, сержант. Да и я рядом, подающая снаряды. Над нами - командир-наводчик.
- А сколько один снаряд весил?
- От 16 до 20 килограммов - в зависимости от начинки. Вот и представьте, как мне, 16-летней, было. Да и нормально не ели - сидели чаще на сухарях. Правда, иногда отъедались трофеями, что доставали в немецких блиндажах в наступлении. Ребята шнапс брали, папиросы, сигареты. Шоколад нам, девчонкам, приносили. Еще перепадали хлеб и консервы. Нам помогали и сельчане, которых мы освобождали. Они всегда нам приносили, что могли: картошку, сало, лук. А вот если наша полевая кухня успевала за нами подтянуться, тогда разживались горяченьким - пшенной или просяной кашей. Конечно, без мяса.
- А в Т-34 холодно зимой было?
- Очень. Хотя на комбинезоны сверху мы надевали ватники или бушлаты. Но трудностей и неудобств мы особо не замечали - молодые были, да и война ведь. Поэтому и на болезни времени не оставалось, мысли одни были - о победе.
- Но хотя бы успевали где-нибудь помыться?
- Не до этого было. После боев вообще все ходили одуревшие от пороховых газов и в копоти. Лица - как у шахтеров после смены. А для того чтобы не завшиветь и для дезинфекции обмывались полученными от американцев специальными медицинскими препаратами.
ДРУ3ЬЯ-ТОВАРИЩИ...
- Вы чувствовали к себе мужское внимание, кроме приносимых из вражеских блиндажей шоколадок?
- Конечно. Но не в смысле заигрываний, нам не до этого было. Нас, девушек, наши мужчины оберегали. Мы как товарищи все были. И наше присутствие среди мужчин, наверное, добавляло им сил.
- Когда вы снесли несколько башен у "тигров", ваш командир не представил вас к награде?
- Нет, у нас не было такой возможности, потому что команда была - только вперед! Не до бумаг тут было. По двое-трое суток немцев из деревень и с высоток не могли выбить. Иногда и до недели доходило. Доты у них страшные были, противотанковые пушки, минометы…
Псковскую область освободили и зимой пошли на Прибалтику. А за подбитые несколько танков обычно не награждали. Награждали тех, кто шел на таран. У нас были такие ребята. И хотя им и не разрешали (технику жалели), они все равно таранили немецкие танки. Ведь иной раз, когда снаряды кончались, ничего другого и не оставалось. Или когда ты подбит. Вот наши парни и бросали свои машины на "тигры" и "пантеры". Многие погибали, их награждали уже посмертно…
Наши подбитые танки, чтобы немцам не достались, мы вытаскивали по ночам с нейтральных полос тягачами (об обстрелах при этом Мария Афанасьевна не считает даже нужным упоминать: обычное дело. - Авт.). Потом их ремонтировали. У нас было 6 экипажей, которые могли чинить танки даже на марше. Вот эта задача у нас была основной. Мы составляли агрегатно-ремонтный передвижной завод.
За полтора года 6 ремонтных экипажей - 24 бойца - ввели в строй 1 232 танка Т-34.
КОНЕЦ КОНТУЗИИ и ЯНКА-ГЕРОЙ...
- Весной 1944-го мы вышли под Бауску, - продолжает рассказ Мария Афанасьевна. - Помню, подкатили к одному хутору. Нам на передых дали 5 часов. Ребята с усталости завалились на втором этаже сразу спать. А я пошла к хозяйке (на хуторе, кроме нее, никого не было). Жестами показала ей, что хочу помыться. Она что-то стала говорить по-латышски, на чугунную плиту поставила бак с водой. Потом повела меня в сарай, а там у нее бадья для купания. Налила кипятку, разбавила и нашерхала мне спину, намыла. Потом показывает большим пальцем вверх: мол, ты красивая...
(Мария на послевоенной фотографии)
Я поднялась к ребятам на второй этаж. Только хотела устроиться спать у окна, как вижу: наши самолеты летят - звезды на крыльях. А я до тех пор все еще не слышала и не говорила. Вот стою и думаю: наверное, наши самолеты нам дорогу расчищать полетели. А потом смотрю: в одном месте бомба разорвалась, в другом, затем еще одна и уже ближе к дому. Тут голос у меня наконец прорезался. Я как заору: ребята, нас бомбят! Ребята вскочили, кинулись к окну: "Так это ж наши!" А я показываю на бомбы. Тут все вмиг бросились вниз по крутой лестнице. Скатились, пробежали и залегли в какой-то канаве. А я все говорю и говорю что-то. Командир мне: "Ты что не останавливаешься?" Я ему: а чтобы не забыть, что я уже говорю. Так ко мне от испуга и речь, и слух вернулись одновременно.
А через мгновение в дом попала бомба. Хозяйку разорвало на куски. Мы потом по частям ее собрали и похоронили. А дом был деревянным, он от разрыва бомбы загорелся…
- Так почему наши летчики бомбили своих же?
- Несогласованность произошла. Нам была дана команда пройти 40 километров, а мы прошли 100. Хорошо еще, что мы свои танки замаскировали кустами зелени. Летчики зачищали нам местность. Впереди нас по шоссе и вокруг немцы стояли.
Потом мы переправились через реку на плотах, которые соорудили ребята из инженерных войск, и пошли на Резекне. Там уже свободно было, сопротивления не встречали. Только под Резекне собрались расположиться на отдых, как прибежал мальчишка-латышонок Янка из деревеньки под Резекне. Показывает на сарай, кричит: там мама, дедушка. По-русски плохо говорит, но разобрали, что немцы загнали людей в сарай. Позже выяснилось, что немцы хотели узнать, в каких домах останавливались партизаны. Но местные жители никого не выдали. Поэтому их собирались казнить. Канистры уже приготовили. Этот мальчишка из сарая вылез по-пластунски и незаметно уполз. А потом прибежал к нам.
Замполит тут же дал команду - двумя танками немедленно освободить людей. А там 16 подвод немцев было, на каждой подводе по трое-четверо. Такая "моторизованная" часть "подводников". И когда они увидели наши танки, то попрыгали сразу на подводы - и ходу. Канистры так и остались. Сарай облить и поджечь они не успели. А в нем тесно друг к дружке стояли примерно сто человек - дети, старики, женщины… Когда засов открыли, какая радость всех охватила! Тут еще наши танки подошли. Люди приносили нам кто хлеб, кто картошку, хватали руки, чтобы поцеловать. А замполит объявил: скажите мальчику спасибо! И Янку, ему 11 лет было, принялись качать на руках…
Рига - Харбин
- Передохнули в Резекне, и нас бросили на Мадону, - вспоминает Мария Афанасьевна. - Шли уже спокойно - немцы удирали. За хутора зацепиться невозможно - это в России они в деревнях окапывались. Из Мадоны дошли до Риги, до Торнякалнса. Здесь приняли небольшой бой. Танков у противника не было, мы поддерживали свою пехоту. Все мосты в Риге были взорваны немцами. Нам инженерные войска опять сооружали плоты, на которых мы и переправлялись. А Рига была вся заминирована. Но немцы не успели ее подорвать - наши опередили. Когда один из танков подорвался на мине, вызвали полсотни саперов. Они разминировали всю Старую Ригу, в центре потом были горы мин. А после наши танки встречали цветами у памятника Свободы (сейчас здесь маршируют ветераны из латышских дивизий СС и их приверженцы, отрицая ликование рижан, которых советские войска освободили от фашистов. - Авт.).
Окончание войны мы встретили на полигоне, в 120 километрах севернее Риги. Узнали о капитуляции 8 мая в 4 часа дня. Мы ремонтировали и чистили танки. И тут комбриг Михаил Михайлович Попов пришел и сообщил: все, война кончилась. Что тут началось! Мы прыгали, кричали "ура", плакали, танцевали. В боях за Латвию погибло более 150 тысяч наших солдат и офицеров. Две девушки из танкисток нашего выпуска за это время боев погибли, сгорели в танках…
12 мая нас построили на полигоне и объявили, что война кончилась, но не для нас. Приказали двигаться своим ходом на Либаву (Лиепаю). Здесь подогнали нам 45 вагонов: платформы - впереди, для танков, а за ними теплушки - для нас. Погрузились и отправились, как нам сказали, в распоряжение Москвы. Но потом смотрим: и Киров, и Горький проехали, и Новосибирск… Ехали без остановок: днем и ночью. Кухня в вагоне была. Ехали больше недели. Недалеко от Байкала нас загнали в тупик, меняли паровоз. Так что несколько экипажей успели искупаться в Байкале. Сперва девушки - в мужских подштанниках и латаных-перелатаных лифчиках, потом - ребята. Правда, чуть не отстали от состава, запрыгнули на последнюю платформу. А начальство посчитало, что мы не успели. И остановили состав. Когда все выяснилось, всем влепили по трое суток нарядов…
На границе с Китаем мы должны были проходить 12-километровый туннель. Это было ночью, мы уже спали, когда всех сбросило на пол. Темень, гарь, непонятно что происходит. Открыли дверь, впереди замелькали огоньки. Прошли туда и увидели, что паровоз и две платформы с танками лежат на боку. Рельсы оказались разобраны, и хорошо еще, что наш состав шел с очень маленькой скоростью. Это была диверсия самураев, как нам сказали. Ведь мы ехали воевать с Квантунской армией, которая оккупировала северо-восток Китая и готова была напасть на Советский Союз. Потом, когда восстановили железнодорожный путь, нас несколько раз обстреливали из пулеметов из полей кукурузы, которая росла вдоль полотна.
Разгрузились мы уже в Китае, продвинулись в Муданьцзян, прошли Харбин, вглубь Маньчжурии. Командующий у нас был Кирилл Афанасьевич Мерецков - 1-й Дальневосточный фронт. Но танки в боях практически не участвовали. Там сопки, и применять их было бессмысленно. Вся тяжесть боев пала на пехоту. Во второй половине августа японцы уже сдавались сотнями, пока вся армия не капитулировала.
После этого нас направили во Владивосток. Оттуда в Ворошилов, потом - в Городеково, где были три казармы: танкистов, артиллеристов и летчиков. Стояли там до декабря 1947 года. Наши войска держали на случай нападения Америки, которая сбросила атомные бомбы на Японию…
МИРНАЯ ЖИЗНЬ
В 1946-м мне дали 20-дневный отпуск. Я поехала в Чудово. Но там все было сровнено с землей - люди жили в окопах и землянках. Поэтому в канун 1948 года, когда нас расформировали, я решила ехать в Ригу, которую мы освобождали.
Вначале мы разбирали от завалов набережную. Здесь же работали немецкие военнопленные, которые ремонтировали дорогу. Мы делились с ними хлебом, несмотря на то что буханка стоила 100 рублей, а получали мы по 450 рублей в месяц. Как выживали? Покупали картошку, варили из нее баланду, так и держались.
После того как набережную расчистили, я пошла работать на мебельную фабрику. На пилораму, где больше платили. На мне был тот же фронтовой бушлат. Жили сначала в бараке. Потом мне выделили комнату в 17 квадратных метров на Меркеля. Забрала к себе маму и сестру, которые все это время перебивались в Шехонском, за Тихвиным.
Работала и одновременно училась в 18-й вечерней школе. У меня ведь до войны было только 7 классов. За год окончила 8, 9, 10-й классы. Потом - техникум деревообрабатывающей промышленности. Меня назначили мастером во 2-м цехе, где я отработала 10 лет. Затем нас объединили с артелью "Большевичка". А до этого еще ездила на поднятие целины на полгода. Под моим началом было 200 человек. После целины меня назначили начальником 1-го цеха Рижской мебельной фабрики. Мы делали секции с антресолями, шкафы. И вот до 1990 года я все занималась мебелью, пока не ушла на пенсию.
- А как же личная жизнь?
- На фронте мы с девчонками дали друг другу клятву, что замуж во время войны не выйдем. А на Дальнем Востоке я познакомилась с парнем, который служил в береговой части, а потом с ранением попал в госпиталь. Когда поправился, стал работать в секретном отделе, оформлял и мне документы, так что знал, куда я еду. И в 1960 году он добился, чтобы его перевели в Ригу, на военно-морскую базу, работал водолазом. И вот иду я однажды с работы, во дворе вижу молодого человека в морской форме. Я даже не взглянула как следует. А он окликнул: "Маша!" Я присмотрелась и сразу его узнала: Николай, говорю, а что вы здесь делаете? А он: я приехал за вами. Так мы с ним сошлись, поженились. В 1961 году у нас родилась дочка (у Марии Афанасьевны есть уже и правнук. - Авт.). Муж вышел потом в отставку, работал водителем. А за 18 дней до выхода на пенсию, в 1970-м, присел на лавочку, и - все, сердце схватило. Повезли в 1-ю городскую больницу. Я ночами дежурила у него. Но сердце не выдержало…
...СЕЙЧАС у Марии Афанасьевны 402 ветерана, за год умерли 25 человек. В позапрошлом году было 480 ветеранов. Уже 14 лет Мария Рашевская занимается этой общественной работой - председатель Общества борцов антигитлеровской коалиции Земгальского предместья. Полк ее, состоящий из рядовых и сержантов, тает на глазах.
На каждого человека у Марии Афанасьевны - краткое досье. Они занимают 4 толстые общие тетради. Каждого человека надо навестить, проведать, чем живет-дышит. Если нужна помощь - побыстрее организовать. И в последний путь проводить. В год рядовые Победы собирают по 2 лата. На поздравления юбилярам, на похороны. Но цены растут: один венок на могилу - 27 латов. Цветы - еще 3. Такая арифметика…
В Латвии сейчас - 5 600 ветеранов рядового и сержантского состава, ленинградских блокадников и бывших малолетних узников концлагеря Саласпилс, которые не получают никаких пособий ни от Латвии, ни от России…
А 125 человек у Марии сейчас вообще не выходят на улицу. Есть колясочники. А есть полностью слепой ветеран. Ему сделали две операции на глазах, но не помогло. Он сошелся было с одной женщиной, но та через некоторое время умерла. А он свою однокомнатную квартиру переписал на ее дочь. Та вышла замуж и живет теперь в его квартире. А он без прописки - в квартире своей бывшей гражданской жены, ее мамы. Дочь не выгоняет его, но хочет продать квартиру.
- Я с ней поговорила, чтобы ветеран не остался на улице, договорилась с пансионатом для слепых, его туда берут, - озабочена Мария Афанасьевна. - Ездила к нашему ветерану с моим помощником - старшиной артиллерии Николаем Егоровичем Лариным. Привозили продукты, потому что он сидел без денег. А доверенность на получении пенсии - у дочки его бывшей жены. Он слепой умудряется управляться всем: варит себе кашки, стирает, моется…
...У Марии Афанасьевны нет громких наград: орден Великой Отечественной войны и медали - "За Победу над Германией", "За Победу над Японией", памятный знак за освобождение Прибалтики и другие юбилейные памятные знаки и медали. Ей бы еще одну - за Мужество.Потому что танкист Мария не унывает, хотя ведет сейчас неравный бой с латвийскими бюрократами. Если власти Литвы и Эстонии доплачивают ветеранам Великой Отечественной войны небольшие пенсии, то в Латвии такой чести удостоены лишь так называемые национальные партизаны - "лесные братья". А из канцелярий президента, премьера и Министерства благосостояния идут дипломатические отписки: мол, "действующие нормативные акты ЛР не предусматривают особую поддержку или доплаты участникам Второй мировой войны, проживающим в Латвии".
Поэтому вся надежда у ветеранов опять-таки на Россию. Посольство РФ в Риге на 9 мая выдает по 100 долларов на ветерана, за что пожилые люди, конечно же, благодарны российским дипломатам. Но разовая помощь положения в целом не исправит…
"ВОЙНА ВЫБРАЛА НАС…"
Ветераны пишут президенту России Дмитрию МЕДВЕДЕВУ
"Просим вас рассмотреть вопрос о компенсациях участникам ВОВ от рядового до старшего сержанта и добровольцев, которые не имеют льгот, хотя проливали кровь на фронтах. Мы, бывшая молодежь военной поры, войну не выбирали. Война выбрала нас и взвалила на наши неокрепшие плечи суровую ношу.
Офицерский состав и вдовы офицеров получают по две пенсии, а мы, солдаты, прожив в Латвии большую часть жизни, никаких доплат не имеем, кроме латвийской пенсии. Зато "лесным братьям" платят ежемесячно по 50 латов. Уважаемый Дмитрий Анатольевич, пожалуйста, проведите переговоры по этому поводу с нашим президентом Валдисом Затлерсом…"
(Встреча ветеранов на Кургане Дружбы - на стыке трех республик: Латвии, Белоруссии и России.)
Карен МАРКАРЯН
(фото автора и из личного архива Марии РАШЕВСКОЙ)