Ах, изоляция...
https://sapojnik.livejournal.com/3972602.html?thread=510425594#t510425594
Изоляция от кого?
От социумов потребителей, чайлд-фри, геев, лесб и прочих продуктов хороших времен цикла Платона? Да и пёс с ними:)
Важно другое - какими будем мы. Мы от них в шаге-полшаге и ни от чего не гарантированы и не защищены. Все зависит от нас, сможем ли мы свернуть на другую дорогу, дорогу ad astra, или нет. Похоже, здесь нам никто не помощник, во всем диапазоне от Сапожника до ВВП:) Хотя, с высоты моего происхождения:) Элиты заняты монетизацией толпы, а их горизонт планирования не превышает горизонт планирования моего кота:):):) Сила толпы и легитимность ниже плинтуса:)
Мы сами, только мы.
Попытаемся?...
"- Ей-богу, он может это сделать, - бормочет Чесвик.
- Точно, он, наверное, приподнимет ее, - говорит Фредериксон.
- Больше похоже, что он заработает превосходную грыжу, - говорит Хардинг. - Да ладно, Макмерфи, прекратите вести себя как дурак. На свете нет мужчины, который поднял бы эту штуковину.
- Отойдите, вы расходуете мой кислород.
Макмерфи немножко размял ноги, чтобы принять хорошую стойку, снова вытирает руки о бедра, а потом нагибается и берется за ручки по обе стороны панели. Стоило ему напрячься, как ребята начали подсмеиваться и подкалывать его. Он ослабляет хватку, выпрямляется, оглядывается и снова разминает ноги.
- Сдаешься? - ухмыляется Фредериксон.
- Просто решил немного передохнуть. Эта штука требует поднапрячься по-настоящему. - И он снова хватается за ручки.
Неожиданно все затихают. Больше никто над ним не подшучивает. Его руки превращаются в бугры, и вены проступают на их поверхности. Он зажмуривает глаза и оскаливается, открывая зубы. Его голова откинулась, и сухожилия натянулись, словно витые веревки, бегущие от его тяжелой шеи вниз по обеим рукам - к ладоням. Все его тело вибрирует от напряжения, когда он пытается поднять то, что - он знает! - поднять не может, и все вокруг это знают.
На одну секунду мы засомневались, когда услышали, как скрипит цемент у нас под ногами.
А потом воздух рывком выходит из его легких, и он отлетает назад и приваливается к стене. На ручках, за которые он держался, остается кровь. Одну минуту он, отдуваясь, стоит у стены, глаза его закрыты. И в комнате не слышно ни звука, кроме его свистящего дыхания; все молчат.
Он открывает глаза и оглядывает нас. Смотрит на ребят - на одного, другого и даже на меня, - а потом сует руку в карман, где лежат долговые расписки, полученные за последние несколько дней игры в покер. Он опирается на стол и пытается разложить их, но руки превратились в две красные клешни, пальцы его не слушаются.
В конце концов он сбрасывает всю пачку на пол - там, наверное, по сорок - пятьдесят долларов с каждого - и поворачивается, чтобы выйти из ванной. Потом, задержавшись в дверях, оборачивается и смотрит на нас.
- Но я, во всяком случае, пытался, - говорит он. - Черт бы все побрал, я хотя бы знаю, что сделал все возможное, разве не так? - И он выходит, оставляя запачканные листки бумаги на полу - пусть разбираются".