Предновогоднее
Тогда все носились с магией цифр. Декабрь уходящего 1999 года. Вот ещё чуть-чуть, и всё измениться, новое тысячелетие, как с чистого листа. Мы с мужем жили в двухкомнатной квартире на Ваське, на Малом проспекте. Квартира принадлежала старшему сыну двоюродной сестры мужа моей тёти, который уехал в Германию. Чужое жильё, оно всегда чужое, сколько в него не вкладывай, как не переставляй предметы, как не раскладывай по полу у кровати книги, ты всегда на чемоданах, даже если живёшь в этом, чужом жилье второй, или третий год. Дима, тот самый старший сын, никогда не жил в этой квартире. В ней жил и умер отец тёти Бэлы, той самой двоюродной сестры мужа моей тёти. Это родство только выглядит так несуразно, на самом деле, тётя Бэла невероятно родной для меня человек. Если бы не она, меня бы просто не было. Это она убедила мою маму, что она сможет родить в сорок, несмотря на фибромиому матки. Она просто взяла маму в охапку, и больше, до самого моего появления на свет, не отпустила. Тогда она работала гинекологом в Песочном. Это Онкологический Центр. Когда-то, когда она была девочкой, её папа ушёл от них, от её мамы и сестры, красавицы Вали. Я не видела её молодой, я не видела её фотографий, но то, что я увидела в детстве, меня потрясло. Такая красота и царская осанка встречается редко. Тётя Валя никогда не скрывала возраст, она была невероятно красива с седыми, вьющимися волосами, собранными в тяжёлую, низкую кичку на затылке, всегда небрежную, всегда с выбившимися прядями у лица. С вечным Беломором в руке на отлёте, как будто это не папироса, а тончайший мундштук арт-нуво. Ни грамма косметики, не взирая на моду. Высоко поднятый подбородок и точёная шея, гордо и непреклонно несущая красивую и умную голову. У неё был сын. Илья. Видимо его отец был красавцем не меньшим, чем мать. Илья был невысок, но очень широк в плечах, и гибок в пояснице. В отличие от тёти Вали - русоволос и синеглаз, как викинг, и вообще, в его лице совсем не читался восток, с которого пришли предки его матери. Помню, когда я увидела его первый раз, мне было лет десять. Ему четырнадцать. Я влюбилась моментально. Не просто с первого взгляда, с первого его возникновения, где-то на периферии моего зрения. Я сидела за столом в большой комнате их квартиры. Все стены были заставлены книгами до самого потолка, а потолки были так высоки, что рядом с полками стояла стремянка, для того, чтобы доставать книги с верхних полок. За моей спиной открылась дверь, и я, не успев оглянуться, влюбилась.
Так вот, дедушка синеглазого Ильи умер в той квартире, в которой мы с моим бывшим мужем жили в декабре 1999 года.
Всё тогда было совсем плохо. Это трудно объяснить. Ничего, вроде бы не происходит, всё то же, что и раньше, но ты чувствуешь, что человек от тебя уходит. Он ещё рядом, но уже его нет. Всё понятно, становится меньше слов. Меньше времени, которое вы проводите вместе. Я перестала спрашивать, где он был, и почему так поздно вернулся. Я точно знала, что вчера он красил стены у моей лучшей подруги, а сегодня помогал циклевать пол, а завтра повезёт её овчарку к ветеринару. Я знала, это потому что она сама мне рассказывала, всё это. Мой внутренний голос орал мне в уши: «Всё! Он ушёл от тебя!» А, что-то в повреждённом сознании не давало возможности поверить в это. Я не задавала вопросов, не устраивала сцен, я молча и с улыбкой сходила с ума.
Всё тогда было очень плохо. Мы жили на мою зарплату в театре, вы представляете, что это такое? Это ровно четыре раза сходить в магазин. И его разовые деньги, которые он за развозку продуктов по театральным буфетам, которые принадлежали моей лучшей подруге. Я сама попросила её об этой работе. Мы ещё не оправились от кризиса 1998 года, тогда муж потерял работу. Его уволили из крупной фирмы, он уезжал в Красноярск, пытался там наладить производство багета для картин при Союзе Художников, но ничего из этого не вышло. В августе 1999 года он вернулся. Я служила в театре, а он устроился сторожем, сутки через трое. А потом, у подруги разбился водитель, который развозил по буфетам товар, и я попросила её об этом месте.
Деньги в театре выдавали два раза в месяц - 5 (точно помню) и 20 (приблизительно), те, что выдали двадцатого, кончились, едва хватало на дорогу до театра. А мне очень хотелось сделать мужу подарок на Новый год. Внутренний голос орал: «Всё кончено!», а не хотелось сделать подарок. Я очень любила его. Занимать не хотелось. Попросить у него под каким-нибудь предлогом, не вариант. Заработать… в тот год совсем не было новогодних заказов, я спрашивала всех знакомых, но ничего.
Когда мы въехали в эту квартиру, примерно месяца три назад, я обалдела от того что увидела в кладовке, и под раковиной в кухне, там где нередко стоят помойные ведра. Батареи бутылок. Из-под вина, водки, пива. Видимо дед, который умер в этой квартире, и оставил наследство Димке, старшему сыну тёти Бэлы, выпивал крепко. Я пришла в ужас, но, почему-то не вынесла бутылки на помойку. В принципе, они не мешали. Ведра у нас не было, мусор собирали в пакеты, и выносили по дороге к метро, а кладовку я закрыла за ненадобностью.
Я наткнулась на пункт приёма стеклотары, когда ходила платить за квартиру. Я думала, что их больше нет. Когда-то в детстве, мы бегали сдавать бутылки, а потом, мне даже не попадались на глаза такие вывески «Пункт приёма стеклотары. Работает 8.00 - 16.00. Выходной: Воскресенье»
Вернувшись, домой после утренней репетиции в театре, я решила перемыть бутылки, потому что на вывеске я прочитала приписку от руки «Принимаем только чистую тару!»
Я набрала в ванну воды и отправляла отмокать бутылки от векового налёта чего-то липкого партиями. Теперь я точно знала, сколько стоит каждая бутылка. Перемыв их, выбросив те, у которых я обнаружила дефекты, я подсчитала общую сумму, которую я должна была получить. Посчитала, и пошла в сверкающий предновогодними огнями город, искать подарок. Мне хотелось знать заранее, на что мне хватит этой суммы. У метро Василеостровская, прямо напротив был, а может и есть до сих пор магазин Ив Роше. Я очень любила этот магазин, он появился недавно, и все мои подруги пользовались этой косметикой. А я любила заходить в него, пробовать ароматы, задавать вопросы, сомневаться, но никогда ничего не покупать. Я позволяла себе мечтать, вот кончится трудное время, и я куплю себе духи, или молочко для тела, или мыло с солью мёртвого моря. В этом магазине я присмотрела мужской аромат. Мне он нравился настолько, что я сама бы пользовалась им. И не только сам аромат, всё - оформление, цвет и фактура флакона, упаковка. Мне казалось тогда, что в этом есть какой-то высокий стиль.
Той суммы, которую я должна была получить за сданные бутылки, должно было хватить на самый маленький флакон. Но и это очень радовало меня. Красивая плоская бутылочка цвета старого изумруда, матовая и чуть шершавая на ощупь умещалась на ладони. На её боку поблёскивал прозрачными прожилками выгравированный лист. Я нежно погладила драгоценность пальцем, и решила, что завтра непременно куплю эти духи мужу.
Едва муж уехал на поставки, я оделась, и пошла проверить, работает ли пункт, и есть ли у них деньги. Деньги были. Придя домой, я начала складывать бутылки в большую чёрную дорожную сумку. Целая сумка оказалось неподъёмной. Я поняла, что двумя ходками не обойтись. Пришлось располовинить. Но всё равно было очень тяжело. Я закинула сумку, а плечо, и начала спускаться по лестнице с третьего этажа. Я почему-то очень стеснялась. Поэтому, вместо удобной куртки и ботинок я надела очень длинное, до щиколоток, кожаное пальто с большим воротником из чернобурки, сапоги на каблуках, чуть подкрасилась, и распустила волосы. Выглядела я великолепно. Никто не должен был догадаться, что у меня в сумке бутылки. Я вышла во двор, под тяжестью стекла, лямки, несмотря на одежду, больно врезались в плечо. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не звенеть. До пункта приёма оставалось всего ничего, как я услышала:
- Юля!
Оборачиваться совсем не хотелось, но я остановилась. Илья догнал меня. Он встал передо мной, и я чуть не провалилась сквозь землю. Мало того, что у меня на плече висела дорожная сумка со стеклотарой, так я ещё на своих каблуках стала значительно выше его. Удивительная вещь. Детские влюблённости никуда не уходят. Видимо, никто из нас не успел сделать больно друг другу, и это нас роднило, помимо памяти о детстве.
- Привет! С наступающим! Как я рад тебя видеть! Я же не видел тебя, когда вы переехали. У Димки был, в Берлине. У него всё в порядке. Помнишь, как вы ночью рассказывали друг другу страшные истории?
- Да, Димка всегда выигрывал.
Лямки от сумки больно врезались в плечо.
- Неее, я помню, ты Эдгара По тоже классно рассказывала. Реально страшно было. - Он засмеялся, синие за годы глаза не стали светлей, а волосы напротив стали цвета северного льна. Я стояла, боясь шевельнуться, и улыбалась изо всех сил.
- Ты, в Нарву на НГ? - Он кивнул на сумку. - Тебя муж на вокзал не везёт?
- Нет, - я покачала головой, грустно улыбаясь, - он занят на работе.
- Давай сумку, я тебя подвезу! - он протянул руку.
- Нет! Спасибо! Я сама, - я дёрнулась от его руки, сумка соскочила с плеча по скользкому кожаному рукаву, тяжело плюхнулась в снег, и раздался сухой звук треснувшего стекла. Илья тоже замер, он смотрел на сумку и пытался сообразить, что случилось.
- Может, не разбилось? - растерянно спросил он.
- Разбилось. - И вдруг я перестала стесняться. - Там бутылки. Я их сдавать несу.
Илья как-то странно посмотрел на дорожную сумку, прикидывая количество бутылок.
- Ого! Сколько их там? - Крякнул он, взваливая сумку себе на спину.
- Теперь не знаю, сколько-то разбилось.
Мы дошли до пункта приёма. Разбилось немного, бутылок пять. Помогая расставлять оставшиеся бутылки в пластиковые ящики, Илья смотрел на меня, и я понимала, что ему не терпится спросить меня, но такт и воспитание мешают сделать это.
Я пересчитала деньги, ссыпала мелочь в карман, и мы вышли на воздух.
- У меня ещё на три ходки.
- Тебе помочь?
- Помоги, потом я кофе сварю.
Ещё несколько бутылок из каждой партии ушли в брак. Или были импортными, или такими древними, что уже не подходили к повторному использованию.
Мы сидели на кухне его деда, и пили кофе. Он рассказывал о себе, о дочке, о том, что они с мамой открывают частный кабинет, и видимо будут продавать квартиру его отца, который тоже недавно умер. Спрашивал, почему я не прихожу в гости, ведь здесь только до угла пешком пройти, я, наверное, каждый день там маршрутки жду. Я слушала, и молчала. Я успела подсчитать все потери. На маленький флакон мужской туалетной воды мне уже не хватало. И я судорожно соображала, где можно ещё раздобыть денег, совсем чуть-чуть. Занимать не хотелось. Я подумала, что бутылок десять, я смогу собрать. В конце концов, не так уж это и страшно.
Так вот, дедушка синеглазого Ильи умер в той квартире, в которой мы с моим бывшим мужем жили в декабре 1999 года.
Всё тогда было совсем плохо. Это трудно объяснить. Ничего, вроде бы не происходит, всё то же, что и раньше, но ты чувствуешь, что человек от тебя уходит. Он ещё рядом, но уже его нет. Всё понятно, становится меньше слов. Меньше времени, которое вы проводите вместе. Я перестала спрашивать, где он был, и почему так поздно вернулся. Я точно знала, что вчера он красил стены у моей лучшей подруги, а сегодня помогал циклевать пол, а завтра повезёт её овчарку к ветеринару. Я знала, это потому что она сама мне рассказывала, всё это. Мой внутренний голос орал мне в уши: «Всё! Он ушёл от тебя!» А, что-то в повреждённом сознании не давало возможности поверить в это. Я не задавала вопросов, не устраивала сцен, я молча и с улыбкой сходила с ума.
Всё тогда было очень плохо. Мы жили на мою зарплату в театре, вы представляете, что это такое? Это ровно четыре раза сходить в магазин. И его разовые деньги, которые он за развозку продуктов по театральным буфетам, которые принадлежали моей лучшей подруге. Я сама попросила её об этой работе. Мы ещё не оправились от кризиса 1998 года, тогда муж потерял работу. Его уволили из крупной фирмы, он уезжал в Красноярск, пытался там наладить производство багета для картин при Союзе Художников, но ничего из этого не вышло. В августе 1999 года он вернулся. Я служила в театре, а он устроился сторожем, сутки через трое. А потом, у подруги разбился водитель, который развозил по буфетам товар, и я попросила её об этом месте.
Деньги в театре выдавали два раза в месяц - 5 (точно помню) и 20 (приблизительно), те, что выдали двадцатого, кончились, едва хватало на дорогу до театра. А мне очень хотелось сделать мужу подарок на Новый год. Внутренний голос орал: «Всё кончено!», а не хотелось сделать подарок. Я очень любила его. Занимать не хотелось. Попросить у него под каким-нибудь предлогом, не вариант. Заработать… в тот год совсем не было новогодних заказов, я спрашивала всех знакомых, но ничего.
Когда мы въехали в эту квартиру, примерно месяца три назад, я обалдела от того что увидела в кладовке, и под раковиной в кухне, там где нередко стоят помойные ведра. Батареи бутылок. Из-под вина, водки, пива. Видимо дед, который умер в этой квартире, и оставил наследство Димке, старшему сыну тёти Бэлы, выпивал крепко. Я пришла в ужас, но, почему-то не вынесла бутылки на помойку. В принципе, они не мешали. Ведра у нас не было, мусор собирали в пакеты, и выносили по дороге к метро, а кладовку я закрыла за ненадобностью.
Я наткнулась на пункт приёма стеклотары, когда ходила платить за квартиру. Я думала, что их больше нет. Когда-то в детстве, мы бегали сдавать бутылки, а потом, мне даже не попадались на глаза такие вывески «Пункт приёма стеклотары. Работает 8.00 - 16.00. Выходной: Воскресенье»
Вернувшись, домой после утренней репетиции в театре, я решила перемыть бутылки, потому что на вывеске я прочитала приписку от руки «Принимаем только чистую тару!»
Я набрала в ванну воды и отправляла отмокать бутылки от векового налёта чего-то липкого партиями. Теперь я точно знала, сколько стоит каждая бутылка. Перемыв их, выбросив те, у которых я обнаружила дефекты, я подсчитала общую сумму, которую я должна была получить. Посчитала, и пошла в сверкающий предновогодними огнями город, искать подарок. Мне хотелось знать заранее, на что мне хватит этой суммы. У метро Василеостровская, прямо напротив был, а может и есть до сих пор магазин Ив Роше. Я очень любила этот магазин, он появился недавно, и все мои подруги пользовались этой косметикой. А я любила заходить в него, пробовать ароматы, задавать вопросы, сомневаться, но никогда ничего не покупать. Я позволяла себе мечтать, вот кончится трудное время, и я куплю себе духи, или молочко для тела, или мыло с солью мёртвого моря. В этом магазине я присмотрела мужской аромат. Мне он нравился настолько, что я сама бы пользовалась им. И не только сам аромат, всё - оформление, цвет и фактура флакона, упаковка. Мне казалось тогда, что в этом есть какой-то высокий стиль.
Той суммы, которую я должна была получить за сданные бутылки, должно было хватить на самый маленький флакон. Но и это очень радовало меня. Красивая плоская бутылочка цвета старого изумруда, матовая и чуть шершавая на ощупь умещалась на ладони. На её боку поблёскивал прозрачными прожилками выгравированный лист. Я нежно погладила драгоценность пальцем, и решила, что завтра непременно куплю эти духи мужу.
Едва муж уехал на поставки, я оделась, и пошла проверить, работает ли пункт, и есть ли у них деньги. Деньги были. Придя домой, я начала складывать бутылки в большую чёрную дорожную сумку. Целая сумка оказалось неподъёмной. Я поняла, что двумя ходками не обойтись. Пришлось располовинить. Но всё равно было очень тяжело. Я закинула сумку, а плечо, и начала спускаться по лестнице с третьего этажа. Я почему-то очень стеснялась. Поэтому, вместо удобной куртки и ботинок я надела очень длинное, до щиколоток, кожаное пальто с большим воротником из чернобурки, сапоги на каблуках, чуть подкрасилась, и распустила волосы. Выглядела я великолепно. Никто не должен был догадаться, что у меня в сумке бутылки. Я вышла во двор, под тяжестью стекла, лямки, несмотря на одежду, больно врезались в плечо. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не звенеть. До пункта приёма оставалось всего ничего, как я услышала:
- Юля!
Оборачиваться совсем не хотелось, но я остановилась. Илья догнал меня. Он встал передо мной, и я чуть не провалилась сквозь землю. Мало того, что у меня на плече висела дорожная сумка со стеклотарой, так я ещё на своих каблуках стала значительно выше его. Удивительная вещь. Детские влюблённости никуда не уходят. Видимо, никто из нас не успел сделать больно друг другу, и это нас роднило, помимо памяти о детстве.
- Привет! С наступающим! Как я рад тебя видеть! Я же не видел тебя, когда вы переехали. У Димки был, в Берлине. У него всё в порядке. Помнишь, как вы ночью рассказывали друг другу страшные истории?
- Да, Димка всегда выигрывал.
Лямки от сумки больно врезались в плечо.
- Неее, я помню, ты Эдгара По тоже классно рассказывала. Реально страшно было. - Он засмеялся, синие за годы глаза не стали светлей, а волосы напротив стали цвета северного льна. Я стояла, боясь шевельнуться, и улыбалась изо всех сил.
- Ты, в Нарву на НГ? - Он кивнул на сумку. - Тебя муж на вокзал не везёт?
- Нет, - я покачала головой, грустно улыбаясь, - он занят на работе.
- Давай сумку, я тебя подвезу! - он протянул руку.
- Нет! Спасибо! Я сама, - я дёрнулась от его руки, сумка соскочила с плеча по скользкому кожаному рукаву, тяжело плюхнулась в снег, и раздался сухой звук треснувшего стекла. Илья тоже замер, он смотрел на сумку и пытался сообразить, что случилось.
- Может, не разбилось? - растерянно спросил он.
- Разбилось. - И вдруг я перестала стесняться. - Там бутылки. Я их сдавать несу.
Илья как-то странно посмотрел на дорожную сумку, прикидывая количество бутылок.
- Ого! Сколько их там? - Крякнул он, взваливая сумку себе на спину.
- Теперь не знаю, сколько-то разбилось.
Мы дошли до пункта приёма. Разбилось немного, бутылок пять. Помогая расставлять оставшиеся бутылки в пластиковые ящики, Илья смотрел на меня, и я понимала, что ему не терпится спросить меня, но такт и воспитание мешают сделать это.
Я пересчитала деньги, ссыпала мелочь в карман, и мы вышли на воздух.
- У меня ещё на три ходки.
- Тебе помочь?
- Помоги, потом я кофе сварю.
Ещё несколько бутылок из каждой партии ушли в брак. Или были импортными, или такими древними, что уже не подходили к повторному использованию.
Мы сидели на кухне его деда, и пили кофе. Он рассказывал о себе, о дочке, о том, что они с мамой открывают частный кабинет, и видимо будут продавать квартиру его отца, который тоже недавно умер. Спрашивал, почему я не прихожу в гости, ведь здесь только до угла пешком пройти, я, наверное, каждый день там маршрутки жду. Я слушала, и молчала. Я успела подсчитать все потери. На маленький флакон мужской туалетной воды мне уже не хватало. И я судорожно соображала, где можно ещё раздобыть денег, совсем чуть-чуть. Занимать не хотелось. Я подумала, что бутылок десять, я смогу собрать. В конце концов, не так уж это и страшно.