Ханов Олег Алексеевич. Из воспоминаний радиоинженера.
Летом 1967-го года я впервые появился в ЦНИИ Приборов Автоматики (потом он был переименован в «Гранит»). В техникуме Морского приборостроения (бывший ЛРТ №1), где я учился, на последнем курсе по плану производственная практика, которую мне выпало пройти в этом институте
Через несколько дней мне нашли работу. Для каких-то целей надо было просчитать алгоритмы. Не было тогда ни калькуляторов, ни доступных ЭВМ, все считали почти вручную. Из вычислительной оргтехники был арифмометр («Железный Феликс», как его называли) и две электромеханические счетные машины фирмы Рейнметал. Мне и моему сокурснику Саше Савкину, который был в другом отделе, выдали по такой машине, на которой мы должны произвести несколько арифметических действий над множеством исходных данных, которые получали в виде таблиц. Результат надо записать в отведенные для этого свободные клеточки.
Какое-то время, мы целыми днями считали. Машина большая, тяжелая, когда считала, в ней со звоном и скрежетом крутились колесики и шестеренки, издавая шум, превышающий шум печатной машинки. Вычисления были важные, мы с Сашей считали одно и то же, одни и те же таблицы. Просчитав листок, сверяли, и там, где не было совпадения, пересчитывали.
В 1968-ом году я был призван в Советскую армию и отправлен в Южную группу войск, которая располагалась в Венгрии. Служил в городе Сольнок. По разным поводам - учения, командировки, отпуск, я бывал и в других городах - Дебрецен, Будапешт, Комаром и, конечно, Захонь, откуда начиналась Венгрия для советского человека.
Мои впечатления - красивая спокойная страна. Бедная, крестьянская, не принявшая атеизм и очень-очень другая. Во всяком случае, Венгрия мне показалась дружественной, но не очень тронутой социализмом. Иногда мы выходили в город и непременно посещали рынок, где мелкие частные торговцы продавали всякую всячину - как это было через 20 лет у нас, в период перехода к рынку.
Контакты с венгерскими «товарищами по оружию» были достаточно частые, по разному поводу. Для офицеров и старшин не было никаких ограничений, они и ходили туда-сюда, друг к другу в гости. Моя обязанность по службе - поддерживать в рабочем состоянии парк радиолокационных станций. Схемы к станциям были с грифом «совершенно секретно», выдавались через «первый отдел». Однажды я по какой-то причине не смог получить нужную для работы схему. И пошел наш старшина к венгерским соседям и быстро принес мне то, что нужно. Техника там была такая же, как у нас, а схемы - в свободном доступе.
Иногда на праздниках выступал самодеятельный ансамбль из соседней части. В то время советская власть еще следила за музыкальным фоном, цензура не допускала к исполнению, воспроизведению и тиражированию некоторых исполнителей и даже целые музыкальные направления. В Венгрии этого не было, гости советской части исполняли весь диапазон западной («вражеской») эстрады - от разнузданного рок-н-рола до ужасных (с точки зрения советских критиков) мелодий ансамбля Битлз. Солдаты (в основном) были довольны, а политработникам приходилось терпеть этот кошмар.
После каждого призыва - новичкам для знакомства, а другим - для закрепления, нам читали лекцию о нравах и обычаях народа страны пребывания. Прежде всего, это был перечень русских слов, которые не следует произносить в присутсвии венгров, поскольку они созвучны местному мату. Едва ли у нас был шанс оказаться где-то здесь в гостях, но говорили и про то, что не следует удивляться скромному приему. Здесь не принято есть много и, соответственно, не принято готовить для гостей обильные угощения. Еда и питье - совершенно формальные.
20-го августа, вечером, все уже знали - завтра начнется война. В порядке подготовки к походу на Чехословакию, на всю боевую технику наносили крупные белые кресты и полосы, чтобы в случае столкновений отличить ее от точно такой же техники советского производства, состоящей на вооружении «вражеской» армии
Учебный взвод в походе не участвовал, я остался в Текеле. В начале сентября меня перевели в другую часть, в Отдельный радиотехнический батальон, расквартированный в венгерском городе Сольнок. Батальон был тоже отправлен в Чехословакию. На «зимних квартирах» оставалась только сборная рота, обеспечивающая охрану объекта и имущества. Людей не хватало. Все время, с небольшими перерывами, проходило в нарядах. Было тяжело. Однако, после учебного взвода, где была непрерывная муштра и дедовщина, такая служба показалась «медом». Дедовщина в столовой, вызывавшая недоедание и даже голод, сделала свое дело - за первый месяц службы я похудел на 15 килограмм
Через неделю из Чехословакии приехал зампотех. Я был приписан к его ведомству, к радиомастерской. Увидев меня, он поразился моей худобе и сказал, что возьмет меня с собой «на откорм» - в войсках, вошедших в Чехословакию, были повышенные нормы питания.
Место у нас было спокойное, без каких-то эксцессов, о которых мы тогда были наслышаны достаточно. Говорили, что в отличие от Советских войск, войска наших союзников по Варшавскому договору, вошедшие вместе с нами вели себя безобразно - слишком много стреляли, часто без достаточного повода.
В то время я еще не принял присягу. Был небольшой переполох, когда об этом случайно узнали. Формально, мне не должны были давать оружие, поскольку я не расписался в том, как его буду использовать. Вопрос решили быстро. Привели к палатке, в котором располагался штаб, я вслух прочитал текст «торжественного обещания», где несколько раз повторялось слово «клянусь», расписался и стал полноценным солдатом Советской армии.
Однажды к нашим командирам пришли местные крестьяне. Созрели какие-то овощи на полях, к которым вплотную примыкали войска. Спрашивают разрешения - можно ли убирать. Страшно, кругом солдаты с оружием. Командиры сказали, что можно, и мы вам поможем. Бросили клич, я откликнулся и вместе с десятком других солдат пошел убирать какой-то турнепс. Дело было политическое, мы должны демонстрировать «добрую волю». По этому поводу приказали оставить автомат «дома», взять только штык-нож, который крепился на поясе.
Крестьяне были настроены добродушно и всячески старались подчеркнуть свою лояльность, что «они здесь не причем», это в столице какие-то идиоты заварили всю эту кашу, а они должны ее расхлебывать. Говорили по-своему, вставляя русские слова, какие знали. Но большой проблемы с пониманием не было, среди нас были украинцы, язык которых был близок к языку наших собеседников.
Один мужчина говорил, что его дочь переписывается с девочкой из Советского Союза. Показывал письмо, которое пришло совсем недавно, давал читать. Письмо оказалось в моих руках, пробежался по тексту. - Господи, какая дурь, мне опять стало стыдно за советскую сторону. В письме была просьба. Наша девочка слышала о том, что в Чехословакии можно купить (или достать) шариковую ручку. Основная тема письма - пожалуйста, достаньте и перешлите, у нас этого нет, это очень экзотично.
Ленинград. 1970г. В первые месяцы после армии я часто бывал со своими бывшими сокурсниками в пивбаре «Прибой». Пиво и прочий алкоголь быстро снимает отчуждение, объединяет то, что при других обстоятельствах не смогло бы соединиться. Однажды за столиком оказалась группа ребят, лет на 8 старше нас. Познакомились, разговорились. Мы говорили о том, что выбираем сейчас работу. Два месяца, которые по закону можно не работать после армии, пройдут быстро, специальность есть, выбор большой, но дело важное, ошибаться не хочется. НИИ, где мы проходили практику, осталось в памяти как большое неподвижное болото, в котором едва ли можно найти что-то хорошее, да и зарплата там совсем малая. В молодости хочется активности, реальных дел, движения, хочется много работать и хорошо получать. - Идите к нам, предложил один из наших случайных собутыльников, и рассказал, куда он нас приглашает.
Ленинградский завод «Новатор», располагается в самом начале Обводного канала. Цех занимается гарантийным ремонтом локаторов, установленных на самолетах МИГ-21. Работа - в командировках, география которых - весь Союз. Более того, есть возможность после трех лет работы отправиться за границу - туда, где есть наши МИГи, а они много где летают. Во всех соцстранах, а также в не очень социалистической Югославии и в совсем экзотических ОАР (так тогда назывался Египет) и Сирии. Завод выпускает также транзисторные приемники, которые идут на экспорт во Францию. Некоторые работники были во Франции.
Невероятно! Радиолокация - мой профиль по техникуму, в армии я набрался опыта в этой области, готов был и дальше заниматься таким делом. Желание путешествовать тоже было великое, а побывать за границей для советского человека вообще было пределом мечтаний.
Я ушам своим не верил, какая удача! Спросил только, занимаются ли они микросхемами, которые появились совсем недавно и уже произвели много шума. Они привлекали своей новизной и множеством публикаций, в которых говорилось о наступлении новой эры - эпохи микросхем. Свою трудовую историю, конечно, хотелось бы начать с самого нового технического продукта. - Будет тебе дудка, будет и свисток - сказал наш новый знакомый.
На следующий день я уже был в отделе кадров завода «Новатор». Проблем с устройством в гарантийный цех не было, текучесть кадров там была велика. Кроме того, был закон, согласно которому демобилизованные из Советской Армии имели много преимуществ, одно из которых - первоочередный прием на работу. Я был принят, но до начала реальной работы надо было подождать 2 месяца, пока Большой дом оформляет вторую форму допуска.
Специфика работы гарантийного отдела такова, что здесь, на заводе, работы нет и быть не может, вся работа - далеко, на объектах.
Самолетная станция состояла из модулей, на уровне которых выполнялся ремонт. Задача мастера - определить неисправный модуль и заменить. Это по технике. Но основная задача работника гарантийного отдела - не допустить какие-либо замечания в адрес фирмы, самым большим из которых, самым ужасным, был документ с названием «Рекламация» (на заводском сленге - «реклама»). Этот документ подписывать нельзя, следует искать любые причины, любых виноватых, биться до последнего, завод должен быть чист. Модули могут ломаться - они покупные, но станция в целом при исправных модулях не работать не имеет права. Именно для этого существует гарантийный отдел - всеми правдами (и неправдами) отстаивать честь фирмы.
Мне было странно наблюдать такую заботу о фирме на советском предприятии. Сейчас я не помню все подробности, но и по некоторым другим направлениям там была такая же позиция - интересы предприятия превыше всего, выше интересов государственных (обратное более естественно для советской системы). Для этого денег не жалели, хотя разговоры о рентабельности здесь я тоже слышал часто.
Мне казалось, что я работаю где-то на Западе, в частной фирме. Я увидел в этом последовательное развитие экономической реформы 65-го года, которая везде была свернута в 1968-ом после событий в Чехословакии. Здесь был оазис другой экономики, другого отношения к производству. Думаю, что это было связано с тем, что директором завода «Новатор» в то время был Лев Николаевич Зайков. К работе гарантийного отдела у него был повышенный интерес, мы его видели и слышали часто. Через 15 лет я снова услышал это имя. Зайков стал большой фигурой во время перестройки - Горбачев включил его в состав Политбюро.
в октябре 70-го я приехал в город Горький, в свою первую командировку. Остановился в гостинице Сормовская. Утром завтракал в местном кафе. За столиком со мной оказался местный житель, общительный. Как и положено, немного ударяя на «о», рассказал, что живет он в Сормово, а питается в столовой - в магазинах пусто, а здесь готовят плохенько, но хоть что-то есть. Предприятие, на которое я приехал, называлось ГАЗИСО - Горьковский авиационный завод имени Серго Орджоникидзе.
От «Новатора» здесь постоянно находилась целая команда, человек 10, моя роль была второстепенная - смотреть и учиться. К сожалению, не очень пригодился опыт, приобретенный в армии. Там я имел дело с РЛС 1948-го года выпуска, которые занимали целый прицеп, а иногда и не один, с огромными лампами (некоторые - до полуметра высотой). За 20 лет техника шагнула далеко вперед. Самолетная РЛС - компактная модульная конструкция, вложенная в небольшой объем. Модули выполнены на миниатюрных лампах и плотно упакованы. Едва ли не самое трудное - добраться до подозреваемого модуля, чтобы его заменить. Очень обидно было, если предположение оказалось ошибочным.
Большинство моих коллег жили в той же гостинице, в которой остановился я. Но некоторые жили у своих постоянных подруг (у иных они были во всех городах с военными аэродромами и самолетами МИГ-21). Каждый вечер завершался большой пьянкой в одном из номеров гостиницы «Сормовская». Здесь надо сказать, что профессиональная болезнь работников гарантийного цеха завода «Новатор» - алкоголизм.
Система охлаждения электронной начинки самолета заправляется спиртом. По ТУ расход спирта - несколько литров в час. Отработанный спирт следует через определенное время вылить и заменить новым. Цех каждую неделю получал 40-литровые бидоны спирта на технические нужды. Учет расхода не был четкий, норма ТУ выполнялась очень приблизительно, и в итоге спирт был доступен, неучтенные излишки - немеренные. С этим спиртом и проводили вечера работники цеха вдали от дома. При таком режиме через три года человек становился алкоголиком и о командировке за границу уже не мечтал.
В городе Горький с небольшим перерывом я провел 2 месяца. Это русский город. Не европейский, как Ленинград, но и не азиатский, каким иногда предстает Москва. Вечером к нам иногда приходили знакомые нижегородцы. Вместе пили и пели песни. У местных была любимая песня - Сормовская лирическая.
Осенью 71-го я стал думать о том, что работу пора менять. На то было несколько причин. Не без оснований я стал опасаться, что постоянное, часто вынужденное, пьянство может затянуть, такая перспектива не радовала. Непрерывные командировки плохо совмещались с обучением, институтская задолженность росла. И, наконец, встречаясь с девушкой по имени Ира, я часто надолго исчезал, чего мне вовсе не хотелось. Впереди была свадьба, с семейной жизнью командировки тоже совмещались плохо.
... я был принят на должность старшего техника с окладом 90 руб. в ЦНИИПА, через 3 года он был переименован в ЛНПО «Гранит».
Среди инженеров, тех, кому за 30, преобладали женщины. Причина экономическая, - зарплата квалифицированного рабочего и хорошего инженера по той же специальности различалась в 1.5 - 2 раза. Инженеры уходили, в частности, на заводы, где делали опытные образцы наших приборов. Мне в этом смысле повезло, - я уже был на заводе, оттуда пришел сюда и возвращаться желания не было. Я видел разницу, меня привлекала работа творческая.
...Слава купил автомобиль «Жигули», которые еще только-только начали появляться в городе. Это было свидетельством принадлежности к высокому слою советского общества. Частная машина, это вообще большая редкость, а тут еще новые Жигули, почти иномарка! Однажды предложил довести меня до дома. Я впервые ехал в частной машине, и мне это так понравилось, что я «заболел» мыслью об автомобиле. Тогда подумал, что когда мне исполнится тридцать лет, я непременно куплю автомобиль.
«Индикатор истинного движения» - так называлась тема, которой занималась группа. Институт разрабатывал электронику для новой атомной подводной лодки, несущей 22 ракеты среднего радиуса действия.
Вычислений по этому заказу было много. Иногда мне приходилось брать в первом отделе папку с алгоритмами. Она впечатляла - листов 300, плотно усеянных записями дифференциальных уравнений. Запомнилась одна из переменных - радиус Земли, который на разных широтах слегка изменяется, и такие изменения учитывались. Алгоритмами занимались математики, мы занимались их материализацией. Схемотехнический арсенал для выполнения вычислений был очень ограниченный. Еще не было слов «компьютер» и «микропроцессор» и, соответственно, того, что они обозначают.
Совсем недавно некий завод освоил производство микросхем типа ЛА1…ЛА8, ЛР1..ЛР3 (тогда они маркировались иначе - ЛБ.., ЛР..). И это все. Микросхемы были чрезвычайно дорогие, от нас требовали подробный отчет о том, что мы с ними делаем. Цена, однако, стремительно падала, и это создавало определенные неудобства при составлении отчетов. Меня, как молодого техника, к этому привлекали. Трудность состояла в том, что кроме количества употребленных микросхем надо было узнать дату поставки, чтобы правильно определить стоимость. Советские безналичные деньги были сущностью не очень понятной, почти виртуальной. Но они существовали, а отчеты о них были реальностью вполне осязаемой. Деньги могли конвертироваться в разные неприятности, самая большая из которых - депремирование.
В 1980-м году я был в Северодвинске, в командировке, и оказался в одиночном номере гостиницы. За всю мою производственную жизнь, плотно усеянную командировками, такое случилось первый (и, как оказалось, единственный) раз. Это была большая удача, я поступал в аспирантуру, впереди был экзамен по специальности.
И вдруг я понял, что задача имеет решение. Мне удалось изобразить его в виде рисунка с пересекающимися кривыми. На графиках очень наглядно определялась область допустимых значений и области сходимости… Потом потребовался еще целый год, чтобы графическое решение задачи превратилось в последовательность уравнений и неравенств. Результат этих занятий был опубликован в двух статьях - в журнале «Вопросы кораблестроения» (N43, 1983,) и много лет спустя - в журнале «Электронное моделирование»
...В 1977-ом Иосиф Абрамсон предложил мне халтуру. Организация Севморгео занимается исследованиями в области геологии. Это они снаряжают экспедиции в Антарктиду, на Северный полюс и в другие края. Главная площадка располагалась в Ленинграде, на наб. реки Пряжка.
...было непросто. Я инженер, он - кандидат технических наук, СНС, руководитель группы в НИИ. По советским законам мы не имели право работать по совместительству. С заказчиками, которым нужна была наша работа, обо всем договорились, но документы оформляли в других (административных, т.е. высоких) инстанциях института. Принесли паспорта, написали заявления от каких-то пенсионеров. Потом отвечали на вопросы, для чего надо было откровенно лгать.
Все понимают ситуацию, но формальности соблюдаются во всей полноте. Нам неловко и неудобно, а начальников от Севморгео это забавляет, они задают неудобные вопросы. Будь я один, извинился бы, встал и ушел. Но Иосиф взял беседу в свои руки и говорил, не смущаясь, полную чушь. Все, конечно, обошлось, наших пенсионеров (которых я и в глаза не видел) оформили на работу с небольшим окладом. Мы заранее запаслись доверенностями и потом раз в месяц я приезжал за причитающимся нам вознаграждением.
Работа была несложная по сравнению с тем, чем мы занимались в своем НИИ. Задача была такая. Геологи ищут нефть в Охотском море. Есть датчики магнитного поля, и там, где есть подземные ископаемые, магнитное поле слегка изменяется. Анализируя эти изменения на графике опытным глазом, можно почувствовать, где надо искать подробнее. Это как на кардиограмме, опытный врач может увидеть болезнь по небольшим отклонениям кривой.
Есть все необходимое для поиска - самолеты, датчики, самописцы, но каждая экспедиция выдает километры бумажных лент с кривыми, которые потом обрабатываются годами. Возникла идея, кроме самописцев подключить к датчикам перфоратор, который сделает электронные копии кривых на перфоленте. Потом перфоленты загружаются в ЭВМ, запускается программа, и результат получается во много раз быстрее. Нам и предложили сделать прибор, с помощью которого можно подключить датчики к перфоратору. Мы пообещали это сделать быстро, надежно и для большой организации совсем недорого.
Я довольно быстро из неучтенных микросхем, которые никто и не учитывал, сделал нужную схему. Потом вечерами мы приезжали туда, где работали ребята из Севморгео и отрабатывали все процессы на стенде. Меня удивило, насколько слаба была техническая база этого НИИ. У них не было ничего, - ни техники, ни специалистов. Удивляли приборы, с которыми они работали в Антарктиде. - Ужас! В сравнении с нашим военным ведомством, все было очень допотопно и кустарно.
В то время я мог бы перейти на работу к ним, и взяли бы меня с удовольствием, как хорошего технического специалиста. И была бы впереди Антарктида, а на пути к ней посещение разных экзотических стран, рассказы о которых я часто слышал от наших товарищей-заказчиков. В Антарктиду отравлялись на корабле, он заходил в порты далеких стран. Слушая рассказы, представил себя в какой-нибудь экзотической стране, в Сингапуре. Но не поддался я фантазиям. В моем НИИ была интересная работа, хороший коллектив, блестящие перспективы.
К концу 78-го мы все закончили, все отработали, все испытали. И встал вопрос о сопровождении нашего прибора во время экспедиции на Охотском море.
Летом 79-го я был зачислен в состав экспедиции на Дальний восток. Уж как там оформили все необходимые бумаги, не знаю, но видимо, на дела такой почтенной организации как Севморгео партийная власть смотрела сквозь пальцы. В своем НИИ оформил отпуск, и вместе с товарищами-геологами полетел в Архангельск, где нас ждал выделенный для этой работы самолет ИЛ-14 1948-го года выпуска, на нем нам предстояло провести много дней. К самолету был прикреплен экипаж, который все это время был вместе с нами.
...Я смотрел в иллюминатор, вскоре увидел, узнал Северодвинск. Незадолго до этого я провел в нем немало дней в командировках. Самолет летел на небольшой высоте, я разглядывал знакомый завод, где строились подводные лодки, и примыкающий к нему город, как отражение завода, они соизмеримы по величине. У меня был фотоаппарат, но не было фотопленки! Весь месяц перед поездкой бегал по городу в поисках этого товара, но не нашел. В то время периодически что-нибудь исчезало из продажи, и вот, в то время исчезла фотопленка. Я готов был взять любую, даже на 250 ед., которая не пользовалась большим спросом. Но ее тоже не было. Я искал пленку в Архангельске, и тоже не нашел. Только потом, уже на Сахалине, я купил то, что мне было сейчас так необходимо! Так все картинки этого необычного путешествия остались только в моей памяти.
В то время полное сопровождение полетов наземными службами ограничивалось европейской частью территории. За Уралом маршрут прокладывал уже сам экипаж. Это была обязанность бортинженера, он же штурман, с которым мы как-то быстро нашли общий язык. Он был старше меня, на вид лет 45. Веселый, добродушный и разговорчивый. Однажды, уже в Сибири он вдруг сбился с пути. Надо было привязать текущее местоположение к точке на карте.
То ли не было здесь соответствующих радиосредств, то ли были у него сомнения. Во всяком случае, попросил пилотов снизить высоту, чтобы подробнее рассмотреть «в натуре» указанные на карте ориентиры. Самолет снизился. Штурман, наблюдая местность из того самого иллюминатора, сориентировался, ситуация была под контролем, самолет снова набрал высоту.
...начались полеты. На борту экипаж и несколько человек, обслуживающих аппаратуру, среди них я. Ил-14 вылетал утром и целый день методично, на небольшой высоте, сканировал Охотское море. Датчики регистрировали, геологи пытались что-то увидеть на кривых, которые рисовали самописцы. При необходимости можно было внести изменения в маршрут. Мой перфоратор исправно строчил по перфоленте, делать было нечего.
Неделю-полторы я летал в таком режиме, а потом договорился, что буду в полете только тогда, когда в этом возникнет необходимость. Ребята из Севморгео хотели летать, им за каждый полет причиталось 10 рублей, а мое вознаграждение было оговорено заранее вне зависимости от того, чем я занимаюсь.
Так я неожиданно оказался свободным. Как воспользоваться свободой, я знал. Мне нужны деньги, много денег. Дело в том, что незадолго до вылета я купил автомобиль Москвич-407 (1959-го года выпуска). Это была большая авантюра, но уж очень захотелось. В то время автомобиль был не только средством передвижения, но и предметом роскоши. За этот старый хлам я отдал 2600 советских рублей, что составляло 17 моих ежемесячных зарплат. 900 рублей удалось накопить, а 1700 пришлось занять у знакомых и родственников. Долги надо отдавать, и я не упускал любую возможность заработать. Возникшее свободное время я решил конвертировать в деньги и отправился на поиски работы. Такой, где не нужна трудовая книжка, она осталась в моем родном ЦНИИ «Гранит», где сейчас у меня отпуск.
В поисках работы пришел на железнодорожную станцию, предложил себя в качестве грузчика. Мне тридцать лет, работу физическую люблю, воспринимаю ее как занятие спортом. Какая разница, что поднимать, - мешки или штангу! Нашел на станции человека, распределявшего работы. Работа есть, он мне предложил два варианта - колоть лед или разгружать вагоны с песком.
В итоге, я согласился на песок. Площадка для работы с песком располагалась в нескольких километрах от товарной станции, туда был проложен отдельный рельсовый путь. Пришел я на это площадку, поговорил со старшим, посмотрел, что за работа. Утром приходит состав, 12 вагонов - «вертушек» с песком. Надо выбить крюки, скрепляющие железные пол и стенку вагона, после чего половинка этого пола падала, наружный край уходил вниз, образуя небольшую горку, с которой часть песка высыпалась.
С другой стороны вагона надо сделать то же самое, затем забраться внутрь и лопатой в образовавшиеся просветы скинуть то, что осталось после самовысыпания. Рабочих шесть человек, каждому по два вагона. После обеда приходит еще один состав, надо обработать еще два вагона. За это полагается зарплата 25 рублей, которая выдается в тот же день по окончании работы. Сумма большая, она более чем в три раза превышала весь мой дневной заработок инженера, вместе с премией. Надо сказать, что на Сахалине в то время действовал коэффициент 1.6, на который умножалась типовая тарифная ставка. Это была удача.
После работы почти ежедневно пили водку. После тяжелых нагрузок она проходила хорошо, снимала усталость. Потом расходились. В последний день моей работы мы с местным разговорились, он был моего возраста. Ушли вместе, решили выпить еще и пива, а потом, - как сложится.
Пивной ларек такой же, как в Ленинграде, народ и разговоры - те же, если не считать забулдыг с корейской внешностью, которые кроме восточного лица ничем не отличались от наших, русских. Да и не знали они ничего о Корее, не знали язык, ни японский, ни корейский, - только русский, преимущественно матерный
Одно из занятий для девочек в лагере - обработка красной рыбы. Ее было много. Девочки извлекали и солили икру и отдельно саму рыбу. В добывании рыбы я однажды участвовал. Сели в самолет,подкатили к заправке, заправили полные баки бензином хорошей марки. Потом, когда самолет вернулся на свое место стоянки, к нему подъехал грузовик с пустыми бочками. Эти бочки заполнили самолетным бензином. Потом на грузовике поехали в рыбацкий совхоз, где поменяли полные бочки бензина на полные ящики красной рыбы.
Этой рыбой и занимались девочки в лагере. Соответственно, меню обитателей не отличалось разнообразием. На первое рыбный суп, на второе рыба и непременно бутерброды с икрой, которая уже изрядно надоела. Когда пришло время уезжать, оставшиеся запасы были распределены между участниками экспедиции. Мне досталась поллитровая банка натурального дорогого дефицита.
Несколько человек из нашей группы уже давно пребывали в алкогольной зависимости. Среди них были, в частности, летчики. Летчики жили в гостинице, где жил и я, потому мог наблюдать их режим. После полета летчики сразу напивались. Пили весь следующий день. Потом сутки на восстановление и на следующий день снова в полет. Они хорошо знали, когда надо остановится, чтобы медицинский контроль, проводимый перед каждым полетом, их пропустил. Аварии с самолетами случались часто, такая информация в прессу не попадала. Так, после возвращения они отправились на похороны своих погибших товарищей.
...В советские времена мы все занимались одним большим общим делом. Такова была советская парадигма, в какой-то мере воплощенная в реальности. Работа иногда захватывала настолько, что пока проблема не находила решение, все остальное переставало существовать. Причем, фактически - рабочие дни сливались друг с другом, оставались только не очень регулярные перерывы для сна. Часто все это происходило без какой-то дополнительной оплаты, и не было не только мысли, но и желания уклониться. Я не могу назвать причины такого состояния, они иррациональны.
«Техническая интеллигенция» в массе своей была настроена откровенно антисоветски. Помню подавленное состояние завлаба, когда от него потребовали вступить в партию, пока он не нашел способ уклониться. Вспоминаю начальника отделения, коммуниста, которому предложили перейти на партийную работу. Он отказался, и быстро лишился своего положения. И, тем не менее, при таких условиях мы самозабвенно исполняли свой «долг» перед государством, которое порицали. В своей массе мы были пацифистами, отвергающими войну, как явление. Но каждый на своем рабочем месте делал что-то полезное в рамках того самого «общего дела», суть которого - подготовка к войне. Таковы парадоксы «советского образа жизни».
Источник http://memoclub.ru/author/olexan/
Через несколько дней мне нашли работу. Для каких-то целей надо было просчитать алгоритмы. Не было тогда ни калькуляторов, ни доступных ЭВМ, все считали почти вручную. Из вычислительной оргтехники был арифмометр («Железный Феликс», как его называли) и две электромеханические счетные машины фирмы Рейнметал. Мне и моему сокурснику Саше Савкину, который был в другом отделе, выдали по такой машине, на которой мы должны произвести несколько арифметических действий над множеством исходных данных, которые получали в виде таблиц. Результат надо записать в отведенные для этого свободные клеточки.
Какое-то время, мы целыми днями считали. Машина большая, тяжелая, когда считала, в ней со звоном и скрежетом крутились колесики и шестеренки, издавая шум, превышающий шум печатной машинки. Вычисления были важные, мы с Сашей считали одно и то же, одни и те же таблицы. Просчитав листок, сверяли, и там, где не было совпадения, пересчитывали.
В 1968-ом году я был призван в Советскую армию и отправлен в Южную группу войск, которая располагалась в Венгрии. Служил в городе Сольнок. По разным поводам - учения, командировки, отпуск, я бывал и в других городах - Дебрецен, Будапешт, Комаром и, конечно, Захонь, откуда начиналась Венгрия для советского человека.
Мои впечатления - красивая спокойная страна. Бедная, крестьянская, не принявшая атеизм и очень-очень другая. Во всяком случае, Венгрия мне показалась дружественной, но не очень тронутой социализмом. Иногда мы выходили в город и непременно посещали рынок, где мелкие частные торговцы продавали всякую всячину - как это было через 20 лет у нас, в период перехода к рынку.
Контакты с венгерскими «товарищами по оружию» были достаточно частые, по разному поводу. Для офицеров и старшин не было никаких ограничений, они и ходили туда-сюда, друг к другу в гости. Моя обязанность по службе - поддерживать в рабочем состоянии парк радиолокационных станций. Схемы к станциям были с грифом «совершенно секретно», выдавались через «первый отдел». Однажды я по какой-то причине не смог получить нужную для работы схему. И пошел наш старшина к венгерским соседям и быстро принес мне то, что нужно. Техника там была такая же, как у нас, а схемы - в свободном доступе.
Иногда на праздниках выступал самодеятельный ансамбль из соседней части. В то время советская власть еще следила за музыкальным фоном, цензура не допускала к исполнению, воспроизведению и тиражированию некоторых исполнителей и даже целые музыкальные направления. В Венгрии этого не было, гости советской части исполняли весь диапазон западной («вражеской») эстрады - от разнузданного рок-н-рола до ужасных (с точки зрения советских критиков) мелодий ансамбля Битлз. Солдаты (в основном) были довольны, а политработникам приходилось терпеть этот кошмар.
После каждого призыва - новичкам для знакомства, а другим - для закрепления, нам читали лекцию о нравах и обычаях народа страны пребывания. Прежде всего, это был перечень русских слов, которые не следует произносить в присутсвии венгров, поскольку они созвучны местному мату. Едва ли у нас был шанс оказаться где-то здесь в гостях, но говорили и про то, что не следует удивляться скромному приему. Здесь не принято есть много и, соответственно, не принято готовить для гостей обильные угощения. Еда и питье - совершенно формальные.
20-го августа, вечером, все уже знали - завтра начнется война. В порядке подготовки к походу на Чехословакию, на всю боевую технику наносили крупные белые кресты и полосы, чтобы в случае столкновений отличить ее от точно такой же техники советского производства, состоящей на вооружении «вражеской» армии
Учебный взвод в походе не участвовал, я остался в Текеле. В начале сентября меня перевели в другую часть, в Отдельный радиотехнический батальон, расквартированный в венгерском городе Сольнок. Батальон был тоже отправлен в Чехословакию. На «зимних квартирах» оставалась только сборная рота, обеспечивающая охрану объекта и имущества. Людей не хватало. Все время, с небольшими перерывами, проходило в нарядах. Было тяжело. Однако, после учебного взвода, где была непрерывная муштра и дедовщина, такая служба показалась «медом». Дедовщина в столовой, вызывавшая недоедание и даже голод, сделала свое дело - за первый месяц службы я похудел на 15 килограмм
Через неделю из Чехословакии приехал зампотех. Я был приписан к его ведомству, к радиомастерской. Увидев меня, он поразился моей худобе и сказал, что возьмет меня с собой «на откорм» - в войсках, вошедших в Чехословакию, были повышенные нормы питания.
Место у нас было спокойное, без каких-то эксцессов, о которых мы тогда были наслышаны достаточно. Говорили, что в отличие от Советских войск, войска наших союзников по Варшавскому договору, вошедшие вместе с нами вели себя безобразно - слишком много стреляли, часто без достаточного повода.
В то время я еще не принял присягу. Был небольшой переполох, когда об этом случайно узнали. Формально, мне не должны были давать оружие, поскольку я не расписался в том, как его буду использовать. Вопрос решили быстро. Привели к палатке, в котором располагался штаб, я вслух прочитал текст «торжественного обещания», где несколько раз повторялось слово «клянусь», расписался и стал полноценным солдатом Советской армии.
Однажды к нашим командирам пришли местные крестьяне. Созрели какие-то овощи на полях, к которым вплотную примыкали войска. Спрашивают разрешения - можно ли убирать. Страшно, кругом солдаты с оружием. Командиры сказали, что можно, и мы вам поможем. Бросили клич, я откликнулся и вместе с десятком других солдат пошел убирать какой-то турнепс. Дело было политическое, мы должны демонстрировать «добрую волю». По этому поводу приказали оставить автомат «дома», взять только штык-нож, который крепился на поясе.
Крестьяне были настроены добродушно и всячески старались подчеркнуть свою лояльность, что «они здесь не причем», это в столице какие-то идиоты заварили всю эту кашу, а они должны ее расхлебывать. Говорили по-своему, вставляя русские слова, какие знали. Но большой проблемы с пониманием не было, среди нас были украинцы, язык которых был близок к языку наших собеседников.
Один мужчина говорил, что его дочь переписывается с девочкой из Советского Союза. Показывал письмо, которое пришло совсем недавно, давал читать. Письмо оказалось в моих руках, пробежался по тексту. - Господи, какая дурь, мне опять стало стыдно за советскую сторону. В письме была просьба. Наша девочка слышала о том, что в Чехословакии можно купить (или достать) шариковую ручку. Основная тема письма - пожалуйста, достаньте и перешлите, у нас этого нет, это очень экзотично.
Ленинград. 1970г. В первые месяцы после армии я часто бывал со своими бывшими сокурсниками в пивбаре «Прибой». Пиво и прочий алкоголь быстро снимает отчуждение, объединяет то, что при других обстоятельствах не смогло бы соединиться. Однажды за столиком оказалась группа ребят, лет на 8 старше нас. Познакомились, разговорились. Мы говорили о том, что выбираем сейчас работу. Два месяца, которые по закону можно не работать после армии, пройдут быстро, специальность есть, выбор большой, но дело важное, ошибаться не хочется. НИИ, где мы проходили практику, осталось в памяти как большое неподвижное болото, в котором едва ли можно найти что-то хорошее, да и зарплата там совсем малая. В молодости хочется активности, реальных дел, движения, хочется много работать и хорошо получать. - Идите к нам, предложил один из наших случайных собутыльников, и рассказал, куда он нас приглашает.
Ленинградский завод «Новатор», располагается в самом начале Обводного канала. Цех занимается гарантийным ремонтом локаторов, установленных на самолетах МИГ-21. Работа - в командировках, география которых - весь Союз. Более того, есть возможность после трех лет работы отправиться за границу - туда, где есть наши МИГи, а они много где летают. Во всех соцстранах, а также в не очень социалистической Югославии и в совсем экзотических ОАР (так тогда назывался Египет) и Сирии. Завод выпускает также транзисторные приемники, которые идут на экспорт во Францию. Некоторые работники были во Франции.
Невероятно! Радиолокация - мой профиль по техникуму, в армии я набрался опыта в этой области, готов был и дальше заниматься таким делом. Желание путешествовать тоже было великое, а побывать за границей для советского человека вообще было пределом мечтаний.
Я ушам своим не верил, какая удача! Спросил только, занимаются ли они микросхемами, которые появились совсем недавно и уже произвели много шума. Они привлекали своей новизной и множеством публикаций, в которых говорилось о наступлении новой эры - эпохи микросхем. Свою трудовую историю, конечно, хотелось бы начать с самого нового технического продукта. - Будет тебе дудка, будет и свисток - сказал наш новый знакомый.
На следующий день я уже был в отделе кадров завода «Новатор». Проблем с устройством в гарантийный цех не было, текучесть кадров там была велика. Кроме того, был закон, согласно которому демобилизованные из Советской Армии имели много преимуществ, одно из которых - первоочередный прием на работу. Я был принят, но до начала реальной работы надо было подождать 2 месяца, пока Большой дом оформляет вторую форму допуска.
Специфика работы гарантийного отдела такова, что здесь, на заводе, работы нет и быть не может, вся работа - далеко, на объектах.
Самолетная станция состояла из модулей, на уровне которых выполнялся ремонт. Задача мастера - определить неисправный модуль и заменить. Это по технике. Но основная задача работника гарантийного отдела - не допустить какие-либо замечания в адрес фирмы, самым большим из которых, самым ужасным, был документ с названием «Рекламация» (на заводском сленге - «реклама»). Этот документ подписывать нельзя, следует искать любые причины, любых виноватых, биться до последнего, завод должен быть чист. Модули могут ломаться - они покупные, но станция в целом при исправных модулях не работать не имеет права. Именно для этого существует гарантийный отдел - всеми правдами (и неправдами) отстаивать честь фирмы.
Мне было странно наблюдать такую заботу о фирме на советском предприятии. Сейчас я не помню все подробности, но и по некоторым другим направлениям там была такая же позиция - интересы предприятия превыше всего, выше интересов государственных (обратное более естественно для советской системы). Для этого денег не жалели, хотя разговоры о рентабельности здесь я тоже слышал часто.
Мне казалось, что я работаю где-то на Западе, в частной фирме. Я увидел в этом последовательное развитие экономической реформы 65-го года, которая везде была свернута в 1968-ом после событий в Чехословакии. Здесь был оазис другой экономики, другого отношения к производству. Думаю, что это было связано с тем, что директором завода «Новатор» в то время был Лев Николаевич Зайков. К работе гарантийного отдела у него был повышенный интерес, мы его видели и слышали часто. Через 15 лет я снова услышал это имя. Зайков стал большой фигурой во время перестройки - Горбачев включил его в состав Политбюро.
в октябре 70-го я приехал в город Горький, в свою первую командировку. Остановился в гостинице Сормовская. Утром завтракал в местном кафе. За столиком со мной оказался местный житель, общительный. Как и положено, немного ударяя на «о», рассказал, что живет он в Сормово, а питается в столовой - в магазинах пусто, а здесь готовят плохенько, но хоть что-то есть. Предприятие, на которое я приехал, называлось ГАЗИСО - Горьковский авиационный завод имени Серго Орджоникидзе.
От «Новатора» здесь постоянно находилась целая команда, человек 10, моя роль была второстепенная - смотреть и учиться. К сожалению, не очень пригодился опыт, приобретенный в армии. Там я имел дело с РЛС 1948-го года выпуска, которые занимали целый прицеп, а иногда и не один, с огромными лампами (некоторые - до полуметра высотой). За 20 лет техника шагнула далеко вперед. Самолетная РЛС - компактная модульная конструкция, вложенная в небольшой объем. Модули выполнены на миниатюрных лампах и плотно упакованы. Едва ли не самое трудное - добраться до подозреваемого модуля, чтобы его заменить. Очень обидно было, если предположение оказалось ошибочным.
Большинство моих коллег жили в той же гостинице, в которой остановился я. Но некоторые жили у своих постоянных подруг (у иных они были во всех городах с военными аэродромами и самолетами МИГ-21). Каждый вечер завершался большой пьянкой в одном из номеров гостиницы «Сормовская». Здесь надо сказать, что профессиональная болезнь работников гарантийного цеха завода «Новатор» - алкоголизм.
Система охлаждения электронной начинки самолета заправляется спиртом. По ТУ расход спирта - несколько литров в час. Отработанный спирт следует через определенное время вылить и заменить новым. Цех каждую неделю получал 40-литровые бидоны спирта на технические нужды. Учет расхода не был четкий, норма ТУ выполнялась очень приблизительно, и в итоге спирт был доступен, неучтенные излишки - немеренные. С этим спиртом и проводили вечера работники цеха вдали от дома. При таком режиме через три года человек становился алкоголиком и о командировке за границу уже не мечтал.
В городе Горький с небольшим перерывом я провел 2 месяца. Это русский город. Не европейский, как Ленинград, но и не азиатский, каким иногда предстает Москва. Вечером к нам иногда приходили знакомые нижегородцы. Вместе пили и пели песни. У местных была любимая песня - Сормовская лирическая.
Осенью 71-го я стал думать о том, что работу пора менять. На то было несколько причин. Не без оснований я стал опасаться, что постоянное, часто вынужденное, пьянство может затянуть, такая перспектива не радовала. Непрерывные командировки плохо совмещались с обучением, институтская задолженность росла. И, наконец, встречаясь с девушкой по имени Ира, я часто надолго исчезал, чего мне вовсе не хотелось. Впереди была свадьба, с семейной жизнью командировки тоже совмещались плохо.
... я был принят на должность старшего техника с окладом 90 руб. в ЦНИИПА, через 3 года он был переименован в ЛНПО «Гранит».
Среди инженеров, тех, кому за 30, преобладали женщины. Причина экономическая, - зарплата квалифицированного рабочего и хорошего инженера по той же специальности различалась в 1.5 - 2 раза. Инженеры уходили, в частности, на заводы, где делали опытные образцы наших приборов. Мне в этом смысле повезло, - я уже был на заводе, оттуда пришел сюда и возвращаться желания не было. Я видел разницу, меня привлекала работа творческая.
...Слава купил автомобиль «Жигули», которые еще только-только начали появляться в городе. Это было свидетельством принадлежности к высокому слою советского общества. Частная машина, это вообще большая редкость, а тут еще новые Жигули, почти иномарка! Однажды предложил довести меня до дома. Я впервые ехал в частной машине, и мне это так понравилось, что я «заболел» мыслью об автомобиле. Тогда подумал, что когда мне исполнится тридцать лет, я непременно куплю автомобиль.
«Индикатор истинного движения» - так называлась тема, которой занималась группа. Институт разрабатывал электронику для новой атомной подводной лодки, несущей 22 ракеты среднего радиуса действия.
Вычислений по этому заказу было много. Иногда мне приходилось брать в первом отделе папку с алгоритмами. Она впечатляла - листов 300, плотно усеянных записями дифференциальных уравнений. Запомнилась одна из переменных - радиус Земли, который на разных широтах слегка изменяется, и такие изменения учитывались. Алгоритмами занимались математики, мы занимались их материализацией. Схемотехнический арсенал для выполнения вычислений был очень ограниченный. Еще не было слов «компьютер» и «микропроцессор» и, соответственно, того, что они обозначают.
Совсем недавно некий завод освоил производство микросхем типа ЛА1…ЛА8, ЛР1..ЛР3 (тогда они маркировались иначе - ЛБ.., ЛР..). И это все. Микросхемы были чрезвычайно дорогие, от нас требовали подробный отчет о том, что мы с ними делаем. Цена, однако, стремительно падала, и это создавало определенные неудобства при составлении отчетов. Меня, как молодого техника, к этому привлекали. Трудность состояла в том, что кроме количества употребленных микросхем надо было узнать дату поставки, чтобы правильно определить стоимость. Советские безналичные деньги были сущностью не очень понятной, почти виртуальной. Но они существовали, а отчеты о них были реальностью вполне осязаемой. Деньги могли конвертироваться в разные неприятности, самая большая из которых - депремирование.
В 1980-м году я был в Северодвинске, в командировке, и оказался в одиночном номере гостиницы. За всю мою производственную жизнь, плотно усеянную командировками, такое случилось первый (и, как оказалось, единственный) раз. Это была большая удача, я поступал в аспирантуру, впереди был экзамен по специальности.
И вдруг я понял, что задача имеет решение. Мне удалось изобразить его в виде рисунка с пересекающимися кривыми. На графиках очень наглядно определялась область допустимых значений и области сходимости… Потом потребовался еще целый год, чтобы графическое решение задачи превратилось в последовательность уравнений и неравенств. Результат этих занятий был опубликован в двух статьях - в журнале «Вопросы кораблестроения» (N43, 1983,) и много лет спустя - в журнале «Электронное моделирование»
...В 1977-ом Иосиф Абрамсон предложил мне халтуру. Организация Севморгео занимается исследованиями в области геологии. Это они снаряжают экспедиции в Антарктиду, на Северный полюс и в другие края. Главная площадка располагалась в Ленинграде, на наб. реки Пряжка.
...было непросто. Я инженер, он - кандидат технических наук, СНС, руководитель группы в НИИ. По советским законам мы не имели право работать по совместительству. С заказчиками, которым нужна была наша работа, обо всем договорились, но документы оформляли в других (административных, т.е. высоких) инстанциях института. Принесли паспорта, написали заявления от каких-то пенсионеров. Потом отвечали на вопросы, для чего надо было откровенно лгать.
Все понимают ситуацию, но формальности соблюдаются во всей полноте. Нам неловко и неудобно, а начальников от Севморгео это забавляет, они задают неудобные вопросы. Будь я один, извинился бы, встал и ушел. Но Иосиф взял беседу в свои руки и говорил, не смущаясь, полную чушь. Все, конечно, обошлось, наших пенсионеров (которых я и в глаза не видел) оформили на работу с небольшим окладом. Мы заранее запаслись доверенностями и потом раз в месяц я приезжал за причитающимся нам вознаграждением.
Работа была несложная по сравнению с тем, чем мы занимались в своем НИИ. Задача была такая. Геологи ищут нефть в Охотском море. Есть датчики магнитного поля, и там, где есть подземные ископаемые, магнитное поле слегка изменяется. Анализируя эти изменения на графике опытным глазом, можно почувствовать, где надо искать подробнее. Это как на кардиограмме, опытный врач может увидеть болезнь по небольшим отклонениям кривой.
Есть все необходимое для поиска - самолеты, датчики, самописцы, но каждая экспедиция выдает километры бумажных лент с кривыми, которые потом обрабатываются годами. Возникла идея, кроме самописцев подключить к датчикам перфоратор, который сделает электронные копии кривых на перфоленте. Потом перфоленты загружаются в ЭВМ, запускается программа, и результат получается во много раз быстрее. Нам и предложили сделать прибор, с помощью которого можно подключить датчики к перфоратору. Мы пообещали это сделать быстро, надежно и для большой организации совсем недорого.
Я довольно быстро из неучтенных микросхем, которые никто и не учитывал, сделал нужную схему. Потом вечерами мы приезжали туда, где работали ребята из Севморгео и отрабатывали все процессы на стенде. Меня удивило, насколько слаба была техническая база этого НИИ. У них не было ничего, - ни техники, ни специалистов. Удивляли приборы, с которыми они работали в Антарктиде. - Ужас! В сравнении с нашим военным ведомством, все было очень допотопно и кустарно.
В то время я мог бы перейти на работу к ним, и взяли бы меня с удовольствием, как хорошего технического специалиста. И была бы впереди Антарктида, а на пути к ней посещение разных экзотических стран, рассказы о которых я часто слышал от наших товарищей-заказчиков. В Антарктиду отравлялись на корабле, он заходил в порты далеких стран. Слушая рассказы, представил себя в какой-нибудь экзотической стране, в Сингапуре. Но не поддался я фантазиям. В моем НИИ была интересная работа, хороший коллектив, блестящие перспективы.
К концу 78-го мы все закончили, все отработали, все испытали. И встал вопрос о сопровождении нашего прибора во время экспедиции на Охотском море.
Летом 79-го я был зачислен в состав экспедиции на Дальний восток. Уж как там оформили все необходимые бумаги, не знаю, но видимо, на дела такой почтенной организации как Севморгео партийная власть смотрела сквозь пальцы. В своем НИИ оформил отпуск, и вместе с товарищами-геологами полетел в Архангельск, где нас ждал выделенный для этой работы самолет ИЛ-14 1948-го года выпуска, на нем нам предстояло провести много дней. К самолету был прикреплен экипаж, который все это время был вместе с нами.
...Я смотрел в иллюминатор, вскоре увидел, узнал Северодвинск. Незадолго до этого я провел в нем немало дней в командировках. Самолет летел на небольшой высоте, я разглядывал знакомый завод, где строились подводные лодки, и примыкающий к нему город, как отражение завода, они соизмеримы по величине. У меня был фотоаппарат, но не было фотопленки! Весь месяц перед поездкой бегал по городу в поисках этого товара, но не нашел. В то время периодически что-нибудь исчезало из продажи, и вот, в то время исчезла фотопленка. Я готов был взять любую, даже на 250 ед., которая не пользовалась большим спросом. Но ее тоже не было. Я искал пленку в Архангельске, и тоже не нашел. Только потом, уже на Сахалине, я купил то, что мне было сейчас так необходимо! Так все картинки этого необычного путешествия остались только в моей памяти.
В то время полное сопровождение полетов наземными службами ограничивалось европейской частью территории. За Уралом маршрут прокладывал уже сам экипаж. Это была обязанность бортинженера, он же штурман, с которым мы как-то быстро нашли общий язык. Он был старше меня, на вид лет 45. Веселый, добродушный и разговорчивый. Однажды, уже в Сибири он вдруг сбился с пути. Надо было привязать текущее местоположение к точке на карте.
То ли не было здесь соответствующих радиосредств, то ли были у него сомнения. Во всяком случае, попросил пилотов снизить высоту, чтобы подробнее рассмотреть «в натуре» указанные на карте ориентиры. Самолет снизился. Штурман, наблюдая местность из того самого иллюминатора, сориентировался, ситуация была под контролем, самолет снова набрал высоту.
...начались полеты. На борту экипаж и несколько человек, обслуживающих аппаратуру, среди них я. Ил-14 вылетал утром и целый день методично, на небольшой высоте, сканировал Охотское море. Датчики регистрировали, геологи пытались что-то увидеть на кривых, которые рисовали самописцы. При необходимости можно было внести изменения в маршрут. Мой перфоратор исправно строчил по перфоленте, делать было нечего.
Неделю-полторы я летал в таком режиме, а потом договорился, что буду в полете только тогда, когда в этом возникнет необходимость. Ребята из Севморгео хотели летать, им за каждый полет причиталось 10 рублей, а мое вознаграждение было оговорено заранее вне зависимости от того, чем я занимаюсь.
Так я неожиданно оказался свободным. Как воспользоваться свободой, я знал. Мне нужны деньги, много денег. Дело в том, что незадолго до вылета я купил автомобиль Москвич-407 (1959-го года выпуска). Это была большая авантюра, но уж очень захотелось. В то время автомобиль был не только средством передвижения, но и предметом роскоши. За этот старый хлам я отдал 2600 советских рублей, что составляло 17 моих ежемесячных зарплат. 900 рублей удалось накопить, а 1700 пришлось занять у знакомых и родственников. Долги надо отдавать, и я не упускал любую возможность заработать. Возникшее свободное время я решил конвертировать в деньги и отправился на поиски работы. Такой, где не нужна трудовая книжка, она осталась в моем родном ЦНИИ «Гранит», где сейчас у меня отпуск.
В поисках работы пришел на железнодорожную станцию, предложил себя в качестве грузчика. Мне тридцать лет, работу физическую люблю, воспринимаю ее как занятие спортом. Какая разница, что поднимать, - мешки или штангу! Нашел на станции человека, распределявшего работы. Работа есть, он мне предложил два варианта - колоть лед или разгружать вагоны с песком.
В итоге, я согласился на песок. Площадка для работы с песком располагалась в нескольких километрах от товарной станции, туда был проложен отдельный рельсовый путь. Пришел я на это площадку, поговорил со старшим, посмотрел, что за работа. Утром приходит состав, 12 вагонов - «вертушек» с песком. Надо выбить крюки, скрепляющие железные пол и стенку вагона, после чего половинка этого пола падала, наружный край уходил вниз, образуя небольшую горку, с которой часть песка высыпалась.
С другой стороны вагона надо сделать то же самое, затем забраться внутрь и лопатой в образовавшиеся просветы скинуть то, что осталось после самовысыпания. Рабочих шесть человек, каждому по два вагона. После обеда приходит еще один состав, надо обработать еще два вагона. За это полагается зарплата 25 рублей, которая выдается в тот же день по окончании работы. Сумма большая, она более чем в три раза превышала весь мой дневной заработок инженера, вместе с премией. Надо сказать, что на Сахалине в то время действовал коэффициент 1.6, на который умножалась типовая тарифная ставка. Это была удача.
После работы почти ежедневно пили водку. После тяжелых нагрузок она проходила хорошо, снимала усталость. Потом расходились. В последний день моей работы мы с местным разговорились, он был моего возраста. Ушли вместе, решили выпить еще и пива, а потом, - как сложится.
Пивной ларек такой же, как в Ленинграде, народ и разговоры - те же, если не считать забулдыг с корейской внешностью, которые кроме восточного лица ничем не отличались от наших, русских. Да и не знали они ничего о Корее, не знали язык, ни японский, ни корейский, - только русский, преимущественно матерный
Одно из занятий для девочек в лагере - обработка красной рыбы. Ее было много. Девочки извлекали и солили икру и отдельно саму рыбу. В добывании рыбы я однажды участвовал. Сели в самолет,подкатили к заправке, заправили полные баки бензином хорошей марки. Потом, когда самолет вернулся на свое место стоянки, к нему подъехал грузовик с пустыми бочками. Эти бочки заполнили самолетным бензином. Потом на грузовике поехали в рыбацкий совхоз, где поменяли полные бочки бензина на полные ящики красной рыбы.
Этой рыбой и занимались девочки в лагере. Соответственно, меню обитателей не отличалось разнообразием. На первое рыбный суп, на второе рыба и непременно бутерброды с икрой, которая уже изрядно надоела. Когда пришло время уезжать, оставшиеся запасы были распределены между участниками экспедиции. Мне досталась поллитровая банка натурального дорогого дефицита.
Несколько человек из нашей группы уже давно пребывали в алкогольной зависимости. Среди них были, в частности, летчики. Летчики жили в гостинице, где жил и я, потому мог наблюдать их режим. После полета летчики сразу напивались. Пили весь следующий день. Потом сутки на восстановление и на следующий день снова в полет. Они хорошо знали, когда надо остановится, чтобы медицинский контроль, проводимый перед каждым полетом, их пропустил. Аварии с самолетами случались часто, такая информация в прессу не попадала. Так, после возвращения они отправились на похороны своих погибших товарищей.
...В советские времена мы все занимались одним большим общим делом. Такова была советская парадигма, в какой-то мере воплощенная в реальности. Работа иногда захватывала настолько, что пока проблема не находила решение, все остальное переставало существовать. Причем, фактически - рабочие дни сливались друг с другом, оставались только не очень регулярные перерывы для сна. Часто все это происходило без какой-то дополнительной оплаты, и не было не только мысли, но и желания уклониться. Я не могу назвать причины такого состояния, они иррациональны.
«Техническая интеллигенция» в массе своей была настроена откровенно антисоветски. Помню подавленное состояние завлаба, когда от него потребовали вступить в партию, пока он не нашел способ уклониться. Вспоминаю начальника отделения, коммуниста, которому предложили перейти на партийную работу. Он отказался, и быстро лишился своего положения. И, тем не менее, при таких условиях мы самозабвенно исполняли свой «долг» перед государством, которое порицали. В своей массе мы были пацифистами, отвергающими войну, как явление. Но каждый на своем рабочем месте делал что-то полезное в рамках того самого «общего дела», суть которого - подготовка к войне. Таковы парадоксы «советского образа жизни».
Источник http://memoclub.ru/author/olexan/