Воспоминания А.Г.Спиркина. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Литературная запись Анны ТООМ (Техас)
"Это случилось в самом начале пятидесятых. Сталин вел дискуссию в "Правде" по вопросам языкознания. Я тоже собирался участвовать, готовился.
Как-то занимаюсь в научном кабинете Института философии. Ко мне подходит девушка и говорит:
- Я пишу диссертацию. Мне хотелось бы получить вашу консультацию.
Звали ее Катя Крашенинникова. Мы побеседовали. Она стала мне звонить. Она такую активность проявляла, что я просто терялся, а потом увлекся.
Была она высокая, статная, красивая. Ей говорили:
- Катя, что ты в нем нашла? Ты - красавица, а он... даже ниже тебя ростом.
Но она отвечала:
- У него есть скрытые достоинства.
Вот умела она так сказать - очень была находчива.
Мы за городом сняли какой-то закуток. Любила она так!.. что... Невероятно была любвеобильна. Мы с ней ходили, взявшись за руки. Спали на полу! Так это было интересно!..
А еще помню, как стоим на Москве-реке, на набережной, у перил, наклонились к воде. Она говорит:
- Какой тебе у женщин больше всего нравится головной убор?
Я отвечаю:
- Я из деревни. Платочек.
Она сбросила в воду шляпку, сняла с шеи платочек и надела его.
А дискуссия тем временем разгоралась. Я к статье Сталина подготовил вопросы, положил письмо в конверт и отправился на почту. На встречу мне один наш сотрудник:
- Ты куда торопишься?
- Сталину письмо написал. Вопросы по языкознанию.
- Вопросы?! - он очень удивился. - Тебе что-то непонятно? А почему тебе непонятно? Разве может написать Сталин такое, в чем нельзя разобраться? И вообще... с твоей биографией лучше Сталину не писать.
Я звоню Кате:
- Можно я твой обратный адрес укажу? Ну, как-будто от тебя письмо?
Она:
- Что это ты там без меня накатал? Ну-ка приезжай!
Приехал. Поговорили. Она переписала письмо своей рукой, и мы письмо отправили. Что же потом разыгралось!..
Три дня спустя - звонок. Катин отец берет трубку.
- С вами говорят из канцелярии товарища Сталина. Начальник канцелярии Поскребышев.
Отец чуть в обморок не упал!
- Попросите к телефону Екатерину Александровну.
Он говорит:
- Она в университете. На философском факультете. Там обсуждают гениальный труд товарища Сталина по языкознанию.
Поскребышев:
- Хорошо. Спасибо.
Спустя минут десять в конференц-зал философского факультета университета вошел человек:
- Здесь в зале находится аспирантка Екатерина Александровна Крашенинникова.
И говорит ей: - Немедленно идите домой. Вам будут звонить из канцелярии Сталина.
Она поехала домой. Позвонил Поскребышев:
- Вы написали письмо товарищу Сталину?
- Это не я, - говорит она, - это мой муж написал, Саша Спиркин.
Он рассмеялся а потом сказал: - Сталин на это письмо хотел бы ответить. У вас есть дополнительные вопросы к тому, что вы уже написали?
- Я обсужу с Сашей, посоветуюсь, - говорит она, а у самой ноги подкашиваются, язык заплетается.
- Не надо советоваться с Сашей. Достаточно того, что вы написали, - отвечает он и вешает трубку.
Катины родные в ужасе: обсуждают, волнуются. Проходит еще три дня. Снова звонок:
- Сейчас вам доставят пакет с ответом на ваше письмо.
Подьезжает машина. Выходит генерал. Смотрит на часы: "12 часов 20 минут 30 секунд. Распишитесь". И уехал, оставив такой малиновый пакет.
Я к вечеру приезжаю, а они его еще не вскрыли. Боялись, что ли? Уже при мне Катин отец достал оттуда глянцевую папку. А в ней на белой чудесной бумаге написано: "ОТВЕТ К.КРАШЕНИННИКОВОЙ". И текст. А в конце подпись наискосок: Сталин.
Мы в шоке. Страшно читать. Такая была обстановка! Нагнетено было вокруг него такое!.. Ну, все-таки собрались с духом, прочли: вопрос - ответ, вопрос - ответ.
Я позвонил в институт: "Знаете, ответ пришел!" Они: "Да что ты!.."
На следующее утро звонок. Это директор института философии Александров Георгий Федорович:
- Саш, говорят, ты там какой-то документ от Сталина получил?
- Мы с Катей Крашенинниковой письмо послали Иосифу Виссарионовичу по вопросам языкознания. И вот пришел ответ.
- Я сейчас же высылаю за вами машину.
- Да мы только встали.
- Ну, поторопитесь. И не завтракайте - мы вас тут накормим.
Приезжаем мы в институт. Нас встречают, ведут в партком, дверь на замок запирают. И читают... Подпись увидели...
Когда мы из парткома с Катей вышли, уже полон коридор людей. Тут же собрание открывают, и Александров предоставляет слово мне. Я стою с малиновым пакетом: он у меня подмышкой. А на нем в углу правом написано "Совершенно секретно". Я когда прочитал вопросы и ответы, зал в овацию!.. После этого Кате дали слово, чтобы она рассказала, как и что было. И она все рассказала. В это время вызывают Александрова к телефону. Звонит из ЦК сын Жданова:
- Георгий Федорович, что там у вас такое? Я - завотделом науки и ничего не знаю. Документ не опубликован, а вы его на собрании обсуждаете, распространяете там...
Через три минуты другой звонок. Это президент Академии наук Вавилов Сергей Иванович:
- Что там у вас случилось? Какой сотрудник письмо от Сталина получил? У нас собрание в Доме ученых - мы как раз обсуждаем вопросы о перестройке в науке в связи со статьей товарища Сталина. Пришлите нам этого сотрудника.
Александров говорит мне:
- Идите к Сергею Ивановичу в Дом ученых.
Я пакет - подмышку, и идем. Идем мы в Дом ученых по Кропоткинской. А навстречу нам мой учитель психологии, Александр Романович Лурия, с другим психологом, Смирновым Анатолием Александровичем.
- Саш, вся Москва знает, что ты какой-то пакет от Сталина получил. Только мы не знаем. Расскажи, какой?
- А что рассказывать? - говорю. - Вот он, пакет-то.
- Как?! - ужаснулся Александр Романович. - Ты его по улице носишь? Письмо Сталина?! Неопубликованное?!.
- Да.
Покачали они головой, стали читать. Прочли.
- Ну и натворил ты дел, - говорят, - хотя это интересно, конечно.
Я заспешил: - Вавилов нас вызвал. Вот идем, - и распрощались с ними.
Входим в Дом ученых. Навстречу нам Вавилов - поздоровался, взял конверт, прочитал письмо и сказал:
- Молодцы! Написали так, что товарищ Сталин счел необходимым ответить. Пойдемте на собрание Академии наук.
И сажает нас в президиум рядом с собой: по одну сторону Катю, по другую - меня. Встает и обращается к собравшимся:
- Я вас сейчас удивлю. Здесь товарищи из Института философии принесли письмо от Иосифа Виссарионовича...
Когда он закончил читать, все встали. Началась овация!.. Как же - гений одарил науку еще одним выдающимся трудом!
Вдруг входит какой-то мужчина:
- Кто здесь Екатерина Александровна?
И, обращаясь к Кате:
- Немедленно позвоните домой.
Мы идем к телефону, за нами идет Сергей Иванович - понимает: что-то важное. За Сергеем Ивановичем - секретари и еще какие-то люди...
Отец Кати сообщил, что она должна срочно позвонить Поскребышеву. Ее соединили с канцелярией.
И говорит ей Поскребышев: "Екатерина Александровна, что написано на конверте? Справа вверху?"
А конверт-то у меня подмышкой.
Она: "Саш, что написано на конверте?"
Я: "Совершенно секретно".
Она - Поскребышеву: "Совершенно секретно".
Он: "Хорош секрет, который известен уже за пределами Москвы".
Ошарашил нас. А толпа тем временем увеличивается.
Поскребышев продолжает: "Товарищ Сталин перед публикацией сделал семь поправок. Будьте добры, внесите их в текст, раз уж вы его оглашаете".
А со всех сторон уже тянут нам бумагу, ручки... Как же! Гений правит свой текст перед публикацией!
- Строка такая, фраза такая - вставить то-то...
И опять пошли в президиум, и опять обсуждаем, как работает гений над научным текстом, какие поправки внес. И снова овация!
В тот день мы домой пришли заполночь. Наутро встали и слышим по радио:
- Ответ Сталина Крашенинниковой... Ответ Сталина Крашенинниковой...
И уж тут началось такое!!! Все цитируют, пишут научные труды на тему "Ответ Сталина Крашенинниковой". Катю пригласили в Иститут философии и предложили срочно защищать диссертацию - уже не кандидатскую, а прямо докторскую! Директор того интститута, где она работала на кафедре немецкого языка, назначил ее заведующей кафедрой. Конечно, начались протесты. В самом деле, кто она такая? Но директор сказал:
- Всем замолчать! Екатерина Александровна освещена лучами гения Сталина.
Стали мы срочно писать ей диссертацию: днем, по ночам - не жалея сил. Еще молодые были, энергии было полно. Написали. На защиту к ней приехали все языковеды страны - каждый счел за честь. Опять шуму было!..
Она стала невероятно знаменита! Когда собирался совет Академии наук или Академии педнаук, она сидела в президиуме. Зал был полон. Публика рукоплескала! Я еле пробирался, в уголке устраивался. Я уже на второй план отошел. Это сначала все было едино. Конечно, в философских кругах знали, что автор письма я, но официально-то она фигурировала. Она очень возгордилась. От славы просто одурела!..
Стали ее приглашать на банкеты. Машину подавали ей каждый вечер. Начались гулянья - с писателями, композиторами... Поэты в ее честь стихи слагали, художники с нее картины писали. Сначала она меня брала с собой, а потом перестала, одна ездила. Ночами домой не приходила. А мне каково после таких ночей?... Не могло это долго продолжаться - толпы людей вокруг нее, разговоры... И к добру бы не привело. В конце концов я ушел. Она плакала, просила простить ее, но пересилить себя я уже не мог.
Все, что было с Катей, все в огне!.. Все под эгидой Сталина!.. Ажиотаж этот... Любовь была безумная! Разрыв был нелепый! Я еще долго продолжал любить ее. Я женат уже был, а думал о ней. Иногда я видел ее во сне и потом неделю ходил, как шальной... Это была какая-то болезнь! Патология. Да и что такое любовь? Как определяют ее Монтень и Гиппократ, - болезнь души.
Письмо написал я. Подписала она. Я не получил на этом ни привелегий, ни пинков. А ее вознесло до неожиданных, невероятных вершин! После было падение.
Когда Сталин умер, Катю уволили с кафедры. Она бедствовала. Потом устроилась учительницей немецкого языка. Рассказывали, девочку взяла на воспитание. Мы еще встречались. Я где-то лекцию, помню, читал. Она сидела в первом ряду, слушала, но в разговор не вступала, не дождавшись конца, ушла.
И еще... Лет десять назад это было. Я уже руководил лабораторией биоэнергетики, где мы изучали парапсихологические явления и людей, обладавших экстрасенсорными способностями. Прихожу как-то в лабораторию, смотрю - она стоит у двери. Взглянула на меня, опустила глаза. Она решила стать экстрасенсом, и я как заведующий должен был провести с ней беседу. Читаю я ее заявление, улыбаюсь. Она забрала его и молча вышла. Больше я никогда ее не видел.
ГЛАВНЫЙ ТРУД
В 1953 году я написал на конкурс в Большую Советскую Энциклопедию статью "Мышление". Она Совету понравилась, но принята к публикации была статья Федора Николаевича Шемякина. Ко мне же после конкурса стали часто обращаться из редакции - я писал для них отзывы, редактировал статьи. И вдруг они присылают мне приглашение на работу!
А со мной в тот момент скандальная история произошла. Я был деканом факультета дефектологии в Пединституте им. Ленина. Умер Сталин. Я дежурил в кабинете директора. Пришла ко мне Майя Николаевна.1 Стояла она возле стола и слегка наклонилась ко мне. А в это время вошла секретарша, и ей показалось, что Майя Николаевна у меня на коленях сидит.
На следующий день вся партийная общественность была в сборе! Как же?! Умер вождь народов мира! А Спиркин со студенткой веселится! Такая глупость, такая нелепость - ни доказательств, ни анализа!.. И я снова без работы.
Одним словом, получаю я телеграмму из БСЭ. Главным ее редактором был в то время Вавилов Сергей Иванович, а заместителем - Зворыкин Анатолий Алексеевич. Я прихожу. Мне говорят:
- Нам нужны сильные специалисты в редакцию философии и психологии.
Там и в самом деле слабенькая была редакция. Что ж, я обрадовался! С трудностями, потому что через отдел кадров... а реабилитации-то у меня еще не было... приняли меня туда работать.
В 1956 году вышел последний том Большой Советской Энциклопедии, и встал вопрос: свернуть работу вообще или заняться изданием чего-то нового? Я подал Зворыкину идею о многотомной Философской энциклопедии. Предложение ему понравилось. Мы с моими сотрудниками составили план, его утвердили в ЦК - "в верхах", как мы говорили, и началась работа над Философской энциклопедией.
Главным редактором назначили Константинова. Я вошел в редколлегию, а позже стал его заместителем. Константинов работал в ЦК: до энциклопедии ему дела не было. Члены редколлегии, люди занятые, тоже рвения большого не проявляли. Это и развязало мне руки.
Мне безразлично было, есть ли у человека звание или степень. Главное - знал ли он проблему. Я привлек к работе всю талантливую молодежь. Нашими авторами стали Гайденко, Ильенков, Зиновьев. Это теперь они знаменитости, а тогда только начинали.
Из философов старшего поколения для нас много написал Алексей Федорович Лосев. Его клеймили "отчужденцем" и "мистиком". А мы издали в энциклопедии более сотни его статей - по античности и средневековью. Нет другого человека, который бы так превосходно, так скрупулезно знал бы античность! Ни в одной стране нет специалиста, который столько бы сделал для античности, сколько сделал Лосев в России. Ему в Греции, в Афинах памятник поставили в семидесятых годах.
В редколлегию входил Лев Степанович Шаумян - сын того самого Шаумяна, соратника Ленина. Он рассказывал мне, что его отец говорил о Сталине:
- У Кобы змеиный ум.
Главным моим консультантом был член редколлегии Асмус Валентин Федорович. Не простили ему власти того, что он вступился за Пастернака, и не приняли его в Академию наук, хотя почти все члены Академии - его ученики. В работе этот человек оказался незаменимым. Он по любому вопросу мог дать справку - где что прочесть. Он блестяще знал историю философии, до тонкостей - французскую философию.
Как раз в то же время меня пригласили в Научный Совет по кибернетике при Президиуме Академии наук СССР. Председателем этого Совета был Аксель Иванович Берг. Он, кстати, тоже сидел - в Бутырке. Он рассказал мне такой эпизод. Началась война. Сталин вызвал его из тюрьмы в свой кабинет и спрашивает:
- Аксель Иванович, почему вы сидите в тюрьме, когда страна в таком положении?
А Берг ему в ответ:
- Иосиф Виссарионович, я же не по своей воле сижу.
На что Сталин кратко приказал:
- Вы будете моим заместителем по вопросам радиолокации всех армий страны.
И Берг стал заместителем Сталина в Генштабе.
Берг ходил всегда в черном адмиральском кителе. Спорщик был!.. А на Президиуме он с министрами нашими разговаривал матом! Потому что они мешали внедрению новой техники в промышленность. Он Косыгину кричал:
- До каких пор мы будем терпеть, что социализм - помеха техническому развитию?!
Он хорошо понимал, что негуманно это - людей увольнять. Но он понимал и то, что нельзя оснащать только военную промышленность. Техника нужна везде. Дурацкое противоречие возникало - ни одну балду нельзя уволить, чтобы внедрить автоматику.
Сотрудничество с этим человеком очень помогало моей работе в Философской энциклопедии. Благодаря ему я привлек к написанию статей немало интересных и знающих людей. В то время только появилась математическая логика. Кибернетику многие вообще не признавали. Еще не было создано кафедр, не было учебников, а мы опубликовали об этих науках большие и хорошие статьи.
Работать было нелегко. Когда шли статьи "Интуиция", "Свобода воли", приходилось бороться. Считалось, что это - басни буржуазной философии, а не марксистские понятия, измышления, а не реальность. Были проблемы с Фрейдом. И все-таки мы дали о нем такую статью, что и сейчас не стыдно.
Статью про фашизм написал Левада. Я показал Константинову, и тот сказал:
- Пускать такую статью нельзя. Это - про нас. Я отвечаю ему с юмором, которого он не понял даже:
- Как вам не стыдно? Вы в этом описании узнали нас?! Как же так?!
Там было об однопартийности, тоталитаризме, и он узнал наше общество! Он говорит:
- Надо написать, что это про Освенцим.
Я говорю:
- Это же философская статья. Она абстрактная. Причем здесь Освенцим?
Вышла статья. Я Леваде рассказал об этом эпизоде. Он очень смеялся.
Константинов - это цэковский догматик, бывший работник НКВД, по приказу Сталина вознесенный в профессора - без всяких кандидатских и докторских. И этот человек с трехклассным образованием узнал нас! Он не дурак! Он прав, что узнал.
С трудом шло все, что было связано с религией. Лосев написал в своей статье, что "Троица" - это проявление диалектики в христианстве. В едином боге три лица. Константинов прочитал это и говорит мне:
- Что ты пропустил?! Ты - рыжий поп!
Я ему ответил:
- Диалектика проявляется не только в марксизме-ленинизме. Энгельс в "Диалектике природы" диалектическое мышление связывает с античностью и буддизмом. Что же Энгельс - тоже поп?!
Константинов растерялся, но оскорблений своих обратно не взял. Я ушел, хлопнув дверью. А он орал... А мне было стыдно и обидно, что он такой невежда. И я в статье Лосева все оставил, как было.
Я готовил статью "Философия" и должен был как-то объяснить термин "меньшевиствующий идеализм". Я знал, что существует "субъективный идеализм" и "объективный идеализм", но мне было непонятно, что такое идеализм как политическая категория. Обвинение в "меньшевиствующем идеализме" было предъявлено Центральным Комитетом группе философов, которыми руководил академик Деборин. Я позвонил Деборину. Абрам Моисеевич разрешил мне приехать к нему домой.
Он рассказал мне, что был учеником и секретарем Плеханова, что Сталин консультировался у него по вопросам философии, а потом решил его "убрать".
Когда Сталин хотел в какой-то области стать лидером, он расправлялся с ведущими специалистами. Академик Деборин был ведущим философом: образован, знал иностранные языки, за границей изучал Гегеля. Сталин его "убрал".
От Деборина еду к Митину. Академик Митин возглавлял враждующую с деборинцами группировку, хотя когда-то и учился у Абрама Моисеевича. В группу Митина входили Юдин, Константинов, Каммари. Девять человек их было.
Митин ухмыльнулся: - Мы, в отличие от Деборина, не занимались болтовней! Мы страну подымали из разрухи!
А потом рассказал, как пригласил Сталин всю их группу к себе в кабинет, усадил за стол и говорит:
- Прочитали мы ваше письмо. Правильно критикуете группу Деборина. Но почему не даете политическую оценку? Здесь налицо меньшевиствующий идеализм! Есть возражения?
Возражений не было.
Сталин разрешает всем закурить и продолжает: - Товарищ Деборин и его группа работают в журнале "Под знаменем марксизма". Нецелесообразно использовать их на такой работе. Мы Деборина отстраним. И поставим на его место вас, товарищ Митин. Только ваши люди не знают философии, а люди Деборина знают. Но мы введем вас всех в редколлегию, и у партии будет большинство голосов, чтобы принимать правильные решения. Есть возражения?
Возражений не было.
Умер Деборин от рака. Я помню, как его жена Ирочка ухаживала за ним в его академической палате.
Деборин был исключительно преданным марксистом. За два дня до смерти он сказал: - Всю жизнь мечтал написать книгу, где бы я доказал на огромном фактическом материале идею того, что все ручейки всемирного исторического процесса, сливаясь в единый поток, неизбежно ведут к коммунизму. Это была его исповедь.
И написал я в своей статье "Философия", что термин "меньшевиствующий идеализм" - это выдумка Сталина.
Вызывает меня Зворыкин. Я вхожу, подаю ему руку. Он же мне руки не подает.
- Я приехал из ЦК, - говорит. - Тебе выражают политическое недоверие. Тебя отстраняют от работы над статьей, а временно и над энциклопедией. Кто тебе позволил пересматривать решения ЦК? Это же идеологическое преступление!
Константинов, делая очередной доклад по идеологическим вопросам в Политехническом музее, закричал с трибуны:
- Здесь среди вас сидит человек, который по своему усмотрению толкует политику ЦК!
Словом, позорили меня.
Но через пару месяцев мнение властей изменилось. - Продолжайте работу, - сказал Зворыкин. - Посмотрим, может, дадим вашу статью без авторства.
Понятно, почему так повернулось: том должен был выйти вовремя, а без статьи его выпускать нельзя. Это был уже последний том.
Когда работа над энциклопедией закончилась, собралась редколлегия, и тут начались ко мне претензии. Иовчук на меня нападал: как я посмел - Соловьеву - этому идеалисту!.. - дать в энциклопедии больше места, чем великому философу Энгельсу?! Как я мог поставить их на один уровень?! Какого-то русского мракобеса с гениальным мыслителем международного значения! Почему, дескать, я пропустил статью о Стэне? Репрессированном и к тому же еще не реабилитированном!..
А Стэн Ян Эрнестович, латыш, был философом из группы Деборина.
В конце концов взъяренный Манджан завопил:
- Если б здесь была веревка и мыло, мы бы сейчас Спиркина повесили!
А Иовчук написал на меня донос в ЦК, что Спиркин, мол, обманул редколлегию и создал из Философской энциклопедии памятник репрессированным и расстрелянным, но редколлегия за это ответственность не несет.
Некоторые из тех, кто писал для энциклопедии, уехали в конце шестидесятых. Мне и за это был нагоняй! Тогда отьезд считался предательством.
Шишки еще долго сыпались. Уже в семидесятых я на лекции в Московском университете рассказал студентам, как мы с Шаумяном хотели поместить в энциклопедию статьи о Троцком и Бухарине. А то ведь наши люди всю информацию получают от иностранного радио!.. Рассказал, как вызвали нас в ЦК, и Суслов заметил: - Народ надо сначала накормить, а уж потом информировать. Иначе будут коллизии.
После лекции кто-то из студентов донес. Я получил письмо от ректора: - Больше учебной нагрузки для вас нет.
Пройдет время, придет ко мне Константинов и скажет: - Сегодня на заседании Президиума Академии наук Капица сказал, что не знает ничего лучше, что было бы создано в нашей философии за период Советской власти.
Вот это пришла награда!
Философская энциклопедия - дитя XX съезда. Она от начала и до конца антисталинская, хотя сделать ее такой было нелегко: начиналась работа во время "оттепели", а заканчивалась уже с "холодами". Прошла "пражская весна". Здесь четыре тысячи с лишним статей - вся мировая философская мысль. Двенадцать лет я жил этим трудом и отдал ему всю свою душу. Даже если бы я ничего другого не создал, я бы считал, что прожил жизнь не зря.
http://www.vestnik.com/issues/97/0624/win/toom.htm
http://project.phil.pu.ru/lib/data/ru/stalin/voprosy.html
"Это случилось в самом начале пятидесятых. Сталин вел дискуссию в "Правде" по вопросам языкознания. Я тоже собирался участвовать, готовился.
Как-то занимаюсь в научном кабинете Института философии. Ко мне подходит девушка и говорит:
- Я пишу диссертацию. Мне хотелось бы получить вашу консультацию.
Звали ее Катя Крашенинникова. Мы побеседовали. Она стала мне звонить. Она такую активность проявляла, что я просто терялся, а потом увлекся.
Была она высокая, статная, красивая. Ей говорили:
- Катя, что ты в нем нашла? Ты - красавица, а он... даже ниже тебя ростом.
Но она отвечала:
- У него есть скрытые достоинства.
Вот умела она так сказать - очень была находчива.
Мы за городом сняли какой-то закуток. Любила она так!.. что... Невероятно была любвеобильна. Мы с ней ходили, взявшись за руки. Спали на полу! Так это было интересно!..
А еще помню, как стоим на Москве-реке, на набережной, у перил, наклонились к воде. Она говорит:
- Какой тебе у женщин больше всего нравится головной убор?
Я отвечаю:
- Я из деревни. Платочек.
Она сбросила в воду шляпку, сняла с шеи платочек и надела его.
А дискуссия тем временем разгоралась. Я к статье Сталина подготовил вопросы, положил письмо в конверт и отправился на почту. На встречу мне один наш сотрудник:
- Ты куда торопишься?
- Сталину письмо написал. Вопросы по языкознанию.
- Вопросы?! - он очень удивился. - Тебе что-то непонятно? А почему тебе непонятно? Разве может написать Сталин такое, в чем нельзя разобраться? И вообще... с твоей биографией лучше Сталину не писать.
Я звоню Кате:
- Можно я твой обратный адрес укажу? Ну, как-будто от тебя письмо?
Она:
- Что это ты там без меня накатал? Ну-ка приезжай!
Приехал. Поговорили. Она переписала письмо своей рукой, и мы письмо отправили. Что же потом разыгралось!..
Три дня спустя - звонок. Катин отец берет трубку.
- С вами говорят из канцелярии товарища Сталина. Начальник канцелярии Поскребышев.
Отец чуть в обморок не упал!
- Попросите к телефону Екатерину Александровну.
Он говорит:
- Она в университете. На философском факультете. Там обсуждают гениальный труд товарища Сталина по языкознанию.
Поскребышев:
- Хорошо. Спасибо.
Спустя минут десять в конференц-зал философского факультета университета вошел человек:
- Здесь в зале находится аспирантка Екатерина Александровна Крашенинникова.
И говорит ей: - Немедленно идите домой. Вам будут звонить из канцелярии Сталина.
Она поехала домой. Позвонил Поскребышев:
- Вы написали письмо товарищу Сталину?
- Это не я, - говорит она, - это мой муж написал, Саша Спиркин.
Он рассмеялся а потом сказал: - Сталин на это письмо хотел бы ответить. У вас есть дополнительные вопросы к тому, что вы уже написали?
- Я обсужу с Сашей, посоветуюсь, - говорит она, а у самой ноги подкашиваются, язык заплетается.
- Не надо советоваться с Сашей. Достаточно того, что вы написали, - отвечает он и вешает трубку.
Катины родные в ужасе: обсуждают, волнуются. Проходит еще три дня. Снова звонок:
- Сейчас вам доставят пакет с ответом на ваше письмо.
Подьезжает машина. Выходит генерал. Смотрит на часы: "12 часов 20 минут 30 секунд. Распишитесь". И уехал, оставив такой малиновый пакет.
Я к вечеру приезжаю, а они его еще не вскрыли. Боялись, что ли? Уже при мне Катин отец достал оттуда глянцевую папку. А в ней на белой чудесной бумаге написано: "ОТВЕТ К.КРАШЕНИННИКОВОЙ". И текст. А в конце подпись наискосок: Сталин.
Мы в шоке. Страшно читать. Такая была обстановка! Нагнетено было вокруг него такое!.. Ну, все-таки собрались с духом, прочли: вопрос - ответ, вопрос - ответ.
Я позвонил в институт: "Знаете, ответ пришел!" Они: "Да что ты!.."
На следующее утро звонок. Это директор института философии Александров Георгий Федорович:
- Саш, говорят, ты там какой-то документ от Сталина получил?
- Мы с Катей Крашенинниковой письмо послали Иосифу Виссарионовичу по вопросам языкознания. И вот пришел ответ.
- Я сейчас же высылаю за вами машину.
- Да мы только встали.
- Ну, поторопитесь. И не завтракайте - мы вас тут накормим.
Приезжаем мы в институт. Нас встречают, ведут в партком, дверь на замок запирают. И читают... Подпись увидели...
Когда мы из парткома с Катей вышли, уже полон коридор людей. Тут же собрание открывают, и Александров предоставляет слово мне. Я стою с малиновым пакетом: он у меня подмышкой. А на нем в углу правом написано "Совершенно секретно". Я когда прочитал вопросы и ответы, зал в овацию!.. После этого Кате дали слово, чтобы она рассказала, как и что было. И она все рассказала. В это время вызывают Александрова к телефону. Звонит из ЦК сын Жданова:
- Георгий Федорович, что там у вас такое? Я - завотделом науки и ничего не знаю. Документ не опубликован, а вы его на собрании обсуждаете, распространяете там...
Через три минуты другой звонок. Это президент Академии наук Вавилов Сергей Иванович:
- Что там у вас случилось? Какой сотрудник письмо от Сталина получил? У нас собрание в Доме ученых - мы как раз обсуждаем вопросы о перестройке в науке в связи со статьей товарища Сталина. Пришлите нам этого сотрудника.
Александров говорит мне:
- Идите к Сергею Ивановичу в Дом ученых.
Я пакет - подмышку, и идем. Идем мы в Дом ученых по Кропоткинской. А навстречу нам мой учитель психологии, Александр Романович Лурия, с другим психологом, Смирновым Анатолием Александровичем.
- Саш, вся Москва знает, что ты какой-то пакет от Сталина получил. Только мы не знаем. Расскажи, какой?
- А что рассказывать? - говорю. - Вот он, пакет-то.
- Как?! - ужаснулся Александр Романович. - Ты его по улице носишь? Письмо Сталина?! Неопубликованное?!.
- Да.
Покачали они головой, стали читать. Прочли.
- Ну и натворил ты дел, - говорят, - хотя это интересно, конечно.
Я заспешил: - Вавилов нас вызвал. Вот идем, - и распрощались с ними.
Входим в Дом ученых. Навстречу нам Вавилов - поздоровался, взял конверт, прочитал письмо и сказал:
- Молодцы! Написали так, что товарищ Сталин счел необходимым ответить. Пойдемте на собрание Академии наук.
И сажает нас в президиум рядом с собой: по одну сторону Катю, по другую - меня. Встает и обращается к собравшимся:
- Я вас сейчас удивлю. Здесь товарищи из Института философии принесли письмо от Иосифа Виссарионовича...
Когда он закончил читать, все встали. Началась овация!.. Как же - гений одарил науку еще одним выдающимся трудом!
Вдруг входит какой-то мужчина:
- Кто здесь Екатерина Александровна?
И, обращаясь к Кате:
- Немедленно позвоните домой.
Мы идем к телефону, за нами идет Сергей Иванович - понимает: что-то важное. За Сергеем Ивановичем - секретари и еще какие-то люди...
Отец Кати сообщил, что она должна срочно позвонить Поскребышеву. Ее соединили с канцелярией.
И говорит ей Поскребышев: "Екатерина Александровна, что написано на конверте? Справа вверху?"
А конверт-то у меня подмышкой.
Она: "Саш, что написано на конверте?"
Я: "Совершенно секретно".
Она - Поскребышеву: "Совершенно секретно".
Он: "Хорош секрет, который известен уже за пределами Москвы".
Ошарашил нас. А толпа тем временем увеличивается.
Поскребышев продолжает: "Товарищ Сталин перед публикацией сделал семь поправок. Будьте добры, внесите их в текст, раз уж вы его оглашаете".
А со всех сторон уже тянут нам бумагу, ручки... Как же! Гений правит свой текст перед публикацией!
- Строка такая, фраза такая - вставить то-то...
И опять пошли в президиум, и опять обсуждаем, как работает гений над научным текстом, какие поправки внес. И снова овация!
В тот день мы домой пришли заполночь. Наутро встали и слышим по радио:
- Ответ Сталина Крашенинниковой... Ответ Сталина Крашенинниковой...
И уж тут началось такое!!! Все цитируют, пишут научные труды на тему "Ответ Сталина Крашенинниковой". Катю пригласили в Иститут философии и предложили срочно защищать диссертацию - уже не кандидатскую, а прямо докторскую! Директор того интститута, где она работала на кафедре немецкого языка, назначил ее заведующей кафедрой. Конечно, начались протесты. В самом деле, кто она такая? Но директор сказал:
- Всем замолчать! Екатерина Александровна освещена лучами гения Сталина.
Стали мы срочно писать ей диссертацию: днем, по ночам - не жалея сил. Еще молодые были, энергии было полно. Написали. На защиту к ней приехали все языковеды страны - каждый счел за честь. Опять шуму было!..
Она стала невероятно знаменита! Когда собирался совет Академии наук или Академии педнаук, она сидела в президиуме. Зал был полон. Публика рукоплескала! Я еле пробирался, в уголке устраивался. Я уже на второй план отошел. Это сначала все было едино. Конечно, в философских кругах знали, что автор письма я, но официально-то она фигурировала. Она очень возгордилась. От славы просто одурела!..
Стали ее приглашать на банкеты. Машину подавали ей каждый вечер. Начались гулянья - с писателями, композиторами... Поэты в ее честь стихи слагали, художники с нее картины писали. Сначала она меня брала с собой, а потом перестала, одна ездила. Ночами домой не приходила. А мне каково после таких ночей?... Не могло это долго продолжаться - толпы людей вокруг нее, разговоры... И к добру бы не привело. В конце концов я ушел. Она плакала, просила простить ее, но пересилить себя я уже не мог.
Все, что было с Катей, все в огне!.. Все под эгидой Сталина!.. Ажиотаж этот... Любовь была безумная! Разрыв был нелепый! Я еще долго продолжал любить ее. Я женат уже был, а думал о ней. Иногда я видел ее во сне и потом неделю ходил, как шальной... Это была какая-то болезнь! Патология. Да и что такое любовь? Как определяют ее Монтень и Гиппократ, - болезнь души.
Письмо написал я. Подписала она. Я не получил на этом ни привелегий, ни пинков. А ее вознесло до неожиданных, невероятных вершин! После было падение.
Когда Сталин умер, Катю уволили с кафедры. Она бедствовала. Потом устроилась учительницей немецкого языка. Рассказывали, девочку взяла на воспитание. Мы еще встречались. Я где-то лекцию, помню, читал. Она сидела в первом ряду, слушала, но в разговор не вступала, не дождавшись конца, ушла.
И еще... Лет десять назад это было. Я уже руководил лабораторией биоэнергетики, где мы изучали парапсихологические явления и людей, обладавших экстрасенсорными способностями. Прихожу как-то в лабораторию, смотрю - она стоит у двери. Взглянула на меня, опустила глаза. Она решила стать экстрасенсом, и я как заведующий должен был провести с ней беседу. Читаю я ее заявление, улыбаюсь. Она забрала его и молча вышла. Больше я никогда ее не видел.
ГЛАВНЫЙ ТРУД
В 1953 году я написал на конкурс в Большую Советскую Энциклопедию статью "Мышление". Она Совету понравилась, но принята к публикации была статья Федора Николаевича Шемякина. Ко мне же после конкурса стали часто обращаться из редакции - я писал для них отзывы, редактировал статьи. И вдруг они присылают мне приглашение на работу!
А со мной в тот момент скандальная история произошла. Я был деканом факультета дефектологии в Пединституте им. Ленина. Умер Сталин. Я дежурил в кабинете директора. Пришла ко мне Майя Николаевна.1 Стояла она возле стола и слегка наклонилась ко мне. А в это время вошла секретарша, и ей показалось, что Майя Николаевна у меня на коленях сидит.
На следующий день вся партийная общественность была в сборе! Как же?! Умер вождь народов мира! А Спиркин со студенткой веселится! Такая глупость, такая нелепость - ни доказательств, ни анализа!.. И я снова без работы.
Одним словом, получаю я телеграмму из БСЭ. Главным ее редактором был в то время Вавилов Сергей Иванович, а заместителем - Зворыкин Анатолий Алексеевич. Я прихожу. Мне говорят:
- Нам нужны сильные специалисты в редакцию философии и психологии.
Там и в самом деле слабенькая была редакция. Что ж, я обрадовался! С трудностями, потому что через отдел кадров... а реабилитации-то у меня еще не было... приняли меня туда работать.
В 1956 году вышел последний том Большой Советской Энциклопедии, и встал вопрос: свернуть работу вообще или заняться изданием чего-то нового? Я подал Зворыкину идею о многотомной Философской энциклопедии. Предложение ему понравилось. Мы с моими сотрудниками составили план, его утвердили в ЦК - "в верхах", как мы говорили, и началась работа над Философской энциклопедией.
Главным редактором назначили Константинова. Я вошел в редколлегию, а позже стал его заместителем. Константинов работал в ЦК: до энциклопедии ему дела не было. Члены редколлегии, люди занятые, тоже рвения большого не проявляли. Это и развязало мне руки.
Мне безразлично было, есть ли у человека звание или степень. Главное - знал ли он проблему. Я привлек к работе всю талантливую молодежь. Нашими авторами стали Гайденко, Ильенков, Зиновьев. Это теперь они знаменитости, а тогда только начинали.
Из философов старшего поколения для нас много написал Алексей Федорович Лосев. Его клеймили "отчужденцем" и "мистиком". А мы издали в энциклопедии более сотни его статей - по античности и средневековью. Нет другого человека, который бы так превосходно, так скрупулезно знал бы античность! Ни в одной стране нет специалиста, который столько бы сделал для античности, сколько сделал Лосев в России. Ему в Греции, в Афинах памятник поставили в семидесятых годах.
В редколлегию входил Лев Степанович Шаумян - сын того самого Шаумяна, соратника Ленина. Он рассказывал мне, что его отец говорил о Сталине:
- У Кобы змеиный ум.
Главным моим консультантом был член редколлегии Асмус Валентин Федорович. Не простили ему власти того, что он вступился за Пастернака, и не приняли его в Академию наук, хотя почти все члены Академии - его ученики. В работе этот человек оказался незаменимым. Он по любому вопросу мог дать справку - где что прочесть. Он блестяще знал историю философии, до тонкостей - французскую философию.
Как раз в то же время меня пригласили в Научный Совет по кибернетике при Президиуме Академии наук СССР. Председателем этого Совета был Аксель Иванович Берг. Он, кстати, тоже сидел - в Бутырке. Он рассказал мне такой эпизод. Началась война. Сталин вызвал его из тюрьмы в свой кабинет и спрашивает:
- Аксель Иванович, почему вы сидите в тюрьме, когда страна в таком положении?
А Берг ему в ответ:
- Иосиф Виссарионович, я же не по своей воле сижу.
На что Сталин кратко приказал:
- Вы будете моим заместителем по вопросам радиолокации всех армий страны.
И Берг стал заместителем Сталина в Генштабе.
Берг ходил всегда в черном адмиральском кителе. Спорщик был!.. А на Президиуме он с министрами нашими разговаривал матом! Потому что они мешали внедрению новой техники в промышленность. Он Косыгину кричал:
- До каких пор мы будем терпеть, что социализм - помеха техническому развитию?!
Он хорошо понимал, что негуманно это - людей увольнять. Но он понимал и то, что нельзя оснащать только военную промышленность. Техника нужна везде. Дурацкое противоречие возникало - ни одну балду нельзя уволить, чтобы внедрить автоматику.
Сотрудничество с этим человеком очень помогало моей работе в Философской энциклопедии. Благодаря ему я привлек к написанию статей немало интересных и знающих людей. В то время только появилась математическая логика. Кибернетику многие вообще не признавали. Еще не было создано кафедр, не было учебников, а мы опубликовали об этих науках большие и хорошие статьи.
Работать было нелегко. Когда шли статьи "Интуиция", "Свобода воли", приходилось бороться. Считалось, что это - басни буржуазной философии, а не марксистские понятия, измышления, а не реальность. Были проблемы с Фрейдом. И все-таки мы дали о нем такую статью, что и сейчас не стыдно.
Статью про фашизм написал Левада. Я показал Константинову, и тот сказал:
- Пускать такую статью нельзя. Это - про нас. Я отвечаю ему с юмором, которого он не понял даже:
- Как вам не стыдно? Вы в этом описании узнали нас?! Как же так?!
Там было об однопартийности, тоталитаризме, и он узнал наше общество! Он говорит:
- Надо написать, что это про Освенцим.
Я говорю:
- Это же философская статья. Она абстрактная. Причем здесь Освенцим?
Вышла статья. Я Леваде рассказал об этом эпизоде. Он очень смеялся.
Константинов - это цэковский догматик, бывший работник НКВД, по приказу Сталина вознесенный в профессора - без всяких кандидатских и докторских. И этот человек с трехклассным образованием узнал нас! Он не дурак! Он прав, что узнал.
С трудом шло все, что было связано с религией. Лосев написал в своей статье, что "Троица" - это проявление диалектики в христианстве. В едином боге три лица. Константинов прочитал это и говорит мне:
- Что ты пропустил?! Ты - рыжий поп!
Я ему ответил:
- Диалектика проявляется не только в марксизме-ленинизме. Энгельс в "Диалектике природы" диалектическое мышление связывает с античностью и буддизмом. Что же Энгельс - тоже поп?!
Константинов растерялся, но оскорблений своих обратно не взял. Я ушел, хлопнув дверью. А он орал... А мне было стыдно и обидно, что он такой невежда. И я в статье Лосева все оставил, как было.
Я готовил статью "Философия" и должен был как-то объяснить термин "меньшевиствующий идеализм". Я знал, что существует "субъективный идеализм" и "объективный идеализм", но мне было непонятно, что такое идеализм как политическая категория. Обвинение в "меньшевиствующем идеализме" было предъявлено Центральным Комитетом группе философов, которыми руководил академик Деборин. Я позвонил Деборину. Абрам Моисеевич разрешил мне приехать к нему домой.
Он рассказал мне, что был учеником и секретарем Плеханова, что Сталин консультировался у него по вопросам философии, а потом решил его "убрать".
Когда Сталин хотел в какой-то области стать лидером, он расправлялся с ведущими специалистами. Академик Деборин был ведущим философом: образован, знал иностранные языки, за границей изучал Гегеля. Сталин его "убрал".
От Деборина еду к Митину. Академик Митин возглавлял враждующую с деборинцами группировку, хотя когда-то и учился у Абрама Моисеевича. В группу Митина входили Юдин, Константинов, Каммари. Девять человек их было.
Митин ухмыльнулся: - Мы, в отличие от Деборина, не занимались болтовней! Мы страну подымали из разрухи!
А потом рассказал, как пригласил Сталин всю их группу к себе в кабинет, усадил за стол и говорит:
- Прочитали мы ваше письмо. Правильно критикуете группу Деборина. Но почему не даете политическую оценку? Здесь налицо меньшевиствующий идеализм! Есть возражения?
Возражений не было.
Сталин разрешает всем закурить и продолжает: - Товарищ Деборин и его группа работают в журнале "Под знаменем марксизма". Нецелесообразно использовать их на такой работе. Мы Деборина отстраним. И поставим на его место вас, товарищ Митин. Только ваши люди не знают философии, а люди Деборина знают. Но мы введем вас всех в редколлегию, и у партии будет большинство голосов, чтобы принимать правильные решения. Есть возражения?
Возражений не было.
Умер Деборин от рака. Я помню, как его жена Ирочка ухаживала за ним в его академической палате.
Деборин был исключительно преданным марксистом. За два дня до смерти он сказал: - Всю жизнь мечтал написать книгу, где бы я доказал на огромном фактическом материале идею того, что все ручейки всемирного исторического процесса, сливаясь в единый поток, неизбежно ведут к коммунизму. Это была его исповедь.
И написал я в своей статье "Философия", что термин "меньшевиствующий идеализм" - это выдумка Сталина.
Вызывает меня Зворыкин. Я вхожу, подаю ему руку. Он же мне руки не подает.
- Я приехал из ЦК, - говорит. - Тебе выражают политическое недоверие. Тебя отстраняют от работы над статьей, а временно и над энциклопедией. Кто тебе позволил пересматривать решения ЦК? Это же идеологическое преступление!
Константинов, делая очередной доклад по идеологическим вопросам в Политехническом музее, закричал с трибуны:
- Здесь среди вас сидит человек, который по своему усмотрению толкует политику ЦК!
Словом, позорили меня.
Но через пару месяцев мнение властей изменилось. - Продолжайте работу, - сказал Зворыкин. - Посмотрим, может, дадим вашу статью без авторства.
Понятно, почему так повернулось: том должен был выйти вовремя, а без статьи его выпускать нельзя. Это был уже последний том.
Когда работа над энциклопедией закончилась, собралась редколлегия, и тут начались ко мне претензии. Иовчук на меня нападал: как я посмел - Соловьеву - этому идеалисту!.. - дать в энциклопедии больше места, чем великому философу Энгельсу?! Как я мог поставить их на один уровень?! Какого-то русского мракобеса с гениальным мыслителем международного значения! Почему, дескать, я пропустил статью о Стэне? Репрессированном и к тому же еще не реабилитированном!..
А Стэн Ян Эрнестович, латыш, был философом из группы Деборина.
В конце концов взъяренный Манджан завопил:
- Если б здесь была веревка и мыло, мы бы сейчас Спиркина повесили!
А Иовчук написал на меня донос в ЦК, что Спиркин, мол, обманул редколлегию и создал из Философской энциклопедии памятник репрессированным и расстрелянным, но редколлегия за это ответственность не несет.
Некоторые из тех, кто писал для энциклопедии, уехали в конце шестидесятых. Мне и за это был нагоняй! Тогда отьезд считался предательством.
Шишки еще долго сыпались. Уже в семидесятых я на лекции в Московском университете рассказал студентам, как мы с Шаумяном хотели поместить в энциклопедию статьи о Троцком и Бухарине. А то ведь наши люди всю информацию получают от иностранного радио!.. Рассказал, как вызвали нас в ЦК, и Суслов заметил: - Народ надо сначала накормить, а уж потом информировать. Иначе будут коллизии.
После лекции кто-то из студентов донес. Я получил письмо от ректора: - Больше учебной нагрузки для вас нет.
Пройдет время, придет ко мне Константинов и скажет: - Сегодня на заседании Президиума Академии наук Капица сказал, что не знает ничего лучше, что было бы создано в нашей философии за период Советской власти.
Вот это пришла награда!
Философская энциклопедия - дитя XX съезда. Она от начала и до конца антисталинская, хотя сделать ее такой было нелегко: начиналась работа во время "оттепели", а заканчивалась уже с "холодами". Прошла "пражская весна". Здесь четыре тысячи с лишним статей - вся мировая философская мысль. Двенадцать лет я жил этим трудом и отдал ему всю свою душу. Даже если бы я ничего другого не создал, я бы считал, что прожил жизнь не зря.
http://www.vestnik.com/issues/97/0624/win/toom.htm
http://project.phil.pu.ru/lib/data/ru/stalin/voprosy.html