Сказка о моисеевой "Сатисфакции"
Жил Станислав со своим "Молодым театром"
У самого гулкого центра
Закинул режиссер в поисках нового спектакля
Сети в бескрайние литературные просторы,
Вернулись сети с томиком Шекспира.
"Решено! "Венецианского купца" на сцену!
Одна из премьер сезона у "Молодого театра" - собственная версия шекспировского "Венецианского купца" под оригинальным названием "Сатисфакция". Пьеса, имеющая популярность и историю постановок на европейских подмостках, из-за "национального вопроса" долгое время оставалась недосягаемым лакомым кусочкам для режиссеров 1/6 части суши. Лишь свобода и независимость открыла возможность и нашим актерам примерять на себя "жидовский кафтан" ростовщика Шейлока. На сценах постсоветского пространства это уже успели сделать Александр Калягин (постановка Роберта Стуруа в театре "Et Cetera"), Михаил Козаков (постановка Андрея Житинкина в театре Моссовета). На украинской сцене практически первым Шейлоком стал Алексей Вертинский (постановка Станислава Моисеева в "Молодом театре").
Пьеса "Вильяма нашего, Шекспира" содержит все компоненты успеха: богатая литературная основа, колоритные образы, закрученная фабула, молниеносная развязка, богатство выбора "о чем играть"… Всего-то и остается, что присовокупить к этому достойное режиссерское решение, украсить спектакль актерской игрой и получить отличный финальный результат. Что же получил зритель по версии "Молодого театра"?
Театр начинается с вешалки, спектакль - с программки. Любопытный, информативный клочок бумаги - гарантия того, что купивший ее зритель начнет просмотр спектакля в добром расположении духа. Вовлеченным в действие он уже является посредствам бумаги хитрой формы и букво-фотографического содержания. Поиск, осуществляемый отделом по вопросам полиграфии "Молодого театра" достоин восхищения: что ни спектакль - новая форма, любопытное дизайнерское решение. На этот раз - бритый затылок Вертинского покрытый шляпой. Внутренности походят на web-галерею фотографий 4 на 4. Один нюанс - фото представлены в виде превьюшек без возможности их дальнейшего увеличения и просмотра в full-размере. То, что удается рассмотреть на 16-ти снимках убеждает, что рассматривать, собственно, нечего: ни одного кадра с внутренней энергетикой в галерее не представлено. Серия бездушных кадров, нащелканных в хаотичном режиме, затем так же и расставленные. Но это далеко не главное, зритель закаленный, прочел, рассмотрел, отметил.
Шея зрителю дана для того, чтобы он головою вертел в разные стороны! Пользуясь данной возможностью режиссер с первой сцены выпустил актера на сцену из зрителей, и на протяжении всего действия зрительный зал остается вовлеченным в действие. Персонажи в запале соскакивают со сцены, носятся по залу, выкрикивают свои реплики с верхних, осветительных ярусов, демонстративно завершают свой монолог в оконном проеме и продолжают внимать сценическому действию в прожектором подсвеченном окне. А венецианскому дожу и вовсе выписывают контрамарку в партер, откуда он и руководит ходом судебного заседания. Чтобы уследить за всем этим зрителю, как ошалелому, приходилось вертеть головой как на шарнирах. Но это далеко не главное, зритель закаленный, выдержал.
А выдерживать приходилось многое. Паломники из числа студенческого "гетто" института кинематографии (КНУТКиТ), покинувшие альма-матер так и не овладев собственной дикцией, заставили зрительский слух навостриться с тем, чтобы как минимум разобрать, о чем, собственно, идет речь на сцене. Адская дикция походила на иностранный язык, поэтому студенты вполне походили на носителей языка Шекспира, или что-то около того. Обидно другое, что достаточно аккуратный украиноязычный перевод Андрея Бондаря предполагает наслаждение словом. Но, увы, в некоторых местах зрителю в этом отказывают. Но и это далеко не главное, зритель закаленный, прислушивался.
Со студентов какой спрос? Играют - как умеют. Другое дело профессиональные актеры. Вполне вероятно, что играть хотелось. Желание сделать хорошую роль на благодатной литературной почве явно присутствовало, ведь что не персонаж - то актерский подарок… Возможно, перегорели от перевозбуждения, или запал прошел до премьеры, а может, играть было нечего? Подходящий вопрос рано или поздно подберется, но факт остается фактом - ни одной актерской находки в спектакле не обнаружено. Стройненоко, ровненько, штампованенько актеры отыгрывают спектакль. Не без перекосов со стороны Грациано (Марк Дробот); принца, сперва Арагонского, затем Марокканского (Алексей Прокопенко)… Не без штампов со стороны Гоббо (Кирилл Бин) - экстаз лягушки, пригвожденной к теплой стенке, а не венецианский шут; Шейлока (Алексей Вертинский) - обволакивающе-проникающий голос, чтение которым даже "Таблиц Брадиса" вызывал бы экстаз… Очевидно, что и перекосы и штампы - это режиссерский недосмотр. "Я его (спектакль) слепила из того что было, а потом что было, то и…" зритель увидел. Очевидно, что путь поиска, проб и находок был предан забвению на этапе эмбрионального состояния подготовки спектакля. Но и это не главное, зритель закаленный, выдержал, поаплодировал штампам и жеманностям.
Поразительно, что режиссер напрочь забыл о некоторых персонажах! Вернее, проблема глубже: режиссер напрочь забыл придумать, о чем он ставит спектакль, а чтоб эта забывчивость не скучала от одиночества, заодно забыл поставить актерскую задачу Антонио (Станислав Боклан). Заслуженного артиста попросту жаль: профессиональный актер вынужден играть овощ в пиджаке, который временами садился на корточки и нудно жжет бумагу. Беспомощен актер, связанный по рукам и ногам режиссерским действием, либо бездействием, нивелировавшего главный конфликт пьесы. Одним волевым решением правоверный христианин Антонио безоговорочно следует за волею Всевышнего, проходит его испытания затонувшими кораблями, оказывается в цепких лапах ненавистного иудея Шейлока, и в результате вознаграждается за свою покорность Проведением в лице загримированной Порции (Валерия Ходос). Это ли сценическая версия Станислава Моисеева? Больше похоже на религиозную агитку "Христос терпел и нам велел, тирлим-бом-бом". С подобным безконфликтным фундаментом спектакль скатывается к напрасно реализованному проекту! Банальное вывешивание всех "собак" на пейсы Шейлока, водружение ему на голову (вместо красной шапочки) таблички "Я в ответе за все!" сводит пьесу к обвинительному приговору "в одни ворота". Да и сам Шейлок бледен и неубедителен практически в каждом своем действии. Актерская харизма Алексея Вертинского присутствует, да вот не для этой роли она. Аккумулировать вселенское зло и вызывать сострадание зрителя актеру не удается. Но и это не главное, зритель закаленный, выдержал.
Помогает выдерживать происходящее, между прочим, музыкальное решение спектакля. Джингловый подход, резко возникающие полудиджейских миксованных звуков, основная тема звучащая на пониженных тонах, некоторые студенческие реплики приближающиеся к чтению рэпа… Работа композитора Юрия Шевченко хоть и напоминает звуковую дорожку сериала "День рождения Буржуя" (композитора Дмитрия Атовмяна), но оказывается вполне органичной и убедительной. А вкрапление серенады "Санта Лючиа" в исполнении влюбленного в Джессику Лоренцо (Станислав Бжезинский) под шумовой оркестр его друзей (студентов КНУТКиТ) вызывает искренний шквал аплодисментов, увы, единственный за весь спектакль. Но и это не главное, зритель закаленный, аплодировал в любой возникающей паузе с поводом, но чаще без.
Главное, что все попытки автора, "Вильяма нашего, Шекспира", вытянуть спектакль, спасти от пустоты шикарным сюжетным поворотом, репликой или мизансценой театр вежливо просрал. Единственный момент, которым режиссер не побрезговал насладиться - монолог Шейлока, перед подписанием векселя Антонио. Эпизод отыгрывается, пусть и не на высший балл, но на добрую четверку. "Но, может, сцена в суде реабилитирует двухчасовое томление", - временами закрадывалась мысль. Куда там! Второе действие начинается эпизодом в декорациях первого, буквально несколько минут спустя дается занавес, на авансцену выходят латексные любовники "Энерджайзер" (Лоренцо и Джессика, не пропускающие ни одних кустов для любовных утех по ходу спектакля) и псих-одиночка Гоббо (Кирилл Бинн), окончательно портящие накал перед судом откровенно идиотской сценкой, мол, поторопите актеров, пусть быстрее бегут на сцену, а реквизиторы быстрее пусть ставят декорации. Занавес открывается, тряпка-декорация размножается по сравнению с первым действием в разы, и из искусной сценографии сцена превращается в парад пошлости, пусть и судебной. Одно спасение, когда нечего играть, актеры играют тюлем. В порывах этой жалкой забавы сливают все: и суд, и перстень Порции, и христианство еврея… Причем, сливали все Шейлоку в ванну. По театральному закону Шейлок в ванне появляется в начале спектакля, в ней же он и заканчивает свою сценическую жизнь.
Глядь, снова перед ним Вертинский,
Застывший в незаполненном корыте.
Уникальность постановки "Сатисфакция" прежде всего, заключается в пьесе, которая своим появлением на украинской сцене совсем не балует. Поэтому зритель на "Венецианского купца", скорее всего, будет идти. И мотивы понятны: с публикой заигрывают, режиссер под нее практически ложится, находкам не радует, но и напрягаться-думать не заставляет. Проходнячок, который можно посмотреть по окончанию рабочего дня. А неудовлетворенным сатисфакция одна - художественный фильм Майкла Рэдфорда с блестящим (не в смысле лысины) Аль Пачино в роли Шейлока или спектакль московского театра "Et Cetera", в котором Роберт Стуруа, в отличие от Станислава Моисеева, разыгрывает козырную карту конфликта между Шейлоком-Калягиным и Антонио-Филиппенко.
И еще один фрагмент из постановки с Михаилом Козаковым в роли Шейлока
У самого гулкого центра
Закинул режиссер в поисках нового спектакля
Сети в бескрайние литературные просторы,
Вернулись сети с томиком Шекспира.
"Решено! "Венецианского купца" на сцену!
Одна из премьер сезона у "Молодого театра" - собственная версия шекспировского "Венецианского купца" под оригинальным названием "Сатисфакция". Пьеса, имеющая популярность и историю постановок на европейских подмостках, из-за "национального вопроса" долгое время оставалась недосягаемым лакомым кусочкам для режиссеров 1/6 части суши. Лишь свобода и независимость открыла возможность и нашим актерам примерять на себя "жидовский кафтан" ростовщика Шейлока. На сценах постсоветского пространства это уже успели сделать Александр Калягин (постановка Роберта Стуруа в театре "Et Cetera"), Михаил Козаков (постановка Андрея Житинкина в театре Моссовета). На украинской сцене практически первым Шейлоком стал Алексей Вертинский (постановка Станислава Моисеева в "Молодом театре").
Пьеса "Вильяма нашего, Шекспира" содержит все компоненты успеха: богатая литературная основа, колоритные образы, закрученная фабула, молниеносная развязка, богатство выбора "о чем играть"… Всего-то и остается, что присовокупить к этому достойное режиссерское решение, украсить спектакль актерской игрой и получить отличный финальный результат. Что же получил зритель по версии "Молодого театра"?
Театр начинается с вешалки, спектакль - с программки. Любопытный, информативный клочок бумаги - гарантия того, что купивший ее зритель начнет просмотр спектакля в добром расположении духа. Вовлеченным в действие он уже является посредствам бумаги хитрой формы и букво-фотографического содержания. Поиск, осуществляемый отделом по вопросам полиграфии "Молодого театра" достоин восхищения: что ни спектакль - новая форма, любопытное дизайнерское решение. На этот раз - бритый затылок Вертинского покрытый шляпой. Внутренности походят на web-галерею фотографий 4 на 4. Один нюанс - фото представлены в виде превьюшек без возможности их дальнейшего увеличения и просмотра в full-размере. То, что удается рассмотреть на 16-ти снимках убеждает, что рассматривать, собственно, нечего: ни одного кадра с внутренней энергетикой в галерее не представлено. Серия бездушных кадров, нащелканных в хаотичном режиме, затем так же и расставленные. Но это далеко не главное, зритель закаленный, прочел, рассмотрел, отметил.
Шея зрителю дана для того, чтобы он головою вертел в разные стороны! Пользуясь данной возможностью режиссер с первой сцены выпустил актера на сцену из зрителей, и на протяжении всего действия зрительный зал остается вовлеченным в действие. Персонажи в запале соскакивают со сцены, носятся по залу, выкрикивают свои реплики с верхних, осветительных ярусов, демонстративно завершают свой монолог в оконном проеме и продолжают внимать сценическому действию в прожектором подсвеченном окне. А венецианскому дожу и вовсе выписывают контрамарку в партер, откуда он и руководит ходом судебного заседания. Чтобы уследить за всем этим зрителю, как ошалелому, приходилось вертеть головой как на шарнирах. Но это далеко не главное, зритель закаленный, выдержал.
А выдерживать приходилось многое. Паломники из числа студенческого "гетто" института кинематографии (КНУТКиТ), покинувшие альма-матер так и не овладев собственной дикцией, заставили зрительский слух навостриться с тем, чтобы как минимум разобрать, о чем, собственно, идет речь на сцене. Адская дикция походила на иностранный язык, поэтому студенты вполне походили на носителей языка Шекспира, или что-то около того. Обидно другое, что достаточно аккуратный украиноязычный перевод Андрея Бондаря предполагает наслаждение словом. Но, увы, в некоторых местах зрителю в этом отказывают. Но и это далеко не главное, зритель закаленный, прислушивался.
Со студентов какой спрос? Играют - как умеют. Другое дело профессиональные актеры. Вполне вероятно, что играть хотелось. Желание сделать хорошую роль на благодатной литературной почве явно присутствовало, ведь что не персонаж - то актерский подарок… Возможно, перегорели от перевозбуждения, или запал прошел до премьеры, а может, играть было нечего? Подходящий вопрос рано или поздно подберется, но факт остается фактом - ни одной актерской находки в спектакле не обнаружено. Стройненоко, ровненько, штампованенько актеры отыгрывают спектакль. Не без перекосов со стороны Грациано (Марк Дробот); принца, сперва Арагонского, затем Марокканского (Алексей Прокопенко)… Не без штампов со стороны Гоббо (Кирилл Бин) - экстаз лягушки, пригвожденной к теплой стенке, а не венецианский шут; Шейлока (Алексей Вертинский) - обволакивающе-проникающий голос, чтение которым даже "Таблиц Брадиса" вызывал бы экстаз… Очевидно, что и перекосы и штампы - это режиссерский недосмотр. "Я его (спектакль) слепила из того что было, а потом что было, то и…" зритель увидел. Очевидно, что путь поиска, проб и находок был предан забвению на этапе эмбрионального состояния подготовки спектакля. Но и это не главное, зритель закаленный, выдержал, поаплодировал штампам и жеманностям.
Поразительно, что режиссер напрочь забыл о некоторых персонажах! Вернее, проблема глубже: режиссер напрочь забыл придумать, о чем он ставит спектакль, а чтоб эта забывчивость не скучала от одиночества, заодно забыл поставить актерскую задачу Антонио (Станислав Боклан). Заслуженного артиста попросту жаль: профессиональный актер вынужден играть овощ в пиджаке, который временами садился на корточки и нудно жжет бумагу. Беспомощен актер, связанный по рукам и ногам режиссерским действием, либо бездействием, нивелировавшего главный конфликт пьесы. Одним волевым решением правоверный христианин Антонио безоговорочно следует за волею Всевышнего, проходит его испытания затонувшими кораблями, оказывается в цепких лапах ненавистного иудея Шейлока, и в результате вознаграждается за свою покорность Проведением в лице загримированной Порции (Валерия Ходос). Это ли сценическая версия Станислава Моисеева? Больше похоже на религиозную агитку "Христос терпел и нам велел, тирлим-бом-бом". С подобным безконфликтным фундаментом спектакль скатывается к напрасно реализованному проекту! Банальное вывешивание всех "собак" на пейсы Шейлока, водружение ему на голову (вместо красной шапочки) таблички "Я в ответе за все!" сводит пьесу к обвинительному приговору "в одни ворота". Да и сам Шейлок бледен и неубедителен практически в каждом своем действии. Актерская харизма Алексея Вертинского присутствует, да вот не для этой роли она. Аккумулировать вселенское зло и вызывать сострадание зрителя актеру не удается. Но и это не главное, зритель закаленный, выдержал.
Помогает выдерживать происходящее, между прочим, музыкальное решение спектакля. Джингловый подход, резко возникающие полудиджейских миксованных звуков, основная тема звучащая на пониженных тонах, некоторые студенческие реплики приближающиеся к чтению рэпа… Работа композитора Юрия Шевченко хоть и напоминает звуковую дорожку сериала "День рождения Буржуя" (композитора Дмитрия Атовмяна), но оказывается вполне органичной и убедительной. А вкрапление серенады "Санта Лючиа" в исполнении влюбленного в Джессику Лоренцо (Станислав Бжезинский) под шумовой оркестр его друзей (студентов КНУТКиТ) вызывает искренний шквал аплодисментов, увы, единственный за весь спектакль. Но и это не главное, зритель закаленный, аплодировал в любой возникающей паузе с поводом, но чаще без.
Главное, что все попытки автора, "Вильяма нашего, Шекспира", вытянуть спектакль, спасти от пустоты шикарным сюжетным поворотом, репликой или мизансценой театр вежливо просрал. Единственный момент, которым режиссер не побрезговал насладиться - монолог Шейлока, перед подписанием векселя Антонио. Эпизод отыгрывается, пусть и не на высший балл, но на добрую четверку. "Но, может, сцена в суде реабилитирует двухчасовое томление", - временами закрадывалась мысль. Куда там! Второе действие начинается эпизодом в декорациях первого, буквально несколько минут спустя дается занавес, на авансцену выходят латексные любовники "Энерджайзер" (Лоренцо и Джессика, не пропускающие ни одних кустов для любовных утех по ходу спектакля) и псих-одиночка Гоббо (Кирилл Бинн), окончательно портящие накал перед судом откровенно идиотской сценкой, мол, поторопите актеров, пусть быстрее бегут на сцену, а реквизиторы быстрее пусть ставят декорации. Занавес открывается, тряпка-декорация размножается по сравнению с первым действием в разы, и из искусной сценографии сцена превращается в парад пошлости, пусть и судебной. Одно спасение, когда нечего играть, актеры играют тюлем. В порывах этой жалкой забавы сливают все: и суд, и перстень Порции, и христианство еврея… Причем, сливали все Шейлоку в ванну. По театральному закону Шейлок в ванне появляется в начале спектакля, в ней же он и заканчивает свою сценическую жизнь.
Глядь, снова перед ним Вертинский,
Застывший в незаполненном корыте.
Уникальность постановки "Сатисфакция" прежде всего, заключается в пьесе, которая своим появлением на украинской сцене совсем не балует. Поэтому зритель на "Венецианского купца", скорее всего, будет идти. И мотивы понятны: с публикой заигрывают, режиссер под нее практически ложится, находкам не радует, но и напрягаться-думать не заставляет. Проходнячок, который можно посмотреть по окончанию рабочего дня. А неудовлетворенным сатисфакция одна - художественный фильм Майкла Рэдфорда с блестящим (не в смысле лысины) Аль Пачино в роли Шейлока или спектакль московского театра "Et Cetera", в котором Роберт Стуруа, в отличие от Станислава Моисеева, разыгрывает козырную карту конфликта между Шейлоком-Калягиным и Антонио-Филиппенко.
Click to viewИ еще один фрагмент из постановки с Михаилом Козаковым в роли Шейлока